— Боюсь, Обряд может привести к массовой истерике. На въезде охрана предупреждена, вас выпустят, вот ключ от моей машины, она под навесом, позади Резиденции.
Она сунула ему ключ в руку и еще прибавила к сказанному настойчиво:
— Прощай, Пер. А деятельностью научной в Заповеднике будешь руководить… из столицы.
— Но… Мария… Я не хотел с тобой расставаться, — сказал Пер, заподозрив, что его изгоняют.
Он опять невольно покосился на живот Марии.
— За ваших детей с Магнусом можешь не волноваться, — прошептала с обидным равнодушием Мария. — Они здесь будут в большей безопасности, чем там, в Империи, в которую вы теперь полезете со своей Цивилизацией. И учти, Пер, у вас с Магнусом только один путь увидеть своих детей в будущем — это очеловечивание империонов. Если вы их погубите в какой-нибудь громадной резервации или войне, мой Заповедник навсегда останется для тебя закрытым, Пер.
И она растворилась в толпе, словно в преисподней среди чертей, потому что все вокруг них уже бесновалось, дергалось в конвульсиях, прыгало и вопило.
Пер, увлеченный неслыханными речами своей возлюбленной, почти позабыл про жертвенник, но теперь, обратившись туда с новым любопытством, он увидел, как под гротом две сверкающие блестками девицы вводили на каменное ложе украшенную драгоценностями обнаженную дочку Министра Ольгу. Пожалуй, никто из иностранцев не мог ожидать такого шоу от больших империонов. Грот изнутри полыхал переливающимися огнями. Зрелище ложа Матери Наследника сквозь широкие проемы в камнях открывалось со всех сторон зрителям импровизированного амфитеатра, который неистовствовал, раскачивался, нависал вокруг в корчах. Сама Ольга словно горела, она взошла и опустилась на каменную поверхность дикой своей кровати, как подхваченное горячим потоком перо Жар-птицы, и сразу обе отблескивающие девицы попятились вон из шатра и скрылись из глаз, оставив бедную Ольгу один на один с затемненным разумом, теперь прилепившимся к скалам и свисавшим гроздьями с сухих деревьев, потолков и перекрытий по всему изломанному периметру развалин. Ольга, конечно, ничего не могла видеть из своего грота, кроме мрака вокруг, но сама она лежала теперь, ярко освещенная, словно под увеличительным стеклом на виду тысячеголового древнего зоологического чудовища. Было бы странным, если бы никто из Персонала не почувствовал себя сейчас одним из тех космических богов, которые якобы тысячи лет назад впервые столкнулись с древней культурой диких двуногих тварей земных.
Цаца появился внезапно. О нем как-то все забыли, завороженные зрелищем пылающей под шатром Ольги, и только по глубокому вздоху всего осатаневшего амфитеатра — как будто бы на арену к гладиатору выпустили, наконец, тяжелого льва — можно было понять, что невысокая фигурка, материализовавшаяся из темноты уже перед самым входом в грот, и есть тот самый основатель династии, который должен был теперь взойти на священное ложе к Ольге!
Цаца был одет сверху до пояса в грубый доспех из толстой кожи, а ноги ему покрывали до колен войлочные ленты — и вот, весь этот наряд являл безумствующим зрителям ничем не защищенные, худые чресла Цацы, но еще больше ощущение беспомощности придавала этому странному воину сама безвольно склонившаяся вниз его боевая пика! Кажется, Цаца не смел поднять глаз туда, где его ожидала смерть.
Посреди возбужденной тишины, которая походила теперь на дыхание жерла вулкана, раздались один, затем другой крики жреческих заклинаний, и вот уже все пространство на Развалинах застонало эзотерическими выкриками, призванными подбодрить жениха и побудить его к действиям. Цаца сделал шаг и сразу остановился, как это делают большие ящерицы, передвигаясь. Сама Ольга уже давно не шевелилась на своем неласковом ложе. Амфитеатр взревел. И Цаца, как варан, сделал еще одно медлительное движение к входу в грот.
О чем думал теперь рыцарь истинной духовности на Земле Истома Магнус, можно было только догадываться… Гул над развалинами Усадьбы нарастал, и вот уже не отдельные подбадривающие Цацу крики, но всеоглушительный и несмолкающий рев тысяч первобытных глоток буквально втолкнул Цацу под своды жертвенного шатра, и здесь он первый раз посмотрел на Ольгу своими маленькими глазками.
Пика у Цацы, однако, пребывала все в том же ослабленном состоянии, и можно было бы подивиться этой чисто человеческой реакции у дикаря — ведь только конь-производитель способен идти напролом, не разбирая дороги, на кобылу, лишь завидев ее, не обращая внимания на препятствия, но человеческий мужчина не каждый сумеет исполнить в таких условиях подобный номер — подивиться и, таким образом, придать Цаце человеческие свойства и качества. Но стоило внимательно посмотреть Цаце в лицо, и было сразу видно, что перед девушкой оказался абсолютный онанист и самоудовлетворитель — качество, лежащее как раз посередине между царством животных и человеческим обществом, а именно — в стаде культурных землян. Ни одного чувства к обнаженной Ольге не вздрагивало на этом лице, и если в обычное время у краймеров все внимание обращено на внешний мир и на поживу, то на Цацином лице теперь замер, быть может, единственный миг, когда все его внимание истинного краймера было обращено исключительно на самого себя, а если быть точным — то лишь на определенную часть своего тела, но, увы… руки у Цацы были крепко скованы сзади!
Две поблескивающие служительницы культа снова появились с обеих сторон под сводами у ложа Ольги и медленно развели ей ножки в бесполезной тщете расшевелить Жениха и Оплодотворителя — как будто бы вид сего тесного входа в собственное небытие мог прибавить казнимому мужества! Странный эффект от такого действия не замедлил сказаться: Ольга, которая заклинала себя во весь Обряд не раскрывать глаз, вдруг широко и удивленно их открыла, окинув свои раздвинутые ноги, а затем и самого Жениха, в то время как Цаца буквально зажмурился пред зрелищем Ольгиных ложесн, словно под дулом оружия, из которого его должны были поразить смертельно во исполнение приговора. То ли такая заминка не входила в этикет Обряда, то ли зрелище беспомощной, обнаженной Ольги самым непосредственным образом возбудил жаждущих зрелища гостей, съехавшихся со всей Империи, но только вдруг Развалины буквально содрогнулись от взревевшей массы империонов, и в первый раз, может быть, Пер отвлекся от великолепного, жарко освещенного грота, обнаженной раскрасневшейся Ольги на каменном ложе и от самого Цацы, в чем-то достойного и нелепого одновременно в своем наряде.
Пер нагнулся к своим коллегам по службе и произнес:
— Будьте внимательней…
Именно в этот самый миг часть зрителей обернулась к пришельцам, и вначале было не разобрать, что именно они кричат. Все больше голов поворачивались в сторону Персонала, возвышавшегося на камне, где оставила их Мария. Скоро рев дикарей отчетливо уже переместился в направлении иностранцев, и вот уже весь контингент Заповедника, собравшийся под крышами Развалин, был теперь обращен на пришельцев своими мордами и в ярости отверстыми ртами.
— Что случилось! Что случилось! — зашептал Магнус, Истома.
— Разве не понимаешь? — немного зло ответил ему Йоцхак. — Они говорят, что это неверные варвары навели порчу на потенцию Жениха, то есть ты да я, да Дермот с Пером.
— Магнус! — шепнул Пер. — Не потеряйся. Сейчас будем выбираться отсюда.
Дермот Уэлш уставился куда-то в одну, только ему ведомую точку.
— Неверные! Сатана! Дьяволы! Кто их пустил сюда! Порча! Осквернение! В огонь их! Же-е-ечь!!!
Пер успел еще заметить, как две, блеснувшие искрами, служительницы подхватили Цацу и повалили его на Ольгу без дальнейших церемоний, и тогда началось Светопреставление! Дермот ударом руки снес голову какому-то громадному краймеру, сунувшемуся было к ним на камень, и пока публика в ужасе шарахнулась от толстой струи крови, вырвавшейся из шеи погибшего, он бросился в образовавшийся проем, и следом за ним побежали остальные пришельцы. Кто-то схватил сзади за фалды Магнуса, тот вырвался, пробежал еще несколько шагов, услышал, как Пер крикнул на понятном им одним глобалистском суржике: «Сбор у Резиденции через полчаса! Кто успеет… Долго не ждем!» — и в следующую минуту какой-то ангел-хранитель догадался погасить ослепительное сияние, бившее из-под Ольгиного шатра — это был единственный источник света под Развалинами, и начавшийся теперь хаос окончательно погрузился в кромешную тьму.