— Это правильно. А теперь... — он повернулся к куче бумаг рядом с ним, — в Ходгсоне состоится аукцион. Я обязательно должен там быть. Это преступление несколько нарушает планы.

Он нашёл нужный каталог и начал его тщательно изучать. Затем звонком вызвал Баттерфилда.

— Слушайте, Баттерфилд. Сможете съездить в Лондон? Мы бы могли заполучить один-два лота. Ничего особо выдающегося, но здесь-то вам заняться практически нечем. Я написал предельные суммы против некоторых книг, которые я не прочь, чтобы вы приобрели. Вот они. Есть оригинальная рукопись Чосера «Птичий парламент». Его бы неплохо купить. О, и ещё так называемая «Библия Фауста» — ранний выпуск без даты, — которая, как предполагают, соответствует приблизительно 1450 году. Интересную историю имеет эта книга, Таунсенд. Именно она породила целый набор всяческих легенд о докторе Фаустусе. А на самом деле этот бедный старик был всего лишь довольно заурядным продавцом книг. Он напечатал свои Библии, переправил их в Париж, где никто ещё не слышал о печатном станке, и продал их как рукописные Библии по шестнадцать крон за штуку. Это вызвало забастовку среди переписчиков Библии, которые не могли брать за копирование меньше, чем по триста крон, бедняги. И они подумали, что этот доктор Фауст был в союзе с дьяволом, потому что он мог производить такие количества и по такой цене. Красное заглавие, как они считали, было сделано его кровью. В результате они обыскали его комнаты и захватили весь запас. Чертовски неудобно, правда? И всё потому что он торговал книгами, как рукописями. Так или иначе, вот копия этой чёртовой вещицы, Баттерфилд, которую мы можем заполучить. А вот и Biblia Sacra Latino Vulgata. Кроме того, я вижу здесь «Английские летописи» Кекстона[63] издания 1480 года. Не возражал бы и против них. У них есть ещё Шекспир, первое фолио[64]. М-м, отличный экземпляр, тринадцать и одна восьмая дюйма на восемь с половиной, — можете и её захватить. В целом, выбор не ахти какой большой по сравнению с некоторыми другими аукционами, где мне приходилось бывать. Однако полагаю, вам всё-таки стоит съездить, Баттерфилд.

Баттерфилд серьёзно кивнул.

— Очень хорошо, милорд, — сказал он. — А вот фотографии, которые вы просили, милорд. Я полагаю, что все они удовлетворительны. По-моему, мистер Таунсенд получился особенно хорошо.

— Я? — недоверчиво переспросил я.

— Формальность, старина, — успокоил меня лорд Саймон.

Он взял большие конверты, которые ему вручил Баттерфилд, и вынул несколько портретов. Первым шёл Феллоус, затем Майлз, Стрикленд, Норрис, и наконец довольно вульгарный тип, немного похожий на меня.

— В самом деле, Плимсолл... — начал было я.

— Не волнуйтесь, Таунсенд. Мы просто обязаны были щёлкнуть всех в пределах возрастного диапазона. Несколько неловко, признаю. Были какие-то затруднения с их получением, Баттерфилд?

— Абсолютно никаких, милорд. Я нашёл удобный наблюдательный пункт, где все должны были проходить, один за другим, милорд, и мне оставалось только ждать.

Лорд Саймон больше ничего не спросил.

Я начал рассказывать ему о странных вопросах, которые, после его ухода вчера вечером сержант Биф задавал мне и Уильямсу. Я сказал, что мы не могли понять, чего добивался полицейский.

— Вы не знаете полицию, как её знаю я, — усмехнулся лорд Саймон.

— Но он, кажется, вполне уверен, что знает виновного.

— Конечно уверен. Он просто обязан. Полиция всегда уверена, пока не убеждается, что неправа.

— Интересно, кого он может подозревать.

Лорд Саймон вздохнул с некой грустью.

— Вероятно, Норриса, — я бы сказал.

— Почему Норриса?

— Ну, о том, как действует официальный ум, можно только догадываться. Но я бы предположил, что это Норрис. Биф не знает, как убийца вышел из комнаты. Но Норрис уже был у двери, когда вы, Терстон и Уильямс к ней подбежали. Поэтому он, с точки зрения Бифа, был наиболее близок к преступлению. Поэтому он должен быть виновным.

— Неужели они действительно так думают? — спросил я.

— Мой дорогой, если бы вы повидали столько же, сколько я, вы бы поняли, что они вообще не думают. Они только предполагают.

— О Боже! — воскликнул я, мысленно представив всех убийц в Англии, которых арестовывали, судили и вешали на основе подобных предположений.

— Конечно, — продолжал лорд Саймон, — то тут, то там вы найдёте у полиции проблески разума. Но в таком случае, как этот, необходимо нечто большее. Например, капелька воображения.

— Именно так! — горячо согласился я. — Думаю, что у вас-то хватает воображения, раз вы знали, что в водном баке находится канат?

— Думаю, да.

Я, собственно, уже почти забыл о тех канатах, и теперь, когда вспомнил, они, в свете вчерашних допросов, казались ещё более таинственными, чем раньше.

— Но Плимсолл, — продолжил я, — что касается тех канатов. Как ими можно было воспользоваться? Клянусь вам, что никто не смог бы взобраться наверх из комнаты Мэри Терстон и втянуть за собой канат за имеющееся время. С момента последнего крика и до момента, когда Уильямс открыл окно, прошло едва ли несколько минут. Я не поверю, если вы скажете, что у человека было время, чтобы убить Мэри Терстон, пересечь комнату, перелезть на канат, закрыть окно, подняться по канату в окно верхнего этажа, влезть в него и втянуть канат за собой? Это невозможно сделать.

— Склонен с вами согласиться. Но кто вам сказал что-нибудь о лазании по канату? — спросил лорд Саймон.

— Ну, если он соскользнул вниз, — решительно продолжал я, — у него должен был иметься сообщник в верхней комнате, который затем втащил канат. И даже тогда я сомневаюсь, были ли эти два каната в сумме достаточно длинны. Кроме того, что относительно следов? Под тем окном была клумба. Вы собираетесь сказать мне, что он остановился, чтобы стереть свои следы на земле? И даже если было именно так, то кто это мог сделать? Столл, Феллоус, Норрис и Стрикленд, — все они добрались до двери комнаты значительно быстрее, чем это можно было бы сделать, войдя через парадную дверь. Это оставляет нам лишь викария или, очевидно, Майлза, если бы его алиби не было столь надёжно, как утверждалось вчера. И затем у него должен был иметься сообщник в яблочной комнате.

Лорд Саймон улыбнулся.

— Вы взялись за канат не с того конца, — сказал он.

ГЛАВА 21

Конечно же Плимсолл вёл машину чертовски быстро. Вряд ли можно было бы предполагать, что он, стремительный во всём, в вождении вдруг проявит нетипичную умеренность. Итак, я откинулся на сиденье «Роллс-Ройса» и успокаивал себя тем, что большая часть других автомобилей были меньше, легче и менее прочны, чем наш.

— Странное название для деревеньки — Сидни Сьюелл, — заметил я.

— Не совсем, — ответил лорд Саймон, — просто так кажется, потому что, когда вы впервые услышали его, то приняли за имя человека. Это справедливо почти для любого места с названием из двух слов. Например Хортон Кирби или Дантон Грин. Чалфонт Сейнт-Джайлс вполне мог быть злодеем викторианского романа, и я не вижу причин, почему Комптон Абдэйл (деревенька в Глостершире) подходит к названию деревни больше, чем Комптон Маккензи. Всё зависит лишь от того, в каком контексте вы услышите о них впервые.

— Но что заставило вас подумать, что Сидни Сьюелл — это деревня?

— Я и не думал. Я только поискал его во всех справочниках, которые смог достать. Это оказались устаревший телефонный справочник, который я раздобыл в почтовом отделении, и географическое приложение к Таймс, которое я нашёл в отеле.

Мы со скоростью пятьдесят миль в час мягко прошелестели шинами по узкому мосту, и десять минут спустя я с некоторым облегчением прочёл на промелькнувшем указателе название «Сидни Сьюелл». Это позволяло надеяться, что мы обошлись без неприятных приключений.

Сама деревня была приятной и даже несколько величественной. Центральная улица отделялась от домов на каждой стороне широкими газонами, которые придавали всему месту в целом ощущение простора. Мы всё ещё ехали по ней на приличной скорости, когда лорд Саймон неожиданно с силой нажал на тормоза и заставил машину замереть.