Матрос, человек терпеливый и преданный, как может быть предан тот, в чьем сердце сохранились доброта и привязанность, решил искать корабль, идущий на Суматру. Ему без особого труда удалось найти такое судно. Он добросовестно выполнил поручение.
Записка гласила:
«Пользуюсь случаем, быть может, единственным, чтобы дать знать о себе. Меня препроводили к мадам Л… согласно письму, написанному и подписанному вами. Из Марселя я выехала с компаньонкой. По приезде на Борнео меня полностью лишили свободы, так что нет ни малейшей надежды на связь с внешним миром.
Бог мой! Чего от меня хотят? Я во дворце султана, в крепости. Здесь есть человек, европеец, чье пристальное внимание ужасает меня. Он хорошо знал моего отца, и тем не менее я боюсь его. Есть ли у него дурные намерения? Не знаю. Но разве меня стали бы заманивать сюда нечестным способом, если б у них не было преступных планов?
Мне сказали, что я никогда больше не должна видеть вас! Друзья мои, помогите. Помогите, если любите меня!
P. S. Этого человека называют здесь Хасаном, но мне удалось узнать его настоящее имя — Винсент Бускарен».
Имя похитителя стало откровением для Андре, — он знал Бускарена как человека, беззаветно преданного главе морских разбойников, рассеянных, но не уничтоженных капитаном Флаксаном.
Читатель имел возможность не раз убедиться в том, что наши французы были людьми дела. План возник молниеносно. Андре за бесценок продал свое хозяйство на Суматре и, получив наличными, отправился в Сингапур, где было приобретено полное обмундирование для пятерых и отличные карабины, которые англичане предпочитают всякому иному оружию.
Друзья встретились в небольшом городке на юге Борнео. Первое же путешествие во владения султана показало, что девушку голыми руками не выручить. Для начала необходимо как-то связаться с ней, а это было непросто. Пришлось хитрить, не привлекая к себе внимания, и выжидать, пока представится удобный случай.
Тем временем среди независимых даяков назревало восстание, ибо султан хотел навязать им такие повинности, каких они до сих пор не знали. Андре быстро сообразил, что ему и его товарищам представляется счастливый случай действовать. Не колеблясь ни минуты, друзья ринулись в самую гущу движения; посещая мятежные племена, они всеми средствами раздували пламя восстания.
Великолепное знание малайского языка позволило Андре возглавить восставших, бесконечно тронутых тем, что европейца волновали их проблемы, и вспоминавших о старых добрых временах героического раджи Брука.
Природная храбрость позволяла крошечным отрядам атаковать регулярные войска султана и наносить им серьезные поражения. Возвращаясь из подобного похода, подготавливающего почву для решительных действий, пятеро друзей и встретили яхту сэра Паркера.
Сэр Паркер, владелец солидного состояния, страстный яхтсмен, приехал из Англии на Борнео навестить брата, управляющего на небольшом острове. Тому, кто знает, как легки на подъем жители Соединенного Королевства, такое путешествие вовсе не покажется странным. Для англичанина этот путь — все равно что регата в Ницце, с той, быть может, разницей, что сигнальные пистолеты пришлось заменить настоящими. Яхта, умело построенная и прекрасно оборудованная для длительных путешествий, легко перенесла испытания.
«Конкордия» насчитывала сорок пять метров в длину, почти восемь — в ширину и была снабжена машиной в семьдесят две лошадиные силы. В трюме ее хранилось восемьдесят бочонков с углем. Скорость яхты достигала десяти узлов в час, а топлива расходовалось всего четыре бочонка в день. Однако владелец яхты — впрочем, дилетант в парусном плавании — использовал паровую машину лишь при полном штиле или встречном ветре. Судно почти постоянно шло под парусами и обнаруживало исключительно мореходные качества.
Сэр Паркер, как некогда и Джеймс Брук, очарованный богатством и изобилием Борнео, решил там обосноваться. Идея начать жизнь плантатора и солдата вполне соответствовала его характеру. Англичанин не чужд был авантюризма. Он плавал вдоль берегов острова, ища подходящее место. Тут-то его и настигло несчастье. Дальнейшее читателю известно…
Пиратов больше не было видно. «Конкордия» на малых парах шла вдоль берега. Управлял движением сам капитан; он стоял рядом с рулевым, постоянно сверяясь с морской картой. Глубина была не больше восьми саженей, и сэр Паркер решил пройти на расстоянии двух кабельтовых от берега и дать пушечный залп из сигнальной пушки. Пороховой дым над палубой еще не успел рассеяться, а на берегу уже показался белый флажок, вслед за которым последовал и ружейный выстрел, что несказанно обрадовало англичанина.
— Хвала Господу! — произнес он. — Наши люди живы!
Вскоре показалась большая, шедшая на приличной скорости лодка с девятью пассажирами на борту. Вновь прибывшие, спрятавшиеся в прибрежных зарослях и оттуда наблюдавшие за кровавым сражением, наконец взобрались на борт яхты, громким «ура» выказывая свою радость. Они, похоже, никак не ожидали такого исхода. Радость перемешалась с любопытством при виде тех, чья помощь и находчивость способствовали успеху дела.
Несмотря на свою чисто английскую сдержанность, сэр Паркер встретил помощника капитана жарким рукопожатием и обратился с сердечными словами к тем, кого не чаял уже увидеть в живых. Был, однако, все же некий диссонанс в общих восторженных восклицаниях и поздравлениях, механик, детина метра в два ростом, с довольно грубым, почти целиком заросшим бородой лицом и мощным, как у канадского ореха, торсом держался особняком, — он мрачно поприветствовал всех, закурил и спустился в машинное отделение.
— Наш храбрец Кеннеди не очень-то общителен, — с улыбкой заметил сэр Паркер. — Впрочем, я знаю его совсем недавно. Он на борту всего две недели. Мой механик внезапно заболел… И все же эти янки — отважные люди, хотя с виду похожи не то на лошадей, не то на крокодилов, в чем и сами охотно сознаются.
Насколько неприветлив был механик, настолько же мил оказался помощник капитана. До такой степени, что его чрезмерная вежливость становилась даже навязчивой и подозрительной. У него была странная манера коверкать английский язык; помесь итальянских и провансальских фраз до такой степени запутывала и делала бессвязной речь, что, несмотря на свою марсельскую выдержку, доктор начал терять терпение, слушая эту сборную солянку.
— Послушайте, — начал он наконец с обычной своей прямотой, — в моей стране ни для кого не составит труда изощряться в языке великого Шекспира; я, к вашему сведению, — француз, и более того — марселец. Если хотите, можно перейти на родной язык. Ведь если я не ошибаюсь, вы имели честь появиться на свет где-нибудь недалеко от…
— Синьор Пизани родом из Генуи, дорогой доктор, — прервал его сэр Паркер.
— Он такой же генуэзец, как вы или я, — запротестовал доктор. Испугавшись собственного напора, он было остановился, но потом все же добавил: — Если синьор Пизани не настоящий любитель чесночного супа, пусть меня разжалуют в санитары третьего класса.
— Это отменный моряк, — отвечал хозяин яхты. — Помощником капитана был боцман, и встреча с синьором Пизани стала для меня большой удачей.
Доктор почтительно поклонился, а так называемый генуэзец, после невыносимо долгих приветствий, отправился в свою каюту.
Вскоре Андре и морской хирург остались вдвоем. Фрике, передав бразды правления механику, поднялся на палубу. Он был весь черный и мокрый от пота.
— Уфф! — выдохнул он, присаживаясь рядом с друзьями. — Вахта закончена. Боже, Боже! Ну и занятие. Я рад, что нашлась замена. А преемничек-то у меня каков! О-ля-ля! Что за голова! Настоящий медведь! Пришел, отдавил мне все ноги и принялся за дело, не проронив и слова. Я, знаете ли, не привык к такому обращению. В былые времена ваш покорный слуга, конечно, оттаскал бы его за бороду, но теперь, став джентльменом, не могу позволить себе подобного.