С такими вот приятными мыслями, роящимися в голове, она и шла. Летели часы, но ни мальчишки, ни верблюда не было и в помине, только следы на земле в виде сдвинутых в сторону камней и кое-где на песке раздвоенные следы животного. Местность больше не выглядела враждебной. Женщина даже научилась видеть суровую красоту в этом пейзаже, усыпанном рытвинами, камнями и скалами, любоваться переменами, происходящими перед ее глазами. Под лучами солнца, клонящегося к горизонту, серая или бурая земля вдруг окрашивалась позолотой, как шкура газели, потом становилась пурпурно-алой, напоминая кровь. Солнце уже висело над самым горизонтом, от скал по земле протянулись длинные тени. Мариата совершенно измучилась и обессилела, но завершила очередной подъем, увидела внизу три шатра, сшитые из черных шкур, и чуть не закричала от радости. Женщина побежала вниз по склону, отдавшись земному притяжению, только перебирая ногами, и не сразу поняла, что кроме этих трех шатров больше здесь ничего не было.

«Где же все остальные члены племени?» — удивленно подумала она.

Сощурив глаза в быстро наступающих сумерках, Мариата не увидела и стада, необходимого для пропитания кочевников. Рядом с шатрами бродили несколько коз и один-единственный верблюд. Может быть, эти люди — разбойники или изгои? Не найдя ответа, она замедлила шаг.

Вдруг раздался дружный собачий лай. Псов было не меньше полудюжины. Эти бродячие шавки исхудали так, что ребра торчали. Годы беспорядочного скрещивания и дурного питания не способствовали улучшению их нрава, и к гостеприимству по отношению к пришельцам они приучены не были. Мариата испугалась и отступила. У нее в племени были охотничьи собаки, откормленные, красивые животные, которые не отходили от ног хозяина, а вот люди кель-теггарт едва сводили концы с концами и не могли позволить себе кормить стаю одичавших собачонок.

Собаки тем временем приближались, угрожающе опустив морды к земле. Мариата не могла сдвинуться с места. Вдруг она наклонилась, схватила камень и швырнула в ближайшую шавку. Тот попал ей прямо в шею, и животное с визгом упало на спину. Мариата набрала еще несколько камней, бросила и угодила в середину стаи. Собаки заплясали на месте, не решаясь двигаться дальше. Яростный лай усилился, но твари больше не приближались.

Наконец из одного шатра вышел человек, высокий и худой. Кожа его была черна как ночь.

«Иклан», — с облегчением подумала Мариата.

— Отгони собак! — повелительно крикнула она.

Там, где есть рабы, найдутся и хозяева.

Но этот мужчина смотрел на нее подозрительно. Он прикрикнул на собак, и те побежали к нему, на бегу оглядываясь, словно опасаясь очередного меткого камня. Собачий лай заставил выйти на воздух и остальных обитателей шатров. Нет, хозяев здесь что-то не видно. Лишь какой-то сброд. Лица у всех открыты. Понятно, это баггара, странствующие нищие, грязные оборванцы, изгнанные из нормального общества и кочующие по пустыне. Видно было, что они влачат жалкое существование. Мариата узнала среди них и мальчонку, угнавшего вьючного верблюда. Человек, который призвал собак к порядку, нырнул в шатер. Через несколько секунд вместе с ним оттуда появился еще один мужчина, за ним женщина, на руках которой был грудной ребенок. Все они стали всматриваться туда, где на фоне скалы виднелся силуэт незваной гостьи. На мгновение взгляды женщины с ребенком и Мариаты встретились. Грудь беглянки вдруг пронзило сочувствие, настолько осязаемое, словно между нею и этой вот матерью протянулась тугая струна, по которой, словно бусинка, скользнула к ней душа туарегской принцессы.

Вдруг женщина пронзительно завизжала:

— Это злой дух, который забрал моего мальчика!

Она выскочила из-за ограждения, лицо ее было искажено яростью и болью. Мариата увидела, что руки и ноги ребенка безвольно повисли и раскачиваются в такт движениям женщины. Вдруг, сама испугавшись этой мысли, она поняла, что ребенок мертв. Его мать приняла ее, в хрупкие сумерки неожиданно явившуюся из пустыни, за джинна. Ведь как раз в это время и выходит из своих обиталищ воинство Кель-Асуфа.

Мужчины догнали и остановили убитую горем мать, которая не успела приблизиться к Мариате. Один из них взял у нее тело ребенка и зашагал обратно к шатрам. Она, словно не в силах расстаться с ним, спотыкаясь и вытянув руки, побрела следом. Второй мужчина стоял неподвижно, не отрывая глаз от Мариаты.

— Я не джинн! — крикнула она, но слова в пересохшем горле прозвучали каким-то странным, сверхъестественным, скрежещущим шепотом.

Услышав ее голос, мужчина сразу схватился за свои амулеты.

Она сглотнула, сухим языком облизала губы и попробовала еще раз.

— Я не джинн, — повторила Мариата, направляясь к нему. — Я женщина из плоти и крови, мой народ — кель-тайток. Не бойтесь. Прошлой ночью от меня убежал верблюд. Я шла за ним целый день. Вон тот мальчик взял его. Наверное, он подумал, что этот верблюд потерялся или его хозяин погиб. Может быть, мальчик взял животное себе, чтобы позаботиться о нем. Я этого не знаю, но пришла, чтобы забрать своего верблюда и вьюки, которые на нем. Буду благодарна, если вы дадите мне немного воды и предоставите кров на одну ночь. Потом я заберу верблюда и отправлюсь своей дорогой.

Ничего не сказав в ответ, человек присел на корточки.

«Странно», — подумала Мариата, и тут он встал и бросил в нее камень.

Не причинив ей вреда, тот пролетел мимо ее плеча и со стуком ударился в скалу за спиной. Второй камень скользнул по руке. Боли она не почувствовала, но ее охватила ярость.

— Как вы смеете?! — возмущенно закричала Мариата. — Что я вам такого сделала?

— Верблюд теперь наш. Уходи, — заявил человек, взвешивая на руке еще один камень.

— Да вы просто воры!

— Убирайся, или мы убьем тебя.

— Разве у вас нет чести? Вы что, не чтите законов пустыни?

— В этой пустыне один закон — закон смерти.

— Духи пустыни проклянут вас, если вы прогоните меня! — Мариата взметнула над головой амулет. — Я призову на вас порчу, и вы все умрете.

Человек все смотрел на нее мутными глазами.

— Мы и так умираем. Уходи.

Третий камень запутался в складках ее платья. Мужчина наклонился, чтоб собрать их побольше. Собаки яростно лаяли, от злости подпрыгивая на негнущихся лапах. Мариата повернулась и пошла прочь.

Несколько долгих часов она лежала, укрывшись меж валунов, и думала, что же теперь делать. Ей не давала покоя мысль о том, что верблюд совсем рядом и все равно недостижим. Нельзя оставлять животное у этих проходимцев баггара — но как его уведешь? Она размышляла об этом всю ночь, в груди у нее все клокотало от гнева, в голове возникали десятки способов, и все глупые. Прохладной ночью она могла бы отправиться дальше, искать свое счастье, но мысль о том, что совсем близко, в каких-нибудь нескольких сотнях ярдов, находятся тюки с припасами и бурдюки с водой, не отпускала ее. Что-то в душе подсказывало Мариате, что если сейчас она упустит эту возможность вернуть верблюда, то погибнет, и поделом. Народ покрывала ценит в человеке хитрость, находчивость и сообразительность столь же высоко, как и его честь. Проявить малодушие и позволить этим подлым бродягам взять над собой верх будет признанием поражения, а это позор. Разве мать-прародительница пошла бы на подобное унижение? Трудно в это поверить. Что на ее месте сделали бы высокочтимые предки?

— Тин-Хинан! — тихо сказала она в темноте. — Помоги мне своей мудростью и силой, подскажи, что делать.

Мариата прижала амулет ко лбу, ощущая холод металла.

Она не знала, сколько прошло времени, но вдруг до ее слуха донесся какой-то негромкий звук. Он шел откуда-то слева, где громоздились скалы. Женщина испуганно затаила дыхание. Неужели выследили, решили осуществить свою угрозу и убить ее? Она потихоньку полезла в свою кожаную сумку с бахромой, вынула нож и стала ждать.

Звук был тихий, едва слышный, словно кто-то терся о скалы. Там что-то постукивало, скреблось. Шум подбирался, доносился все ближе. Стиснув зубы, Мариата приготовилась. Она не сдастся, не пролив крови врага. Им ее так просто не взять.