Три недели спустя шхуна бросила якорь на юге Суматры в небольшой бухте между деревнями Кавур и Крофи на 5° южной широты и 105°35′ восточной долготы.

Все это время они шли на запад, не делая остановок, позади остались острова Омбай, Пантар, Солор, Флорес, Сумбава, Ломбок, Бали, Ява. Переход был на редкость удачным, хотя занял немало времени. Постоянно дул попутный ветер, что позволило шхуне делать в среднем шесть морских миль в час, скорость вполне приемлемая даже для тех, кто очень спешит. А нашим друзьям не терпелось как можно скорее добраться до места назначения, тем более что запасы воды были на исходе.

Как вы помните, шхуна после ловли трепангов в Торресовом проливе направилась прямо на остров Тимор, не пополнив своих запасов. А потому экипажу, особенно к концу путешествия, пришлось соблюдать строжайшую экономию. Нетрудно представить, как обрадовались моряки, когда корабль вышел в маленькую бухту, откуда в бинокль можно было рассмотреть большую плантацию и около двадцати хижин, прихотливо раскинувшихся на зеленых склонах холма.

— Да, это здесь, — взволнованно проговорил Фрике, сжимая руку Пьеру, — господин Андре… Доктор… «Странствующие плантаторы!»… Я дрожу, как ребенок… Хочется броситься в море, чтобы поскорее вплавь добраться до берега.

— Вам незачем это делать, господа, — сказал голландец, смягчившийся за время путешествия. — Я велю снарядить лодку, она немедленно доставит вас на сушу.

— Сударь, — с достоинством обратился к нему Фрике, — вы оказали нам огромную услугу, хотя сделали это вопреки своему желанию. Поедемте с нами. Хоть ваш друг или скорее сообщник мастер Холлидей и разорил нас, мы все-таки сможем заплатить вам за проезд, если не деньгами, то хотя бы провизией.

— Мне ничего не надо.

— Тогда прощайте.

Через пять минут оба путешественника ступили наконец на землю, добраться до которой стоило им столько труда. И тут же по знакомой тропинке направились к деревушке. Пьер машинально оглянулся и увидел, как шхуна на всех парусах выходит в открытое море.

— Знаешь, помощник капитана благодаря нам здорово нагрел себе руки.

— Каким образом?

— Неужели ты думаешь, что он вернет шхуну ее владельцу? Полно. Этот плут даст еще несколько очков вперед своему капитану. Сейчас он пополнит свои запасы в каком-нибудь пиратском притоне и сам займется морским разбоем. Представляешь, какая мина будет у господина ван Прета!

— Вот уж действительно, вор у вора дубинку украл.

Ворота ограды из тикового дерева, окружавшей большой деревянный дом, медленно отворились, и два рослых господина, широко раскрыв объятия, бросились навстречу вновь прибывшим.

— Фрике!.. Милый мой мальчик!.. Пьер!.. Дружище!..

— Господин Андре!.. Милый доктор!..

— Бедные мои друзья! Наконец-то! Мы уж не надеялись вас увидеть.

Фрике от волнения не мог вымолвить и слова.

— Мы вернулись одни! Нас ограбил один бандит… — выдавил из себя бледный как полотно Пьер.

— Мы разорены, разорены! Но тут нет нашей вины, господин Андре!

— Ах, что значат эти потери по сравнению с обрушившимся на нас ужасным несчастьем, — проговорил Андре удрученно.

— Что же случилось? — воскликнули Фрике и Пьер в один голос.

— Мэдж, ваша маленькая подружка, моя приемная дочь…

— Мэдж, где же она? — прошептал Фрике, у которого подкосились ноги.

— Исчезла! Ее похитили наши смертельные враги «морские разбойники»…

Часть вторая

СУЛТАН БОРНЕО

ГЛАВА 1

Сигнал бедствия, салют или грохот сражения? — Великолепная пятерка. — Малайские пираты. — Атака. — Через вражеский заслон. — Неожиданная помощь. — На борту английской яхты. — Хитрость парижанина. — Лучшие вина на палубу! — Абордаж. — Пятьдесят против одного. — Нужно ли топить яхту? — Пожар на борту. — Пятеро французов объявляют войну султану Борнео.

— Бьюсь об заклад, это пушечный залп.

— Здесь?..

— Почему бы и нет?

— Может быть, салют?

— В чью честь?

— Тогда — сигнал бедствия… Или раскат грома.

— Что-то не верится.

Вдали послышался новый глухой взрыв, прокатившийся над рекой с густо заросшими гигантскими деревьями берегами.

— Я был прав, — произнес один из собеседников. — Это пороховой взрыв. Там, в устье реки. Пушечный залп ни с чем не спутаешь. А треск? Ты узнаешь его, Фрике?

— Это ведь пулемет, не так ли, Пьер?

— Еще почище, сынок. Это новое изобретение. Его называют хочкис.

— Хочкис… кис!.. кис!.. Подходящее имечко, чтобы гонять собак.

— И убивать людей.

— О! Как будто орудия убийства — именно то, чего остро не хватает нашей цивилизации, — иронично заметил Фрике.

— Там настоящий бой, — вмешался в разговор третий, до сих пор хранивший молчание.

— Да, не исключено, что мне подкинут работенки, — отозвался четвертый. Он говорил густым, низким голосом с заметным марсельским акцентом.

— Можете не сомневаться, дорогой доктор, там стреляют не по воробьям. Думаю, скоро мы все узнаем.

— Друзья мои, приготовьте оружие, — вновь заговорил главный. — А вы, ребятки, — обратился он к двоим гребцам, — подналягте-ка на весла.

Несмотря на то, что на борту, включая гребцов, находилось семь человек, лодка легко заскользила по волнам темным, как волны многих рек Южной Америки.

Собственно говоря, пассажиров было пятеро, из них четверо европейцев. Все, как один, в коротких, но просторных стеганых куртках со множеством карманов, в грубых шнурованных башмаках с кожаными голенищами поверх брюк из того же материала, что и куртки. У всех четверых на головах белые шлемы, — точь-в-точь английские солдаты в колониальной Индии. Вооружение маленького отряда состояло из массивных коротких карабинов, — стволы были спрятаны в деревянные футляры. Доверху набитые патронные сумки крепились к желтым кожаным поясам. Здесь же находились револьвер и широкий нож со слегка изогнутым лезвием и плетеной кожаной рукояткой.

Экипировку довершал вещевой мешок, очень похожий на те, что повсюду таскают с собой художники-пейзажисты. Сверху к нему было привязано прорезиненное покрывало с отверстием посередине, как у южноамериканских пончо[182]. Эта незаменимая вещь укрывает путешественника от проливных экваториальных дождей.

Легко догадаться, что наши герои собрались в далекий и рискованный путь. Обращение «доктор», проскользнувшее в разговоре, полностью соответствовало профессии одного из них — человека высокого роста, сухощавого, как индийский факир. Он и сам посмеивался над своей феноменальной худобой, из-за которой казался еще выше. Глядя на седую бороду, короткие, жесткие, взъерошенные волосы, нетрудно было понять, что доктор немолод. Ему и в самом деле стукнуло пятьдесят.

И тем не менее марселец Ламперьер нес груз своих лет с непринужденностью, какой позавидовал бы и молодой человек; его мускулы и выступающие, словно веревки, сухожилия не знали усталости; нипочем ему были малярия, холера и даже желтая лихорадка.