— Потом ты рассказал мне, что на самом деле случилось с… Мантой, раскрыл передо мной душу. Вместо того чтобы посочувствовать тебе, человеку, видевшему весь этот ужас, я убежала, как ребенок, испугавшийся страшной сказки про чудовищ! Ты так долго хранил в душе эти ужасные воспоминания, потом открылся мне, а я… взяла и убежала. Мне очень стыдно за себя. Может быть, я еще не совсем взрослая, как думала до сих пор, но даже если это так, ты не должен дразнить меня, как ребенка.

— Поверь, я совсем не считаю тебя ребенком, — серьезно сказал Амастан. — Честное слово, я волнуюсь, когда думаю о тебе.

— Волнуешься?

— В моем помрачении я чувствовал себя в безопасности, спрятался от всего мира. Никто не мог тронуть меня, мои демоны были мне щитом. Потом пришла ты и пробила этот щит сиянием своих глаз и звучными стихами. Может быть, Тана и изгнала из меня моих демонов, но именно ты проломила брешь, через которую они бежали. Твоя красота пронзила все мое существо, и твое молчание было для меня ужасной пыткой. Когда ты не захотела говорить со мной, даже глядеть на меня, мне показалось, что я снова поглощен черной ночью. У меня больше не осталось надежды. Когда мужчины отправились на охоту, я поехал с ними, чтобы быть подальше от тебя, от племени, от всего. Потом я бросил охотников и пошел пешком один. Я ушел далеко, без еды, без воды, хотел, чтобы ко мне поскорее пришла смерть. Я сидел там один, ждал ее и вдруг увидел, что весь мир продолжает идти своим путем, словно меня в нем нет, будто я какая-нибудь сухая веточка на песке или мертвый камень. Вокруг меня бегали скальные белки, они собирали и прятали орехи, помечали свои тайники. Им казалось, что я нечто неодушевленное, просто препятствие, которое приходится обегать. Ящерица скользнула у меня под ногами, так быстро перебирая лапками, что они едва касались горячей земли. Она не успела скрыться, как из камней высунулась голова гадюки, и ящерица уже торчала меж ее челюстей. Когда опустилась ночь, я лег на спину и стал смотреть на звезды, на Орион, который своим посохом из трех звезд пасет остальные, рассыпавшиеся по всему небу. Мне казалось, что я велик, как небо, и мал, как одна из этих крошечных светящихся точек. Я понял, что, скорее всего, ничего не смог бы сделать, чтобы спасти Манту. Не существует таких заклинаний, которые предотвратили бы ее смерть. Вселенная слишком велика, один человек не в силах познать ее. Может быть, на свете нет никаких духов, ни злых ни добрых, да и магии тоже. Проклятия не имеют никакой силы. Всего этого люди боятся лишь потому, что не могут принять горькой правды. Человека постоянно поджидают опасности и смерть, и не в наших силах предотвратить их. Я думал о том, что жизнь коротка, трудна и ужасна, но звезды, эти крохотные огоньки над нами, окруженные кромешной тьмой, вечны. Возможно, когда все для нас будет кончено, мы тоже уйдем туда, к ним. Ты веришь в это, Мариата? Когда мы умираем, не становимся ли звездами, маленькими блестящими точками в черной и холодной бесконечности? Или же наше тело просто закапывают в землю, оно сгнивает и от нас не остается следа?

Мариата печально смотрела на него, не зная, что и сказать. На мгновение девушке показалось, будто душа его раскрывается перед ней и он хочет говорить о делах сердечных, которые всегда понимают и способны обсуждать между собой мужчина и женщина. Но потом он ступил на зыбкую и опасную почву. Мариата с детства была приучена верить в существование духов — джиннов во всех их различных видах. Говорить так не стоит, иначе можно накликать их в огромном количестве. Ведь добрый джинн в это ночное время ни за что не явится, зато Кель-Асуф всегда тут как тут. С ним его воинство, живущее в пустыне, все, кто совращает души людей, заставляет забыть семью, костры родного племени. Человек дичает, как шакал, питающийся падалью пустыни. Это африты и демоны, духи ночи, упыри, мстительные души несчастных и проклятых, которые скитаются в местах, где их настигла безвременная смерть, одержимые страстным желанием причинять боль другим, чтобы облегчить собственную, карины, то есть личные демоны, всегда готовые нашептать нечистые желания здоровой душе и сбить ее с пути истинного.

А все эти разговоры про звезды и смерть. Откуда это у него? Бабушка рассказывала Мариате об устройстве Вселенной. В ее повествованиях и стихах все было так, как ей, в свою очередь, рассказывала ее бабушка, а к той эти сведения дошли от прежних поколений. Девушка знала, что души мертвых, которые не обрели покоя, остаются с нами. Покойника надо немедленно предать земле, целым и невредимым, чтоб он лежал лицом к востоку. На могилу сверху принято класть семь плоских камней, чтобы душа оставалась на своем месте, там, где ей положено быть, а еще ветки колючего растения, чтобы животные не растерзали труп. Тело почившего, разумеется, разложится и сгниет. Все в мире умирает и уходит в землю: козы и собаки, верблюды и дети. Этого факта отрицать невозможно, но вот душа — это совсем другое дело. Сторонники новой религии толкуют о каких-то небесах, куда улетают души избранных, но такие люди, как ее бабушка или Рахма, отрицают истины ислама и смотрят на мир куда более мрачно и просто. Но ни те ни другие не говорят, что звезды — это души умерших. Дикая мысль о том, что они висят у нее над головой в бесконечном небе, переворачивала все представления Мариаты о мире, ей тяжело было это допустить. Сама такая возможность возмущала ее разум.

Она покачала головой.

— Нельзя говорить о таких вещах к ночи. Можно привлечь к себе внимание злых сил. — Мариата прикоснулась к амулету, висевшему у нее на шее.

— А-а, ты все еще носишь мой амулет. — Амастан улыбнулся.

— Да, с тех пор, как мы взяли его у тебя.

— Когда-то я считал, что в нем собралось все зло в мире. — Он шагнул к ней, ухватил за нитку ярких бусин, на которой был подвешен амулет, и вытащил его из-под платья. — Но вот я вижу его на тебе, и у меня радуется сердце. Я понимаю, что это неправда. — Амастан долго и внимательно смотрел ей в глаза. — До того как я встретил Манту, ни одна девушка не вызывала у меня такого чувства. Я думал, что со мной этого больше никогда не случится.

— А теперь? — дрожащим голосом спросила Мариата, и в глазах ее загорелся огонек желания.

Он долго молчал, и Мариата было подумала, уж не слишком ли прямо задала этот вопрос, не зашла ли слишком далеко.

Амастан взял ее руку, повернул ладонью кверху и внимательно стал разглядывать.

— Какая она у тебя маленькая, — заметил он и прижал ее ладонь к губам.

Сквозь мягкую ткань лицевого покрывала девушка почувствовала жар его губ, и у нее задрожали колени.

— Пойдем, — сказал Амастан и повел Мариату к реке.

Глава 16

Отчаянный крик ребенка вырвал меня из нежных объятий сладкой дремы. Я перевернулась и увидела белокурого мальчишку, лежащего на дорожке, по которой он бежал и упал. Ребенок с покрасневшей от воплей мордашкой молотил кулачками землю. Испуганная мамаша, тоже блондинка, выскочила на гостиничную террасу, украшенную гирляндами растений, подбежала к нему и взяла на руки.

Над их головами сияли на солнце вершины гор, окружающих долину Амельн. Львиная Голова будто дремала, сморенная жарким солнцем.

— Ему здесь до смерти надоело! Не понимаю, с чего ты взял, что нам тут будет хорошо. Ему просто скучно, совершенно нечего делать, черт бы тебя подрал! — кричала дамочка, обернувшись через плечо к мужу, уже лысеющему, сосредоточенно склонившемуся в нескольких метрах справа от меня над картами, развернутыми на столе.

Она решительным шагом подошла к мужу и бесцеремонно сунула визжащего ребенка ему на колени. Тот озадаченно посмотрел на него, словно впервые в жизни видел это визгливое существо, потом протянул руку, взял с чайного подноса миндальное печенье и сунул ребенку в рот. От неожиданности тот сразу умолк, и вопли стихли.