— Ну и глупец же я! — закричал он вдруг. — Столько волнений из-за пустяка. У меня есть нож величиной почти что с саблю. Клинок широк и тонок, как нож гильотины[204]. Мне ничего не стоит прорыть ход в земле. Можно сделать наклонную шахту, выходящую на поверхность. Здесь и дел-то всего дня на два. Вода есть, мясо есть, правда, вывихнута нога, но тут ничего не поделаешь. Займусь этим, когда выберусь отсюда. Вперед! Чем раньше примусь за работу, тем скорее окажусь наверху.

Фрике предусмотрительно вырыл ямку с другой стороны и залил ее водой, чтобы комья земли, которые будут падать на дно во время работы, не засыпали лужу и не оставили его без питья. Туда же он оттащил и оленя. На всякий случай Фрике наполнил водой и свой шлем, установив его в нише, проделанной в стене на высоте человеческого роста. Затем, стараясь не думать о еде, принялся за дело.

К счастью, оказалось, что земля в этом месте рыхлая и состоит, главным образом, из растительного перегноя, копившегося столетиями. Работа была тяжелой, но продвигалась быстро. Фрике без устали орудовал правой рукой, нож посверкивал на солнце, а комья земли летели вниз.

В конце концов ход был прорыт и оставалось только расчистить его получше. Обрадованный Фрике принялся было карабкаться вверх, как вдруг заметил, что тигр, заинтересовавшись работой, встал и подошел совсем близко к шахте. Это несвоевременное любопытство сильно озадачило и обеспокоило парижанина.

— Приятель! Если ты будешь слишком любопытен, мы не сговоримся. Ты испортишь мне все дело. Болван! Разве не видишь, что я работаю для нас троих? Когда я выберусь через эту дыру, ты сможешь сделать то же самое… Ну, давай, возвращайся на свое место… Не желаешь уходить? Ну, подожди! Сейчас посмотрим, быть может, запах пороха заставит тебя уступить.

С этими словами Фрике быстро схватил револьвер и выстрелил, но так, чтобы не задеть зверя. Попади он в тигра, тот, если окажется ранен, может разодрать его в клочья. Результат оказался — лучше не придумаешь. Оглушенный выстрелом, ослепленный вспышкой, хищник отпрянул назад и кинулся к тому месту, что облюбовал себе прежде.

Не обращая больше внимания на зверя, Фрике умиравший от голода, отрезал кусок оленьего мяса и проглотил его не прожевав. Но сердце у него было добрым, не долго думая, он отрубил оленью ногу и бросил ее притихшему тигру, приговаривая:

— Держи, обжора! Ешь и помалкивай… Мне очень жаль, бедняжка, — обратился он к обезьяне, — что ты не ешь мяса. Знаешь, когда мы выберемся отсюда, я угощу тебя всякой вкуснятиной. Ты, право, такая милая… Будь же умницей. Мне пора за работу.

Парижанин не знал усталости. Даже ночь не остановила его. Он рыл землю как одержимый. Глаза слезились от пыли, руки покрылись мозолями и едва могли держать нож, поврежденная нога доставляла ужасные страдания, но ничто не останавливало его. Странное дело! Животные будто осознавая всю важность происходящего, сидели неподвижно каждый в своему углу, ожидая освобождения.

И вот во второй раз взошло солнце. Фрике чувствовал, что час освобождения близок. Внезапно снизу раздались приглушенные крики.

— Какого черта там случилось? Неужто тигр напал на обезьяну? Надо взглянуть. Если нужно, придется спуститься. Тем более что я умираю от жажды. В моем шлеме должно еще остаться несколько капель воды.

Парижанин напрасно клеветал на тигра, так и не покидавшего своего места. Но несчастный орангутан, обезумевший от голода и жажды, катался прямо по земле в страшных муках. Фрике хорошо понимал, что чувствует в этот момент бедное животное. Он машинально поднес к губам шлем. Взгляд его упал на обезьяну, которая рассматривала человека, будто бы умоляя о помощи. Фрике наклонился и, приподняв голову орангутана, залил немного воды в пересохший рот. Зверь жадно выпил воду, ухватившись лапами за шлем и не отпуская его до тех пор, пока спасительная влага не иссякла.

— Бедная зверюшка! — ласково прошептал молодой человек. — Я так счастлив, что помог тебе… Знаешь, ученые утверждают, что человек произошел от обезьяны, а я не могу принести вред своему предку.

Пять минут спустя Фрике закончил работу. Он был спасен. Ему хватило сил, чтобы отползти на несколько шагов от шахты. Но потом усталость взяла свое, и он заснул прямо на земле.

Часа через три его разбудил сильный голод. Фрике открыл глаза, потянулся и вскрикнул от удивления. Оказалось, что тигр и орангутан, выбравшись вслед за человеком из ловушки, устроились тут же, рядом, как добрые друзья, один подле другого, будто ожидая, когда проснется парижанин.

ГЛАВА 8

Хищник и его жертва. — Бесстрашие юной леди. — Кровавые преступления пиратов. — Корабли-гробы. — Английский парламент рассматривает вопрос о пиратстве. — Взрыв на бременском рейде. — Морские бандиты и корабль-призрак. — Последний разговор двух друзей. — Предсмертная воля. — Темная история капитана Флаксана. — Опекун. — Обманчивое спокойствие.

— Итак, месье, что вам угодно?

— Я хочу, чтобы вы были счастливы.

— Счастлива?!

— Именно. Пусть мне понадобится перевернуть вверх тормашками весь архипелаг, поджечь остров с четырех концов, вы будете счастливы.

— Все время одно и то же, все время насилие!

— А я добавлю: все время то же презрение ко всему, мною сказанному и сделанному.

— Да!.. Мне все здесь противно и вы в том числе.

— Мэдж!..

— Меня зовут мисс Флаксан!

— Мисс… простите. О! Если бы вы знали…

— Что вы хотите, чтобы я знала? Что я — рабыня?

— О! Мисс…

— Пленница, если вам так больше нравится. Я, дочь американца и француженки! А ваш дворец для меня — тюрьма. Почему я на Борнео, а не у своих покровителей?

— Вы называете их вашими покровителями? Авантюристы…

— Довольно! Я запрещаю дурно говорить о тех, кому мой отец поручил меня, умирая. Они заменили мне семью, они трудились для того, чтобы прокормить меня, они заботились о моей душе.

— Чего же вам не хватает? Для вас я построил эти покои из кленового дерева с драгоценной инкрустацией, с панно из тика, которым позавидовал бы набоб. К вашим ногам я бросил восточные ткани и самые дорогие ковры из Франции. К вашим услугам целый сонм рабов: искусная малайка, неутомимая индианка, ласковая мавританка, преданная негритянка. Ваши драгоценности не стыдно носить королеве. Вы властвуете в городе, а если захотите, завтра будете королевой Океании!..

— Когда я была еще ребенком, красивая, молодая, но всегда бледная женщина целовала меня и плакала. Она была такой доброй и нежной, что, если при виде ее слез начинала плакать и я, она умела поцелуями вызвать улыбку на моем лице. Мы были бедны, очень бедны. Чего только она не делала, чтобы купить мне игрушку, а то и просто кусок хлеба… А потом я больше ее не видела. Ничто не могло утолить мою печаль… Помню и мужчину огромного роста, с гордым лицом. Он никогда не улыбался; он порывисто и крепко обнимал меня, как будто хотел вложить всю свою любовь в одну минуту свидания. Мой отец был моряком. И умер как моряк… в море. Вы ведь знали его… Вы слышите?

— Я слушаю вас, мисс, и спрашиваю себя, к чему вы все это говорите.

— А к тому, что моя мать, жившая и умершая в бедности, научила меня обходиться без роскоши. И еще к тому, что мой отец, один из борцов за независимость Америки, привил мне любовь к свободе… Когда он доверил меня, умирая, тому, кто был его лучшим другом, и когда этот человек, осознавая ответственность, обещал. «Твоя дочь станет моею дочерью», — я перестала быть сиротой. Мой приемный отец и его друзья, собравшиеся для того, чтобы заменить умершего, любили меня всем сердцем. Они умели быть деликатными, стараясь, однако, воспитывать меня, как того хотели бы мои родители. А вы, месье, желая мне счастья, вошли в мою жизнь непрошено, — ваш поступок не к лицу благородному человеку. Единственной радостью для меня было жить в крошечной келье с белыми стенами, а вы навязываете мне несметные богатства. Вы не можете отрицать, что ваши намерения нечестны и что забота о моем счастье — не единственное ваше беспокойство.