Огласке был предан и состав правительства. Король перестал прибегать к уловкам. В конечном итоге был вызван Морпа. Государственный министр без портфеля, он имел первенство в Совете. Его старшинство было неоспоримо. Впервые со времени своего изгнания в Бурж, а затем в Поншартрен, вызванного приписанными ему высказываниями против Помпадур› он принимал своих сторонников. Ко всеобщему удивлению, семидесятитрехлетний старик возвращался к делам. В Версале он занимал апартаменты, расположенные над апартаментами короля, где не так давно проживала Дюбарри. Это был символично: мудрый плут наследовал шлюхе, чтобы защищать интересы королевства. Д'Эгийон, который приходился Морпа племянником, на краткий миг поверил в то, что и к нему вернется милость. Его дядя замолвил за него словечко Людовику XVI. Но король не забыл о связях между герцогом и Дюбарри. Морпа не настаивал.

Восстановив традиционное разделение между функциями военного министерства и министерства иностранных дел, король посадил в первое кресло графа дю Мюи, бывшего друга своего отца и губернатора Фландрии, а во второе – Верженна, до тех пор занимавшего пост посла в Швеции. Команда была, таким образом, укомплектована, и д'Эгийону пришлось очистить помещение. Триумвирату и непопулярным решениям пришел конец. Были высланы также Мопу и аббат Террэй. Тюрго стал министром финансов, Миромениль – юстиции, Сартин – флота. Все это вызывало всеобщее ликование. Морпа, поклонник Монтескье и сторонник умеренной монархии, занялся восстановлением былого парламента, к великому удовольствию судей. Эта новая инициатива была восторженно принята, на площадях стали сжигать чучела и изображения бывших министров. Несколько дней назад выходившие из здания суда король и королева были встречены овацией. Людовик XVI желал, чтобы его любили! На цоколе статуи славного короля Генриха IV, что на Новом мосту, чьей-то рукой было начертано: Resurrexit.[35]

Д'Эгийон тяжело вздохнул. Затем он повернулся к Виравольте.

– Я долго колебался, выбирая линию поведения. В конце концов… – Он подошел к своему бюро. – Я решил позволить вам продолжать ваше расследование. Если король захочет и впредь развлекаться с Тайной службой, то в добрый час. Теперь он должен уже быть в курсе всех дел. Я думаю, он распустит службу. Ну а вы… служите, кому желаете, Виравольта. Вы знаете, как тяготит мое сердце Брогли… Но меня это больше не касается. Оставляю вас в покое.

Впервые он искренне посмотрел Пьетро прямо в лицо. – Я прочел ваши рапорты… по крайней мере, те, которые вы соизволили мне доверить, – сказал он, как всегда, желчно. – Угроза не исчезла… Интересы Франции превыше всего, не так ли?

Пьетро поклонился.

– Именно так. – И он добавил: – Ваше достоинство делает вам честь, ваше превосходительство.

Герцог ограничился гримасой, изображавшей благодарность.

Все было сказано.

Д'Эгийон снова повернулся к окну.

Он покидал Версаль, как тень.

И все же, выходя из кабинета, Пьетро чувствовал прилив сил.

Решение герцога и поворот, который принимали дела, его ободрили. С призраком Бастилии было покончено. Руки у него были развязаны.

Лакей окликнул его и поклонился.

– Господин де Лансаль?

– Да?

– Королева вызывает вас в свои покои.

Дворцовая жизнь вошла в свое обычное русло. Занавески были раздвинуты, и среди этого океана изысканности и возвышенности раздавались хрустальные переливы, звучавшие как струи небольшого фонтана: это облегчался Пьетро Виравольта де Лансаль, тайный агент и бывший шпион Совета Десяти Венецианской республики. В другом конце галереи, едва скрытая шторами, украдкой присев, тоже справляла малую нужду Иоланда де Полиньяк, одна из новых компаньонок королевы. Пьетро привел себя в порядок. Иоланда поднялась ее платье с фижмами упало на пол. Она вернулась к лакеям из своей свиты, державшим спасительный горшок. Оба оказались лицом к лицу на отполированном до зеркального блеска паркете и поприветствовали друг друга, склонившись в реверансе. Пьетро поглядел ей вслед. О ней говорили, что ее походка соблазнительна и непринужденна; и в самом деле, она была наделена небрежной и возбуждающей грацией, как отметил про себя Пьетро, рассматривая ее стройный зад. Брюнетка с цветущим овальным лицом, беспечная и вальяжная, Габриэлла Иоланда де Поластрон, ставшая графиней Жюль де Полиньяк, проводила большую часть времени во владениях де Клей, но время от времени приезжала в Версаль для выполнения своих придворных обязанностей. Пьетро дождался, пока разбегутся все ливрейные лакеи, затем направился к покоям Марии Антуанетты.

После событий, происшедших в Эрбле, Пьетро передал все собранные сведения Брогли, который, разумеется, отрицал свою ответственность за какую-либо утечку информации о сходке в кафе «Прокоп». Он не скрывал, что глубоко оскорблен тем, что вдруг оказался под подозрением у своих собственных агентов! Скорее всего, о встрече было известно Ландретто. Может, Баснописец пытал его, чтобы выбить из него эту информацию перед смертью. Эта мысль, как и предположение о предательстве его бывшего лакея, была неприемлема Для Виравольты. Скорее всего, они проследили за Пьетро после его прибытия в Париж или за одним из других шпионов. Но в остальном все прояснялось, Анна слышала, как кто-то произнес имя Стивенса. О нем кое-что знал Шарль де Брогли. Графу было известно, что Стивенс работал на английскую контрразведку. Он был членом тайного масонского общества Сассекса, «Великой железной ложи». С помощью своих лондонских агентов Брогли смог получить дополнительные сведения. Бомарше и д'Эон вновь переправились на противоположную сторону Ла-Манша – один по поручению Сартина, другой – Тайной службы. Шарль также разузнал кое-что у лорда Стормона, английского посла во Франции. По утверждению Стормона, Стивенс, изначально действовавший по поручению Георга III, намного превысил свои полномочия без каких-либо четких указаний. У самого английского правительства на его счет возникали опасения. Оно собиралось послать собственных эмиссаров, чтобы потребовать у Стивенса разъяснений, а при необходимости и отстранить его от должности. Дело принимало дипломатический оборот.

Однако, прослышав о планах, найденных Пьетро и Анной в Эрбле, Брогли еще больше утвердился в своих подозрениях. Его все сильнее беспокоила мысль о том, что англичане, возможно, готовились сказать последнее слово в давнем споре, направив во Францию свои войска. Эволюция американской ситуации также мучила его. События развивались в ускоренном темпе, и Пьетро не терял бдительности. Планы, найденные в Эрбле, были переданы Августину Марьянну. Пока поиски в них смысла не увенчались успехом. Посланные в особняк драгуны и мушкетеры нашли его пустым. Естественно, враг передислоцировался в иное место. Все надо было начинать заново. Наконец, вызывало тревогу и еще кое-что. В миниатюрном футляре, который Пьетро нашел в Эрбле, Шарль обнаружил записку, спрятанную за медальон с портретом короля. Для главы Тайной службы, знавшего почерк бывшего монарха, сомнений быть не могло: текст был написан рукой Людовика XV. Он был адресован некой Мари:

Что касается локона, найденного в футляре, Брогли затруднялся сказать, кому он мог бы принадлежать. Пьетро вновь настойчиво попросил разыскать в архиве Тайной службы рапорты, посвященные первому Баснописцу, аббату Жаку де Марсию, и пресловутому церковному приходу Сен-Медар. Он оставался настороже.