По четырем углам катафалка сидели слуги усопшего кардинала, держа в руках черные знамена. На знаменах был вышит герб умершего прелата. Нищий с вытатуированными на запястьях изображениями святого Себастьяна и архангела Гавриила, со складным распятием, внутри которого прятался нож, подошел к окруженному сотнями горящих восковых свечей и уже начавшему источать трупный запах телу кардинала и сказал: «Извините, владыко, добрый вечер, не подадите ли?!» О Иисус! Пригвозди меня к кресту твоему святому страхом и любовью Господней! Посади в сердце моем древо твоего креста! Желание мое единственное и воля моя последняя, чтобы мог я жить и умереть в руках твоих простертых, о распятый Иисус! В соборе Святого Петра не снявший парадного красного облачения кардинал больше часа сидел на черном резном, ручной работы стуле, прижавшись головой к черепу святого. Словно находясь в трансе, непрерывно осеняя крестным знамением свой лоб, рот и грудь, он оттолкнул несущего свечи служку и, держа череп святого под мышкой, зашел в папскую усыпальницу.

В Палермо я спросил у рыбачки, почему она не смоет грязь со лба своего годовалого мальчика. «Мой дорогой, – отвечала она, – нельзя мыть голову, она же умащена маслом при крещении». О Иисус Христос! Молю тебя и целую твою увенчанную славой главу, на которую ради меня возложили терновый венец и твой прекраснейший лик, оплеванный ради меня. Тела бедняков без гробов и без одежды клали в общую могилу, засыпали негашеной известью, а затем на чистый четверг выкапывали и сжигали. Их пепел клали в джутовые мешочки и отдавали администрации церковных приходов и отправляли в монастыри. Священники и монахи благословляли верующих пеплом усопших.

Кончетта Дзаппулла, жена Нунцио Кантоне, крестьянина из Сиракузы, сначала решила, что взорвался баллон с газом, и, бросив работу, кинулась на крик мужа к предполагаемому месту взрыва. Но это сыновья крестьянина, семнадцатилетний Кармело и восемнадцатилетний Себастьяно, убили отца выстрелом в голову. Позднее они рассказали карабинерам, что должны были работать в хозяйстве отца как скоты, без выходных и даже не ходили в школу. О строгий Отец! Как остра твоя розга! О страшный Бог! Как тебя не убояться! Знаю, что ты сына своего невинного ради меня позволил высечь. Знаю я, что грехи мои столь велики, что всей жестокости человеческой не хватило бы, чтобы за них в полной мере покарать. У могилы убийцы матери, чьи останки лежат в церкви Сан Франческо ди Паоло, женщины и девушки преклоняли колени, молили о милости для души убийцы.

В монастыре траппистов дети от четырех до десяти лет жили в полутемном подвале рядом с черепом, спали на соломе и вынуждены были питаться хлебом, водой и картофелем, который сами вырастили на полях. Если ребенок разговаривал в неположенное время, монах на какое-то время вставлял ему в рот лошадиные удила. Если ребенок утром не вставал вовремя, опаздывая на работу, то вечером монах вел его ко гробу с распятием, где тот должен был проводить ночь. Я здесь, перед тобой на коленях простерт и заклинаю тебя страхом моим перед преисподней, лучше пусть я умру, чем ты дашь мне впасть в смертные грехи, ибо лучше смерть, нежели грехи! Двадцатипятилетний послушник, который еще в шестнадцать лет вместе со своим сверстником был заперт в монастырь и с тех пор не покидал его, надел новую сутану ордена, которую перед тем окропил святой водой и окурил ладаном. После нескольких молитв он лег на землю, притворившись мертвым, как того требует ритуал, и накрылся черным шелковым саваном. Слева и справа от его тела горели восковые свечи. Лишь услышав звон похоронного колокола, он вновь поднялся, проглотил облатку, перекрестился на алтарь и поставил свое имя под окончательным обетом. Для того чтобы испечь Христову облатку, монах сам закладывал в монастырском саду пшеничное поле, собственноручно собирал урожай, молотил, молол из зерна муку. Пока монахи и монахини вместе читали псалмы, он замешивал тесто и пек просфоры в специальной металлической форме, той самой, которой когда-то пользовался святой Франциск, рассылая затем просфоры по церквям и монастырям. Прими причастие с истинным благочестием и смирением! Как если бы Дева наша возлюбленная вручила тебе младенца Иисуса, так должен ты причащаться. Да не причащайся же недостойно, ибо сие есть ужасное преступление против Бога и твоей несчастной души.

Пересуды односельчан из сицилийской деревни Джарре близ Катаньи привели к смерти пары гомосексуалистов. Они были застрелены в лесу двенадцатилетним мальчиком. Две недели о преступлении ничего не знали. Затем полиция обнаружила тесно прижавшиеся друг к другу тела умерших четырнадцать дней назад двадцатилетнего Джорджио Агатино и четырнадцатилетнего Антонио Канатоно. «Мы не можем больше жить, потому что люди нас осуждают», – гласила предсмертная записка, лежавшая рядом с мертвыми телами. Так как обстоятельства смерти были неясны, полиция допросила двенадцатилетнего мальчика, который последним видел обоих и, кроме того, являлся родственником одного из погибших. После многочасового допроса мальчик признался: «Они попросили меня нажать на курок, и я это сделал». В благодарность один из гомосексуалистов подарил ребенку золотые часы. О мой милосердный Иисус! Из чистой злобы тысячи раз совершал я различные проступки и столь же часто ранил и мучил твои святые уши, руки, кисти и стопы и твое святое сердце. Я проклинаю мое тело, гнусными своими пороками мучительно терзавшее тебя. Прости меня, мой сладчайший Иисус! Я хочу целовать твои нежные члены, чтобы успокоить боль их, моими грехами нанесенную, хочу целовать любовно и смиренно им поклоняться.

В Неаполе старая повивальная бабка ночью тайно клала подкидыша в Ruota, барабан ростом с ребенка, который крепился к наружной стене монастыря. Монахиня, несущая вахту, брала барабан с пищащим существом, у которого часто даже не была обрезана пуповина. Детей крестили на следующий день, называя в честь святого, в день которого их подкинули. На мочку уха подкидыша прикреплялась жестяная табличка с номером. Если ребенка находили в Ruota на Рождество, то монахини почитали его как младенца Иисуса и клали в ясли под рождественской елью. Другие подкидыши и монахини стояли перед яслями с соломенными ослами, соломенными животными, соломенной рождественской звездой, соломенной Богоматерью, соломенными Иосифом и волхвами и молились. Ко дню почитания Богоматери устанавливались огромные статуи Девы Марии, и дети в специальном устройстве с крыльями из перьев попугая на канате, который приводился в движение машиной, поднимались на пятиметровую высоту. Затем они опускались и снова поднимались. Так продолжалось целый день. Для этой процедуры выбирались подкидыши достаточно крепкие, чтобы ее пережить. Перед тем как дети умирали, их рвало на статуи Богоматери, на машину и на верующих. Сей день Господом сотворен, и я хочу сердечно ему радоваться. Сегодня Господь думает обо мне, и я хочу воспеть ему. Всеблагой, из чрева девы Марии рожденный, спаситель всего рода Адамова и ради меня в мир пришел. Пред яслями его склоняюсь и молюсь, в блаженстве забываясь.

На улице Верджини в Неаполе, на втором этаже старого дома – едва могу устоять от сказочного зачина, который я здесь взял, – в 1987 году, в маленькой комнате, к которой примыкали крохотная ванная и миниатюрная кухонька, жила женщина со своими семью детьми, и питались она и ее дети исключительно мышами и кошками. Мать и дети спали на одном грязном, отвратительно пахнущем матрасе, лежавшем среди куч мусора и пыли на постоянно мокром от мочи полу. Один из ее семи детей, двадцатидвухлетний Раффаэле, умер после мучительной агонии в реанимационном автомобиле, на котором его везли в психиатрическую клинику Святого Януария. Говорят, что Раффаэле, пролежавший в коме в квартире четыре дня, ни до, ни во время болезни не получал медицинской помощи. Он был болен с рождения, шептала пятидесятипятилетняя вдова Адэле де Симоне. Пока был жив отец, работник государственного транспортного предприятия, и мать, и дети достаточно хорошо питались, но когда муж умер, они оказались совершенно заброшены. Дети не должны были жаловаться и покидать дом. После, если можно так сказать, ужасной смерти Раффаэле исполняющий обязанности прокурора приказал произвести вскрытие тела молодого человека и направить врача и чиновников из городской коммуны Неаполя на улицу Верджини. Другого сына этой женщины, двадцатишестилетнего Антонио, поместили в больницу, где врачи обнаружили у него помимо опасной формы ожирения, а он весил 160 килограммов, еще и острый вирусный гепатит. Почти бездыханный, молодой человек произнес лишь несколько слов: «Месяцами мы ели только мышей и кошек! Это была единственная еда в нашей семье!»