Они перешли в наступление. Лицо первого мужчины было разрублено от уха до уха.

– Атака и комбинация…

Это был уже не поединок, а балет.

– Финт.

– Двойной финт.

– Шажок…

– Колющий удар.

Этьенн атаковал последним. Он с ревом ринулся вперед, зажав в кулаке сверкающее лезвие. Козимо успел почувствовать ужасную вонь, исходившую от его одежды, и увидеть, как на него обрушивается темная масса. Глаза этого зверя горели яростью, губы были искажены гримасой, а его искалеченное лицо, казалось, выглядывало из самой преисподней. На мгновение Козимо померещилось, что перед ним кабан, бросающийся на свою жертву. Хромец налетел на него всем своим весом, но молодой человек оказался более расторопным.

Острием шпаги он ударил его прямо в лоб.

Этьенн на мгновение скосил глаза, затем его взор заволокла кровавая пелена.

В конце раздалось бульканье.

– И все это – сгибая колени, – закончил Козимо, выпрямляясь и переводя дух.

Этьенн рухнул.

Трупы устилали весь пол.

– Получается! – воскликнул Козимо.

– Вот видишь! – сказал Пьетро.

Баснописец издал вопль, заметив, как рассекли лоб его слуге. Ситуация становилась критической. Шелестя плащом, он бросился к выходу и исчез. Пока Виравольта и Козимо заканчивали бой, Стивенс подошел к Анне. С искаженным ненавистью лицом он собирался поднять ее, схватив за волосы. Вдруг он заметил, что руки у нее свободны. Она сняла свою повязку и одарила его лучезарной и мстительной улыбкой. Стивенс начала ничего не понял… затем его пронзила острая боль, на всадила ему в икру кинжал Виравольты. Ее рука, вцепившаяся в рукоятку, все еще поворачивала клинок.

– Черная Вдова! – воскликнула она. – Теперь тебе ясно? – Анна! – закричал Пьетро.

Виравольта с сыном бросились к ней.

Отскочив от Анны с застрявшим в ноге кинжалом, Стивенс ослепнув от боли, завопил, затем ухватился за ближайшую веревку, соединенную с блоком, находящимся над темным отверстием. Тут же он соскользнул вниз. Послышался какой-то металлический звук. Привязанное к другому концу веревки, поднималось ведро, наполненное строительным мусором, которое вскоре столкнулось с железной дугой на потолке. Пьетро подбежал так быстро, что и сам чуть было не упал. Он посмотрел вниз, но увидел лишь темный провал. Стивенс ускользнул. Козимо положил руку на плечо отца.

– Бог с ним!

– А Баснописец?

Пьетро помог Анне подняться.

– Он тоже удрал, – сказала она. – Может, еще успеем?

– Надеюсь, его схватят внизу!

– Внизу?

– Потом объясню.

Она улыбнулась ему, оправляя платье, пока он сжимал ее в объятиях.

– Мне хотелось знать, где ты. Сегодня вечером в Версале прием, а потом бал. Я была бы так собой недовольна, если бы пришлось пропустить.

– Ты еще не натанцевалась? – спросил Пьетро.

– А ты, любимый?

Они еще раз обнялись.

Затем они повернулись к Козимо.

– А ты как здесь оказался?

– Я шел по стопам отца от «Прокопа». Это не так уж сложно – весь путь усыпан трупами.

Пьетро крепко обнял сына.

– Козимо… спасибо, что послушался своего отца. А какой у тебя прогресс!

Пьетро отступил на шаг и посмотрел на него. Козимо рассмеялся:

– Да и вы ничего, совсем неплохо для старика.

Наконец явились Бомарше и д'Эон.

– Бой уже кончился, – насмешливо сказал Пьетро.

– Вы шутите, я надеюсь.

– А Баснописец?

– Его мы не видели, – сказал д'Эон.

– Кто эти люди? – спросил Козимо.

Пьетро посмотрел на них и, приложив руку к сердцу, с улыбкой подошел к ним.

– Друзья.

Все направились к окнам, выбитым взрывом рокового пера Августина Марьянна. Пол и каменные стены почернели. Через окно они разглядели силуэты Баснописца в капюшоне и Стивенса, скакавших через парк в лучах восходящего солнца. Они уже достигли ворот.

Пьетро смотрел, как они удаляются, когда Анна окликнула его:

– Пьетро!

Он оглянулся. Она указывала на планы, разложенные на бюро в углу зала, между двумя канделябрами, с которых капал воск. Пьетро переглянулся с сыном, затем подошел поближе.

Но… что же это такое?

Там были планы двух типов. Они пострадали от пороха и боевых действий. На документах первой категории можно было различить нечто вроде химических формул, один вид которых внушал опасение. Они были испещрены техническими символами и столь же непонятными краткими записями. Среди них попадались латинские и греческие высказывания. Наконец, там были и цифры, величины углов и указания расстояний. Документы второго рода были не менее причудливы нечто вроде сети или запутанного плана, покрытого изломанными линиями, начерченными горизонтально и вертикально. Эти разветвления пересекались с крупно нарисованными геометрическими фигурами. Что-либо понять было совершенно невозможно. По всему документу в нескольких местах была написана одна и та же фраза: PARTY TIME.

К тому же Пьетро нашел и странный миниатюрный футляр зеленого цвета с золотом.

Венецианец взял его в руки и открыл.

Он удивился, найдя в нем прядь волос. А внутри был медальон с портретом покойного короля Людовика XV.

– Что же это может означать? – спросила Анна.

Сжав футляр в руке, Пьетро прошептал:

– Не имею ни малейшего представления.

Цена шляпки

На эту зиму двор вернулся в Версаль.

– Итак, до Бастилии дело не дошло? – спросил Пьетро.

Герцог д'Эгийон повернулся. Как и во время их последней встречи, он долго стоял лицом к окну, вглядываясь в пустоту. В своем голубом с золотом камзоле он имел вполне официальный вид. Он казался изнуренным и плохо скрывал свою горечь. Но решение было принято.

– Нет, Виравольта. Я собираюсь уйти в отставку. То, чего я так опасался, произошло. План королевы вернуть Шуазеля потерпел поражение… Но ей достанется моя голова. Король сделал свой выбор. Я не стал дожидаться и решил уйти сам.

Пьетро сидел в кресле, закинув ногу на ногу и положив руки на подлокотники. Действительно, в кабинете герцога в военном министерстве царил беспорядок, что никак не соответствовало маниакальному пристрастию к чистоте его хозяина. На бюро грудой были свалены папки. Повсюду стояли коробки, время от времени входили служащие и молча забирали с полок изящные безделушки и книги. Подняв бровь, Пьетро посмотрел на бронзовый бюст, который проносили мимо него.

– Мое время подошло к концу, Виравольта. По крайней мере, на данный момент. А может, и навсегда.

Он обдумывал свои последние слова, произнесенные с мрачным и торжественным видом.

Затем он повернулся к Черной Орхидее.

– Мое единственное утешение – это то, что удел Шарля де Брогли не лучше моего. Он все еще в ссылке, и ему не достанется мое министерство… А канцелярия – и подавно.

Траурная атмосфера, царившая в кабинете, представляла резкий контраст с весельем, охватившим Версаль. На горизонте появилась новая надежда. Народ желал верить в перемены. Людовик не пользовался полным доверием народа, но вызывал симпатию. Помня об излишествах и мучительном конце его покойного деда, люди ценили его желание действовать по закону добродетели. Всем нравилась его очевидная привязанность к королеве, так как уже долгие годы страна не испытывала удовольствия от созерцания королевской четы, а теперь это удовольствие не омрачалось даже трудностями, связанными с зачатием наследника… Людовик с супругой ни на йоту не продвинулись в этом отношении – но все же хорошая новость заключалась в том, что монарх был способен испытывать эрекцию! Боли, возникавшие в королевской крайней плоти при введении члена, прошли. На простынях оставались пятна, о чем сообщалось всем подряд, так как от этого зависело будущее трона. Любое хирургическое вмешательство было бы излишним – супруги и сами рано или поздно справятся.