День склонялся уже к вечеру, когда Казан и Серая волчица прошли уже вдоль реки, вниз по течению, пять или шесть миль и подошли к самой воде. Казан лакал холодную воду, когда всего только в ста ярдах от них Санди спокойно стал огибать выступ реки. Если бы ветер дул с его стороны или Санди употреблял весла, то Серая волчица сейчас же открыла бы опасность. Послышалось щелканье взводимого курка на старофасонном ружье у Санди, и оно-то впервые и пробудило в ней сознание о предстоявшей беде. Близость ее заставила ее задрожать; Казан услышал этот звук, перестал пить и посмотрел в ту сторону. В эту самую минуту Санди спустил курок. Клуб дыма, гром выстрела — и Казану показалось, что горящий поток огня с быстротой молнии пронизал ему голову. Он откинулся назад, ноги под ним подкосились, и, как сноп, он повалился на землю. Серая волчица стрелой помчалась в кусты. Слепая, она не видела, как Казан упал на песок. Она остановилась тогда, когда была уже за четверть мили от этого ужасного грома, которое издало из себя ружье белого человека, и стала поджидать к себе Казана.

С торжествующим видом Санди Мак-Триггер вытащил свою лодку на белый песок.

— Добрался-таки я наконец до тебя, дьявол ты этакий! — пробормотал он. — Доберусь и до другой, если мне не изменит это мое поганое ружье!

Дулом ружья он повернул к себе голову Казана, и выражение удовлетворения на его лице вдруг сменилось внезапным удивлением. Он только сейчас заметил на шее у Казана ошейник.

— Да ведь это вовсе не волк! — всплеснул он руками. — Это собака, самая настоящая собака!

ГЛАВА XXI

МЕТОД САНДИ МАК-ТРИГГЕРА

Мак-Триггер опустился на колени на песок. Выражение торжества сошло с его лица. Он стал поворачивать вокруг бессильной шеи собаки ошейник, пока наконец не увидал на нем начавшие уже стираться буквы КАЗАН. Он прочитал каждую из этих букв в отдельности, и на его лице появилось такое выражение, какое бывает у людей, которые все еще не верят тому, что увидели или услышали.

— Собака! — снова воскликнул он. — Собака, да еще какая! Ведь это известный Казан!

Он поднялся на ноги и осмотрел свою жертву. Около морды Казана на песке краснела лужа крови. Он тотчас же опять нагнулся, чтобы определить, куда именно попала пуля. Осмотр придал ему новый и еще больший интерес. Тяжелая пуля из шомпольного ружья ударила Казана в самую маковину головы. Это был поверхностный удар, который даже не коснулся черепа, и Санди сразу же оценил подергивания и судороги плечей и ног у Казана. А ему казалось раньше, что это были последние, предсмертные сокращения его мускулов. Казан же вовсе и не думал умирать. Он был только оглушен и все равно через несколько минут поднялся бы на ноги. Санди был знаток в собаках, и именно в тех, которых можно было запрягать в сани. Он прожил среди них две трети своей жизни. Он мог узнать их возраст, определить их цену и с одного взгляда рассказать хоть часть их истории. По одному только следу он умел отличить мекензиеву породу от маламутской и по размеру шага эскимосскую собаку от юконской. Он осмотрел ноги Казана. Это были чисто волчьи лапы, и он ухмыльнулся. Значит, в Казане текла кровь дикого зверя! Он был велик ростом и крепко сложен, и Санди уже подумал о предстоящей зиме и о высоких ценах, которые установятся на собак в городе Красного Золота. Санди отправился к лодке и вернулся от нее со свертком ремня из лосиной кожи. Затем он сел на корточки перед Казаном и стал плести на земле намордник. Не прошло и десяти минут, как вся морда Казана была уже оплетена ремнем, который был крепко стянут на затылке. К ошейнику он привязал ремень в десять футов длиною. После этого он сел в сторонке и стал ожидать, когда Казан придет в себя.

Когда Казан в первый раз потянул голову, то ничего еще не мог видеть. Красная пленка застилала ему глаза. Но это скоро прошло, и он увидел человека. Первым его порывом было вскочить на ноги. Три раза он падал, прежде чем смог твердо подняться с места. Санди ухмылялся, сидя в стороне, в шести футах от него, и держал в руках конец ремня. Казан оскалил зубы, и шерсть вдоль его спины с угрозой ощетинилась. Санди вскочил на ноги.

— Кажется, мы хотим сопротивляться? — спросил он. — Знаю я вашу породу! С проклятыми волками ты озверел, и я выколочу из тебя дубиной эту спесь! Смотри ты у меня!

Ради предосторожности Санди принес с собою вместе с ремнем дубинку. Он поднял ее с того места, где она валялась на песке. Тем временем к Казану вернулись его прежние силы. Туман рассеялся перед глазами. Еще раз он увидел перед собою своего злейшего врага — человека, да еще с дубиной. В один миг все, что было в нем дикого и жестокого, запросилось наружу. Без всяких соображений он знал, что Серая волчица уже убежала и что именно этот человек ответствен за то, что она убежала. Он понял, что именно он причинил ему его рану, и то, что он приписывал человеку, он относил также и на долю дубины. В его новом мировоззрении, родившемся вместе со свободой и с дружбой с Серой волчицей, человек и дубина были неразлучны. С рычанием он бросился на Санди. Человек не ожидал прямого нападения, и прежде, чем успел отскочить назад или схватиться за дубину, Казан уже был у него на груди. Но намордник на Казане спас Санди. Уже готовые вцепиться ему в горло челюсти должны были сомкнуться без малейшего вреда. Под тяжестью тела собаки Санди повалился на спину, точно сбитый с ног ударом катапульты.

Как кошка, он опять вскочил на ноги с концом от ремня, несколько раз обвитым вокруг кулака. Казан бросился на него во второй раз, но на этот раз уже полупил ужасный удар дубиной. Он пришелся ему как раз по плечу и свалил его прямо на песок. Прежде чем он мог прийти в себя, Санди повалился на него со злобой сумасшедшего человека. Он укоротил ремень, намотав его еще несколько раз вокруг кулака, и дубина заходила в воздухе вверх и вниз с ловкостью и с силой, доказывавшими долгую привычку ею управляться. Первые же удары ею только еще более увеличили в Казане его ненависть к человеку и к его жестокости и безбоязненность к его нападениям. Опять и опять он стал кидаться на Санди, и всякий раз дубина опускалась на него с такой силой, что, казалось, было слышно, как хрустели его кости. Губы Санди исказились от яркого выражения жестокости. Он никогда еще раньше не встречал такой собаки и стал ее немножко побаиваться, несмотря на то, что на Казане был уже намордник. Три раза клыки Казана могли уже вонзиться в тело человека, если бы не этот проклятый ремень. И если бы эти петли вокруг его морды съехали или лопнули, то…

Затем Санди потащил Казана к бревну, выброшенному половодьем на берег в нескольких ярдах от места борьбы, и крепко-накрепко привязал к нему собаку. После этого он вытащил лодку на берег, выше на песок, и стал приготовляться к ночлегу.

Несколько времени спустя, когда подавленные чувства Казана пришли наконец в порядок, он долго пролежал без движения, не спуская глаз с Санди Мак-Триггера. Все кости у него болели. Челюсти были избиты и кровоточили. Верхняя губа, по которой пришелся удар дубиной, была разбита. Один глаз закрылся. Несколько раз к нему подходил Санди и всякий раз испытывал удовлетворение при виде результатов от нанесенных им побоев. Всякий раз он приносил с собою дубину. В третий раз он угостил ею Казана, и собака зарычала, с ожесточением стала хватать за ее конец зубами. Санди стал ударять ее опять и опять, пока наконец Казан не завизжал от боли и не стал искать спасения под защитою бревна, к которому был привязан. Он едва теперь мог двигаться. Правая лапа его уже не действовала. Задние ноги подкашивались под ним. После этих вторичных побоев он не смог бы убежать, даже если бы и был свободен.

Санди находился в самом лучшем настроении.

— Я выколочу из тебя дьявола! — говорил он Казану в двадцатый раз. — Ничто так не учит вашего брата, как побои. Через месяц ты будешь стоить не менее двухсот долларов, иначе я сдеру с тебя кожу с живого!