Он заставил себя сосредоточиться на мелком шрифте.

Как раз в этот момент дверь рассмеялась.

Факван Флетчер обжаривал в «Каруне» зерна. Кудесник своего ремесла, он был незаменим для «Каруны» — и качеством напитков, и своим успехом кофейня во многом была обязана именно ему.

Это исключительное и единственное достоинство никак не компенсировало тот факт, что Флетчер был самодовольным тупицей.

Во всяком случае, на взгляд Турмена. И, как он подозревал, не его одного.

Всегда щегольски одетый и безупречно ухоженный негр с аккуратно подстриженными усиками не имел более пылких и чутких поклонников своего гипотетического бесконечного шарма, нежели он сам. Он был словно ходячий кричащий рекламный щит, восхваляющий собственные доблести на поприще легкой атлетики, секса, финансов и танца.

— Дамы! — проревел от двери Факван. — Покажите мне ваши горячие печи, и я тут же потружусь до седьмого пота!

Возвращаясь к столику Турмена, Верити равнодушно бросила:

— Привет, Факван.

Негр потянулся ее обнять — Верити ловко увернулась, изогнувшись и сделав шаг в сторону — и не пролив при этом ни капли из бокалов и чашек на подносе.

— Фристоун! Я тебя раскусил, детка! Ты настоящий секс-эльф, про которых я однажды читал комикс! Покажи миру свои острые ушки, детка! И тогда мы с тобой отправимся в страну твоих фантазий!

Турмена эта сцена смутила. В который раз он подумал, не поставить ли Факвана на место. Когда-то он поступил бы так, не задумываясь. Засевшая в костях память о стычках в армии послала импульс в дряблые мускулы. Но теперь у него не было ни сил, ни возможности.

Верити эта привычная выходка нисколько не обескуражила.

— Перестань болтать, Факван, и давай за работу. У нас кончается «Ямайка».

— Когда-нибудь ты мне кое-что дашь, мисс крепкий орешек.

— Размечтался. Турмен, вот яичница, о которой я говорила.

Неудержимо устремившись к другим (столь же тщетным) любовным завоеваниям и приступам похвальбы, Факван ушел за стойку, где надел длинный, от шеи до колен, фартук.

— Тебя от него не тошнит?

— Да брось, он ведь безвредный. Беречься надо тех, кто ни слова не скажет.

Турмену тут же показалось, что он, наверное, один из таких подозрительных тихонь, и, пока Верити расставляла на столе принесенное, он неловко раздумывал, как бы продолжить разговор.

— Э-э-э… как поживает твоя собака?

У Верити была длинношерстная такса, этого кобелька обожали все, кроме, разумеется, Факвана.

— Слинки жив-здоров. На следующей неделе вязка. Если сучка останется довольна, я заработаю немного денег.

Упоминание даже о собачьей вязке опечалило и вогнало в краску пораженного «невязкостью» Турмена.

— Э-э… отлично, наверное.

— А теперь, Турмен, попробуй и скажи, что думаешь.

Пышные с белыми пятнышками желтые облака взбитых паром яиц, казалось, парили в дюйме над тарелкой. Турмен никогда не видел настолько воздушной болтушки. Судя по всему, в качестве одного из ингредиентов в рецепт входила антигравитация.

Поддев немного вилкой, Турмен отправил крохотное облачко вкусовым рецепторам.

Оно, казалось, даже на язык не приземлилось. Сладко-сливочный вкус яичницы словно прошел прямо в кровь. Жевать ее было определенно излишне.

— Это… это самая лучшая болтушка, которую я ел в жизни!

Верити с улыбкой похлопала его по плечу:

— Отныне входит в твой обычный заказ, Турмен. Тебя надо подкормить.

Турмен с жаром умял яичницу, равно как и обычные свои половину рогалика и капучино (да кого он обманывает? Горячее подсахаренное молоко со слабым ароматом кофе). Впервые за много месяцев почувствовав себя чуть лучше, он откинулся на спинку стула, глядя на шумную жизнь вокруг.

В последнее время наблюдение за людьми стало для него основным видом спорта. Денег не требует совсем, а сил — лишь немного.

Пришел Вот-так-Виб. Этот тихий неулыбчивый норвежец, чье имя Отто Виб слишком легко поддавалось искажениям, был кондитером «Каруны».

Турмен услышал, как Факван приветствует сотоварища по задней комнате.

— Вот-так-Виб, дружище! Ты что в этой одежке спишь или покувыркался с беспризорным и отобрал у него вещички?

— В квашню твою дурную голову, Флетчер!

— Умно, умно, Вот-так-дурак! Ты не безнадежен! Мы еще научим тебя бога в душу мать ругать!

Около одиннадцати явился с обязательным дневным визитом Тибор (Чунг'эм) Хрюкпэт. Сотруднику санэпиднадзора Чунг'эму было под пятьдесят, и у него только-только закончилась смена. Он с трех часов ночи был на ногах. Без единого слова Гепард Бадди (работающий за стойкой с Верити ударник из едва пробивающейся рок-группы под названием «Игры ищейки») выставил рядком четыре двойных макиато перед седеющим мускулистым мужчиной. Чунг'эм выпил их за каких-то шестнадцать секунд и отправился отсыпаться до вечера.

Приходили и уходили другие более или менее запоминающиеся завсегдатаи. В первую категорию попадали Син-Син Бах и Пепси Разбростовар из салона «Кромсай коротко» в том же квартале. Как всегда, парочка косметологов была безупречно наряжена. Мисс Мода Дня. И — смотрите-ка! — с прошлой недели стрижки поменялись.

Из-за стойки вышел забрать у Турмена тарелку и долить ему капучино Нелумбо Нучифера, красавчик итало-американец, радовавший взоры местных дам футболками в обтяжку.

— Спасибо, Нелло.

— Эй, хочешь анекдот, приятель? Входит в бар мужик с аллигатором на поводке…

После ухода Нелло Турмен начал задремывать на маслянистом солнышке.

И вдруг дверь фыркает, и почему-то более веселый, более оживленный смешок объявляет о приходе Шенды Мур.

Ее появление действует Турмену на нервы так же, как перехват ракеты «Скад» защитной системой «Эгида». Он разом проснулся, сердце у него забилось в ритме сальсы.

Разве она не мучительно, не чертовски прекрасна?

И… ух-ты!

Из сандалий с открытыми носами выглядывают…

Ногти цвета пасхальных яиц!

5

Деньги идут

Тушканчик сегодня разошелся не на шутку!

Поспешное бегство из квартиры определило весь день Шенды. Она неслась со встречи на встречу: поставщики и подрядчики, городской совет и департамент охраны окружающей среды, склады канцтоваров и печатные мастерские, квартиры сотрудников, отпущенных в долгосрочный отпуск по болезни. Цифры на одометре маленькой зеленой «джетты» мелькали, как в окошке сбрендившей машины времени в кино, когда мимо проносятся десятилетия. Органайзер Шенды был толщиной со ствол секвойи, набит разрозненными визитными карточками, разлетавшимися при всяком удобном случае — она чувствовала себя последней идиоткой, когда приходилось нагибаться и собирать их под носом у похотливых, презрительных, чопорных белых мужиков в костюмах!

(Всякий раз, слыша в своем внутреннем монологе этот уничижительный тон, Шенда автоматически останавливалась, разбирала шестеренки агрессивного механизма и пыталась излучать толику человеческого тепла, в точности как учила ее в детстве Тити Яйя. Поначалу давалось тяжело, но с годами стало несколько легче, хотя к этому психологическому трюку всегда приходилось прибегать сознательно в противовес естественной человеческой раздражительности. Отказ ненавидеть или вводить ложные разграничения лежал в основе личной философии Шенды и будущего, которое она провидела для «Каруны, Инк.».)

Пока она металась по городу, занимаясь уймой повседневных мелочей, связанных с управлением все растущим числом мелких предприятий, собравшихся под крышей «Каруна, Инк.», Шенда испытывала острые угрызения никак не желавшей умолкать совести.

Она уже несколько дней не выводила Кенаря гулять (тот кошмарный сон…). Пес не жаловался, но Шенда знала, что ему не хватает разминки. Господи, да и ей тоже!

Если прогулки с Кенарем так радуют их обоих, то почему они давно не выбирались из дому?

Неужели ее жизнь превращается в бег на месте, который она всегда высмеивала в других?

Или она начала забывать, что в жизни действительно важно?