И золотые ордена…

И я, поцеловав гравюру,

Не знала сна.

О, как — мне кажется — могли вы

Рукою, полною перстней,

И кудри дев ласкать — и гривы

Своих коней.

В одной невероятной скачке

Вы прожили свой краткий век…

И ваши кудри, ваши бачки

Засыпал снег.

Три сотни побеждало — трое!

Лишь мертвый не вставал с земли.

Вы были дети и герои,

Вы все могли.

Что так же трогательно-юно,

Как ваша бешеная рать?..

Вас златокудрая Фортуна

Вела, как мать.

Вы побеждали и любили

Любовь и сабли острие —

И весело переходили

В небытие.

Феодосия, 26 декабря 1913

В OTBET НА СТИХОТВОРЕНИЕ

Горько таить благодарность

И на чуткий призыв отозваться не сметь,

В приближении видеть коварность

И где правда, где ложь угадать не суметь.

Горько на милое слово

Принужденно шутить, одевая ответы в броню.

Было время — я жаждала зова

И ждала, и звала. (Я того, кто не шел, — не виню).

Горько и стыдно скрываться,

Не любя, но ценя и за ценного чувствуя боль,

На правдивый призыв не суметь отозваться, —

Тяжело мне играть эту первую женскую роль!

<1913–1914>

«Ты, чьи сны еще непробудны…»

Ты, чьи сны еще непробудны,

Чьи движенья еще тихи,

В переулок сходи Трехпрудный,

Если любишь мои стихи.

О, как солнечно и как звездно

Начат жизненный первый том,

Умоляю — пока не поздно,

Приходи посмотреть наш дом!

Будет скоро тот мир погублен,

Погляди на него тайком,

Пока тополь еще не срублен

И не продан еще наш дом.

Этот тополь! Под ним ютятся

Наши детские вечера.

Этот тополь среди акаций

Цвета пепла и серебра.

Этот мир невозвратно-чудный

Ты застанешь еще, спеши!

В переулок сходи Трехпрудный,

В эту душу моей души.

<1913>

ВОСКЛИЦАТЕЛЬНЫЙ ЗНАК

Сам не ведая как,

Ты слетел без раздумья,

Знак любви и безумья,

Восклицательный знак!

Застающий врасплох

Тайну каждого……..

………………………

Заключительный вздох!

В небо кинутый флаг —

Вызов смелого жеста.

Знак вражды и протеста,

Восклицательный знак!

<1913>

«Взгляните внимательно и если возможно — нежнее…»

Взгляните внимательно и если возможно — нежнее,

И если возможно — подольше с нее не сводите очей,

Она перед вами — дитя с ожерельем на шее

И локонами до плечей.

В ней — все, что вы любите, все, что, летя вокруг света,

Вы уже не догоните — как поезда ни быстры.

Во мне говорят не влюбленность поэта

И не гордость сестры.

Зовут ее Ася: но лучшее имя ей — пламя,

Которого не было, нет и не будет вовеки ни в ком.

И помните лишь, что она не навек перед вами.

Что все мы умрем…

1913

«В тяжелой мантии торжественных обрядов…»

В тяжелой мантии торжественных обрядов,

Неумолимая, меня не встреть.

На площади, под тысячами взглядов,

Позволь мне умереть.

Чтобы лился на волосы и в губы

Полуденный огонь.

Чтоб были флаги, чтоб гремели трубы

И гарцевал мой конь.

Чтобы церквей сияла позолота,

В раскаты грома превращался гул,

Чтоб из толпы мне юный кто-то

И кто-то маленький кивнул.

В лице младенца ли, в лице ли рока

Ты явишься — моя мольба тебе:

Дай умереть прожившей одиноко

Под музыку в толпе.

Феодосия, 1913

«Вы родились певцом и пажем…»

Вы родились певцом и пажем.

Я — с золотом в кудрях.

Мы — молоды, и мы еще расскажем

О королях.

Настроив лютню и виолу,

Расскажем в золоте сентябрьских аллей,

Какое отвращение к престолу

У королей.

В них — демон самообороны,

Величия их возмущает роль, —

И мой король не выдержит корону;

Как ваш король.

Напрасно перед их глазами

Мы простираемся в земной пыли, —

И — короли — они не знают сами,

Что — короли!

1913

«Макс Волошин первый был…»

Макс Волошин первый был,

Нежно Майенку любил,

Предприимчивый Бальмонт

Звал с собой за горизонт,

Вячеслав Иванов сам

Пел над люлькой по часам:

Баю-баюшки-баю,

Баю Майенку мою.

1913

«В огромном липовом саду…»

В огромном липовом саду,

— Невинном и старинном —

Я с мандолиною иду,

В наряде очень длинном,

Вдыхая теплый запах нив

И зреющей малины,

Едва придерживая гриф

Старинной мандолины,

Пробором кудри разделив…

— Тугого шелка шорох,

Глубоко-вырезанный лиф

И юбка в пышных сборах. —

Мой шаг изнежен и устал,

И стан, как гибкий стержень,

Склоняется на пьедестал,

Где кто-то ниц повержен.

Упавшие колчан и лук

На зелени — так белы!

И топчет узкий мой каблук

Невидимые стрелы.

А там, на маленьком холме,

За каменной оградой,

Навеки отданный зиме

И веющий Элладой,

Покрытый временем, как льдом,

Живой каким-то чудом —

Двенадцатиколонный дом

С террасами, над прудом.

Над каждою колонной в ряд

Двойной взметнулся локон,

И бриллиантами горят

Его двенадцать окон.

Стучаться в них — напрасный труд:

Ни тени в галерее,

Ни тени в залах. — Сонный пруд

Откликнется скорее.

«О, где Вы, где Вы, нежный граф…»

«О, где Вы, где Вы, нежный граф?

О, Дафнис, вспомни Хлою!»

Вода волнуется, приняв

Живое — за былое.

И принимает, лепеча,

В прохладные объятья —

Живые розы у плеча

И розаны на платье,

Уста, еще алее роз,

И цвета листьев — очи…

— И золото моих волос

В воде еще золоче.

«О день без страсти и без дум…»

О день без страсти и без дум,

Старинный и весенний.

Девического платья шум

О ветхие ступени…

2 января 1914

«Над Феодосией угас…»

Над Феодосией угас

Навеки этот день весенний,

И всюду удлиняет тени