— Оставь эти пустяки, Мортимер, не трать драгоценное время на разговоры! Возьми большой обеденный колокол, он там, в прихожей. Скорей, Мортимер, милый, мы уже почти в безопасности. О господи! Кажется, мы все—таки останемся живы!

Наша маленькая летняя дача стоит на вершине высокой гряды холмов, над спуском в долину. По соседству находится несколько фермерских домиков, самые ближние шагах в трехстах — четырехстах от нас.

Взобравшись на стул, я звонил в этот ужасный колокол, должно быть, минут семь или восемь, как вдруг ставни с наших окон были сорваны снаружи, в окно кто—то просунул ярко горящий фонарь и хриплым голосом спросил:

— Что тут за дьявольщина такая творится? В окно просунулись чьи—то головы, чьи—то глаза ошалело уставились на мою ночную сорочку и боевые доспехи.

Я выронил колокол и, в смущении соскочив со стула, сказал:

— Ничего особенного но творится — так только, немножко беспокоимся из—за грозы. Я тут пробовал отвести молнию.

— Гроза? Молния? Да что вы, Мак—Вильямс, рехнулись, что ли? Прекрасная звездная ночь, никакой грозы нет.

Я выглянул в окно и так удивился, что сначала не мог выговорить ни слова. Потом сказал:

— Ничего не понимаю... Мы ясно видели вспышки молнии сквозь занавески и ставни и слышали гром.

Один за другим эти люди валились на землю, чтобы отхохотаться; двое умерли; один из оставшихся в живых заметил:

— Жалко, что вы не открыли ставни и не взглянули на верхушку вон той высокой горы! То, что вы слышали, была пушка, а то, что видели,— вспышки выстрелов. Видите ли, по телеграфу получено сообщение, как раз в полночь, что Гарфилд избран президентом. Вот в чем дело!

— ...Да, мистер Твен, как я уже говорил вам,— сказал мистер Мак—Вильямс, правила предохранения человеческой жизни от молнии так превосходны и так многочисленны, что я просто понять не могу, как это все—таки люди ухитряются попасть под удар.

Сказав это, он захватил свой саквояж и зонтик и вышел, потому что поезд подошел к его станции.

ТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР

Разговор по телефону, когда вы просто сидите рядом и никакого участия в нем не принимаете, – это, по моему разумению, одна из интереснейших диковинок в современной жизни. Например, вчера, когда я сидел и писал серьезную статью на возвышенную философскую тему, в комнате происходил подобного рода разговор. Оказывается, когда под рукой кто—нибудь говорит по телефону, пишется намного лучше. Ну вот началось все так: одна особа – член нашей семьи – зашла в комнату и попросила меня соединить ее по телефону с домом Баглеев, в деловой части города. Я давно заметил, что женщины, причем во многих городах, всегда стараются уклониться от переговоров с центральной телефонной станцией. Не знаю почему, но это так. Словом, я вызвал центральную, и между нами произошел такой разговор:

Центральная (грубо). Алло!

Я. Центральная?

Центральная. Конечно центральная. Что надо?

Я. Соедините меня, пожалуйста, с Баглеями.

Центральная. Соединяю. Не вешайте трубку.

Потом я слышу: клак, клак, крак… кррак, крак, клак, клак; потом – ужасный скрежет зубов; и наконец – пискливый женский голос:

– Да—а?.. (Постепенно голос повышается.) Вас слушают, кто говорит?

Не отвечая, я передаю трубку и усаживаюсь за стол. Тут—то и произошла самая странная вещь на свете – разговор, при котором слышно только одного собеседника. Вы слышите вопросы, но не слышите ответов. Слышите приглашения, и в ответ не слышите ни слова благодарности. Мертвая тишина вдруг прерывается неожиданными, ничем не оправданными восклицаниями то радостного изумления, то печали, то ужаса. И вы никак не можете взять в толк, о чем разговор, ибо не слышите ни слова из того, что говорится на другом конце провода. Так вот, за время этого разговора я услышал множество самых разнообразных реплик и ответов, причем все они выкрикивались, – ведь женщину невозможно убедить, что по телефону можно говорить и тихо.

– Да?! Но как же это случилось?

Молчание.

– Что вы сказали?

Молчание.

– Нет, нет! Я этого не думаю.

Молчание.

– Нет! Нет, нет, я вовсе не то хотела сказать. Я хотела сказать, положите, пока он еще кипит или совсем перед тем как закипит.

Молчание.

– Что?!

Молчание.

– Я прострочила по самой кромке со всех сторон.

Молчание.

– Да, мне тоже так нравится; но, пожалуй, все—таки лучше отделать валансьеном, или бомбазином, или чем—нибудь в этом роде. Это придаст вид… и сразу же бросится в глаза.

Молчание.

– Это сорок девятая Второзакония… от шестьдесят четвертой до девяносто седьмой включительно. Мне кажется, нам всем следовало бы почаще перечитывать их.

Молчание.

– Может, и так. Я обычно употребляю шпильку для волос.

Молчание.

– Что вы сказали? (В сторону.) Дети, тише!

Молчание.

– Ах, год! Господи, а мне показалось, будто вы сказали кот.

Молчание.

– И с каких пор?

Молчание.

– Да что вы! Вот не знала!

Молчание.

– Вы удивляете меня! Ведь это ж, по—видимому, совершенно невозможно!

Молчание.

– Кто делает?

Молчание.

– Господи помилуй!

Молчание.

– И что только на свете творится!.. Неужто прямо в церкви?

Молчание.

– И ее мать там была?

Молчание.

– Господь с вами! Миссис Баглей! Я б со стыда сгорела! Что же они делали?

Молчание.

– Я, конечно, не могу быть совершенно уверена; ведь у меня нет под рукой нот; впрочем, мне кажется, это будет вот так: тра—ля—ля—ля—ля—ля—ля, трам—та—рам—ля—ля—ля—ля! Ну а потом повторяется.

Молчание.

– Да… по—моему, это очень мило… и очень торжественно и выразительно, но только если выдержать андантино и пианиссимо.

Молчание.

– Ах, леденцы, леденцы! Но я никогда не позволяю им есть сладости. Да, впрочем, они и не могут, во всяком случае пока у них нет зубов.

Молчание.

– Что?!

Молчание.

– Нет, нисколько… продолжайте. Да, он здесь… пишет. Нет, это ему не мешает.

Молчание.

– Хорошо. Я приду, если смогу. (В сторону.) Господи, просто рука отваливается держать эту штуку. Чтоб ей…

Молчание.

– Нет, нет, нисколько. Я люблю поговорить… Только боюсь, не задерживаю ли я вас…

Молчание.

– Что, гости?

Молчание.

– Нет, мы никогда не кладем на них масла.

Молчание.

– Да, это прекрасный способ. Но все поваренные книги говорят, они становятся вредны, когда проходит сезон. Да он их все равно не любит… особенно консервированные.

Молчание.

– Нет, мне кажется, это слишком дорого, мы никогда не давали больше пятидесяти центов за пачку.

Молчание.

– Вам надо идти? Тогда до свиданья.

Молчание.

– Да, по—моему так. До свиданья.

Молчание.

– Хорошо, в четыре часа, я буду готова. До свиданья.

Молчание.

– Очень благодарна, очень. До свиданья.

Молчание.

– Да нет, нисколько!.. совсем не устала… Какая?.. Ах, как я счастлива слышать это от вас. До свиданья. (Вешает трубку и говорит: «Ох, прямо рука отвалилась!»)

Мужчина просто сказал бы: «До свиданья» – и на этом кончил. Но женщины – нет! Они не таковы, – я это говорю в похвалу им, – резкость им не по нраву.

ЛЮБОПЫТНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

Этот рассказ я слышал от знакомого майора и записал его со всей точностью, на какую был способен.

Зимой 1862/63 года я был комендантом форта Трамбул, в Нью—Лондоне, Коннектикут. Может, наша жизнь там была и поспокойнее, чем на фронте, но все же хлопот хватало: по разным причинам приходилось все время быть настороже. На Севере тогда конца не было слухам о шпионах мятежников, — говорили, что они проникают всюду, чтобы взрывать наши форты, поджигать наши гостиницы, засылать в наши города отравленную одежду и прочее в том же роде. Вы сами, конечно, хорошо помните то время. Все это заставляло нас не дремать и разгоняло обычную скуку гарнизонной жизни. Кроме того, наш форт служил еще и пунктом рекрутского набора, стало быть нам недосуг было предаваться приятным мечтам или болтаться без дела.. Куда там! Несмотря на всю нашу предусмотрительность, половина набранных за день рекрутов смывалась от нас в первую же ночь. Рекрутам платили так щедро, что у новобранца, сунувшего часовому три—четыре сотни долларов, чтобы тот дал ему удрать, все еще оставалась на руках сумма, представляющая для бедного человека целое состояние. Да, как я уже сказал, дремать нам не приходилось. Итак, однажды я сидел у себя и писал, когда в комнату вошел бледный, оборванный паренек лет четырнадцати — пятнадцати, вежливо поклонился и спросил: