В этот день славы все пространство собора преобразилось. Коринфские колонны заслоняли столбы нефа, между которыми под кессонами потолка были установлены ложи. Повсюду были натянуты пышные драпировки из фиолетового атласа и темно-голубого бархата с вышитыми королевскими лилиями и золотым позументом. Церемония обещала быть очень продолжительной, поэтому за трибуной, на которой располагалась королева, Ведомство развлечений обустроило настоящие апартаменты, оснащенные всеми необходимыми удобствами, включая «английский кабинет» из красного дерева с ловко придуманным гигиеническим фонтанчиком. Из-за избытка украшений в этом помещении, превращенном в помпезный зал, клирос казался совсем крошечным, как дешевенькая золоченая бижутерия, попавшая в роскошный сосуд.

Все взоры были устремлены на королеву.

А сама Мария Антуанетта не спускала взгляда с крыльца.

Она ждала…

И он прибыл. Повсюду, где он проходил, люди вставали на колени; затем он оказался перед собором. В волнении он посмотрел на статуи, украшающие крыльцо, сделал последний вдох и вошел в храм. Его сердце готово было выскочить из груди. Он потел. Голова раскалывалась.

Он появился в лучах света на паперти в длинной серебряной мантии. Огромный орган изверг торжественную и радостную мелодию. Оркестр из ста музыкантов вибрировал в унисон. Король вздрогнул. Мария Антуанетта поднесла руку к сердцу.

Людовик вошел внутрь – двери за ним затворились.

Он шел между двумя епископами.

Чей взор, если не королевский, смог бы с большей точностью проследить за беспорядочным вихрем, который поднялся вслед за тем? Но действительно ли видели его очи, понял ли он что-либо из того, что происходило в этот день? Какое смятение завладело его душой? Пять часов. В течение пяти часов он будет скорее марионеткой, чем человеком, и однако эта церемония вознесет его высоко над обычными смертными. Его уже раздевали и вновь одевали-, чьи-то руки трогали его, толкали вперед, теребили, поворачивали снова и снова. Людовик был намерен исполнить все безукоризненно, но он скорее пошатывался, чем грациозно перемещался. Он боялся споткнуться. Тех уроков, которые по инициативе Марии Антуанетты ему дал Гардель из Оперного театра, оказалось недостаточно для того, чтобы выработать у него безупречную осанку. Но он изо всех сил пытался сосредоточиться, чтобы отогнать эти мысли и по мере возможности насладиться уникальным моментом.

Принесли сакральный сосуд с елеем. Король растянулся на полу, раскинув руки крестом, поднялся, затем простерся на длинном квадратном куске фиолетового бархата, в сопровождении архиепископа Реймса. Архиепископ встал, хрустя суставами, а Людовик остался коленопреклоненным. Архиепископ сел напротив него.

Настал момент освящения.

Монарху расстегнули куртку и сорочку, он предстал для ритуального миропомазания елеем.

Лоб. Ты король Франции, посланник Бога! Живот. Ты самодержец-чудотворец. Спина, плечи. Ты сын Христа! Руки. Кисти. Он казался преображенным. На нем была благодать. Реймсский архиепископ вопрошал короля, готов ли он защищать Церковь и сохранять ее привилегии. Архиепископы Лаона и Бове приподняли его для произнесения клятвы. Как повелевала традиция, они обратились к присутствующим с вопросом, принимают ли они Людовика XVI в качестве своего короля.

Трибуны ответили глубочайшим молчанием.

Это молчание означало «да».

Он с жаром произнес клятву.

Греческий огонь.

Конечно, Пьетро слышал об этом. Говорили, что он был изобретен около 670 года. Секретная формула его состава приписывалась Каллинику из Гелиополя в Сирии, или же в Египте, по версии Кедрена. Видимо, он получил ее в результате торговых контактов с китайцами. Эта воспламеняющаяся смесь обладала одним невероятным свойством: она горела при соприкосновении с водой. Именно «жидкий огонь» позволил в 960 году Никифору Фоке при поддержке двух тысяч кораблей нейтрализовать сарацинских пиратов с Крита; во время осады Константинополя он помог византийцам оказать сопротивление Омейядам, а Константину IV повернуть вспять армии халифа Йезида. Византийцы передавали этот секрет из поколения в поколение с бесконечной осторожностью. Как говорили, небесный огонь распространялся во всех направлениях и мог даже пожрать камень. Хроники древних сражений полны самых необычайных описаний. Сотни византийских кораблей брали на абордаж сарацинский флот, в то время как взрывающиеся шары поглощали паруса и мостики в сопровождении взрывов, едкого дыма и ядовитых паров! Жуанвиль рассказывает, как кавалеры ордена Святого Людовика во время крестовых походов бросались на землю и взывали к Всевышнему при виде огненных комет. В 1204 году, когда армия крестоносцев осадила Константинополь, арабы открыли свойства серы и черного пороха и стали использовать огонь не только на море, но и в битвах на суше. Греческий огонь был в употреблении вплоть до XIV века. Но после взятия Константинополя в 1453 году состав этого абсолютного оружия был утерян. До тех пор пока со свалки истории его не выудил этот господин Дюпре, о котором упоминал Августин Марьянн, и не подал королю свою записку в 1759 году…

И вот жидкий огонь вновь возрождается!

Пьетро казалось, что перед его глазами мелькают языки пламени.

Он мчался галопом с не отстававшими ни на шаг драгунами и мушкетерами, огибая собор и город с восточной стороны. Они скакали по ущелью к холмам, возвышавшимся вокруг города, под прикрытием тенистого леса, который располагался рядом с засаженными виноградными лозами склонами. Лошади хрипели, из-под копыт летели комья земли. Пьетро на мгновение замедлил бег коня, чтобы сориентироваться. Сейчас они находились над городом и над собором, едва ли на расстоянии одного лье. Они поднялись еще выше – и в конце концов Пьетро понял, что не ошибся. С паперти собора, из центра города разглядеть их было невозможно, но они были здесь. На склоне находилось около сотни мужчин. Пьетро был ошеломлен, но у него не оставалось времени подробнее разглядеть устрашающее орудие, которое они установили на вершине холма. Эти причудливые механизмы, как осознал венецианец, напоминали те, которыми в прошлом были оснащены корабли византийцев. Как в былые времена на кораблях, свинцовые или медные жерла сокращали адскую дистанцию, приближая мишень к глотке льва или морского чудовища, готового вылить на врага поток огня. Другим концом жерла были опущены в огромные котлы, наполненные жгучей смесью, которую приготовляли у него на глазах. На склоне холма была укрыта дюжина этих стволов. Каждый обслуживало четверо человек, одетых в черное, готовых пролить этот пламенный и смертельный огонь на собор и на весь город!

Глаза Пьетро расширились от ужаса. Жерла могли поворачиваться вокруг своей оси и следовать за превратностями боя по воле тех, кто ими управляет. Как будто для равновесия, рядом с ними были установлены пушки, которые, видимо, должны были напомнить, что на смену небесному пламени пришло другое пламя – черного пороха.

– По моей команде огонь! – не теряя ни секунды, завопил Пьетро.

Пьетро вторгся в скопище врагов, словно собака, выскочившая посреди игроков в кегли. В панике повсюду носились, ржали и вставали на дыбы лошади. И вдруг Пьетро увидел их – Баснописца в капюшоне, верхом на кобылице цвета воронова крыла, а рядом с ним, у самого края косогора – лорда Стивенса. Венецианец спрыгнул с коня, одной рукой выхватывая из ножен шпагу, другой – пистолет. Несмотря на сумятицу, мушкетеры последовали его примеру. Внезапность нападения сыграла свою роль. В течение нескольких секунд все находились в замешательстве. Люди Баснописца обменивались озадаченными взглядами, холм содрогался, как под натиском бурных валов. Затем тут, в нескольких сотнях метров от собора, этого святилища, где собралось все, что было во французском королевстве благородного и великого, развернули сифоны, скорректировали пушки, выхватили сабли и пороховые шашки. Баснописец поднял на дыбы свою кобылицу и в свою очередь вынул оружие.