Я кубарем скатился по лестнице на второй этаж, где нашел своего педиатра, который так и не сдвинулся с места. Бросив смеющийся взгляд на мою «люльку», он бережно уложил в нее Люка. Меня вновь пронзило ужасное подозрение: теперь мне почудилось, что этот ребенок выглядит лучше своего соседа. Но делать было нечего. Вот она жизнь, иди знай…
Врач вложил драгоценную коробку в мои простертые руки, посоветовав держать их строго горизонтально. Люк спал крепким сном. Он был совсем легонький, легче воздуха, — казалось, вот-вот взлетит, как шарик; да и то сказать, весил он всего три кило двести. Я осторожно согнул руки, чтобы держать его поближе к груди. И вот в эту самую минуту меня пронзило странное чувство: я понял, что это крошечное создание, посапывающее у меня на руках, и есть сама жизнь, и эту жизнь подарил ему я. Когда-то я получил этот простой дар от своего отца и теперь, в свой черед, передал его моему сыну, продлив таким образом нескончаемую цепь бытия. Так вот что значит быть отцом — получить эстафетный факел жизни и нести его во тьме времен, чтобы вручить следующему поколению. «Люк… Эй, Люк, ты слышишь меня, мой ангел?» Зная свою чувствительность, я понял, что сейчас расплачусь, и действительно залился слезами под бесстрастным взглядом врача, говорившим: «Все они одинаковы!»
— Не заставляйте ждать молодую мать, она, наверное, уже извелась от нетерпения, время-то позднее, — сказал он мне вместо прощания. И верно: была уже половина первого ночи.
Я отправился к лифтам — эдакий ночной доставщик таинственной коробки, испещренной по всей своей длине штампованными марками сухофруктов.
Все младенцы — и это общеизвестно — приятно пахнут молоком. Наш Люк не лишал себя удовольствия одарять этим ароматом тех, кто осыпал его поцелуями, гладил ему животик или шутливо покусывал за попку. Я просто обожал эти «плотские» ласки и с удовольствием вдыхал его молочный запах. Однако очень скоро Люк дал нам понять, что — нет, материнским молоком он больше питаться не намерен, выражая свой протест криками отвращения, конвульсивной икотой и поносом. Таким образом, молоко стало для него первым аллергеном в мире, и нам нечего было предложить ему взамен. Впрочем, кое-что все-таки нашлось: соевое молоко марки «Nutricia», продаваемое исключительно в аптеках. Зверек, отвергнувший «животное» питание, без всяких угрызений совести обратился к растительному. В результате маршруты наших первых путешествий с Люком неизменно включали в себя посещение аптек, снабжавших нас этим необходимым продуктом в виде растворимого порошка. Ибо теперь мы окончательно установили, что все другое ему предлагать бесполезно.
Соевое молоко марки «Nutricia» может оказаться редким, а то и вовсе недоступным товаром, в зависимости от того, в каком месте вы его ищете. Мы этого даже не подозревали вплоть до того апрельского утра, когда собрались сесть, все трое, в самолет, летевший в Нью-Йорк. Нас занимала совсем другая проблема: мы были сильно озабочены перевесом багажа при посадке и даже представить себе не могли, что проблема с молоком марки «Nutricia» будет долгие месяцы отравлять нам существование во время американского вояжа. Откуда нам было знать, что это путешествие, затеянное с целью сменить обстановку, такое желанное, так тщательно подготовленное, превратится в лихорадочные поиски аптек, импортирующих в Америку соевое молоко марки «Nutricia»?!
Мне и Жюли еще не было и тридцати лет, когда у нас обоих одновременно зародилась и стала медленно созревать мысль отрясти с ног прах своих офисов на какое-то время, ограниченное, конечно, но достаточное для исследования новых неведомых далей. Мы мало что знали об окружающем мире, и Америка манила нас по той единственной причине, что нужно было пересечь ближайший к нам океан, дабы в нее попасть. У супружеских пар есть одно странное свойство: иногда обоим супругам приходят в голову совершенно одинаковые мысли. В одно прекрасное воскресное утро мы с Жюли проснулись с общим замыслом: оставить между Бельгией и нами бескрайний океан. Причем на довольно продолжительный период.
Перед тем как пуститься в это грандиозное путешествие, мы собрали и упаковали несколько книг, наши любимые диски и нужную одежду. Эти вещи, плюс коробки с памперсами и молоком «Nutricia», и составили наш багаж. Обняв друзей так, словно прощались с ними навеки, мы приобрели все виды страховок, какие только нашли в страховых компаниях. Так, например, в случае нашей кончины вышеуказанные компании были обязаны доставить на родину наши тела за свой счет. Мы опросили всех, кто хоть что-нибудь знал об Америке, и каждый просветил нас в меру своей компетентности. Мы приучили себя к мысли, что в этом путешествии встретим чужие дороги, города, деревни и океаны, чужие языки и обычаи. Жюли мечтала о пустынных пляжах. Она даже уложила в чемодан, поверх других вещей, свой купальник, чтобы он был под рукой. Каждый день мы читали и повторяли вслух английские разговорные фразы из учебника Assimil. Мы отметили на карте все пункты, в которых собирались остановиться на денек, на неделю или еще дольше. Мы подчеркнули в своих адресных книжках имена людей, с которыми свели мимолетное знакомство во время прошлых путешествий и которые теперь могли бы приютить нас. Мы собрали и подсчитали все свои денежные ресурсы. Мы зорко следили за курсом доллара и заранее капитулировали перед бесчисленными проблемами, которые следовало уладить до отъезда. Мысль о том, что нужно еще что-нибудь завершить, будь то даже жизненный этап, с каждым днем казалась нам все более нереальной.
Таможенница, досматривающая багаж, подняла скандал при виде коробов с памперсами, которые мы везли с собой, да они и впрямь составляли целый штабель. Достаточно пройтись по гипермаркету, чтобы понять, сколько места занимают эти огромные упаковки. Ни один изобретатель — даже сам Леопольд, гениальный дедушка Жюли, — не додумался создать прессованные или вакуумные памперсы (в общем, что-то в этом роде, я не специалист), чтобы свести их к разумному объему, а не воздвигать целые крепости — прямо-таки государство в государстве! — на полках магазинов. Именно это я и пытался объяснить чиновнице, которая отказывалась понимать, зачем мы тащим через всю Атлантику такую пропасть памперсов, которые в Америке продаются на каждом шагу по той простой причине, что их как раз там и изобрели. «Ну, конечно, стоит ли после этого удивляться, что они так богаты!» — ехидно ответил я этой даме (тон препирательств заметно повысился). Что и говорить, в далеком прошлом остались те времена моего детства, когда розовые фургончики фирмы «Poupons-Langes»[8] каждый четверг с утра подъезжали к дому и увозили корзины использованных полотняных пеленок, с тем чтобы в следующий четверг вернуть их заказчику чистенькими, благоухающими стиральным мылом, прокипяченными в баках, из которых вырывались в небо над городом белые клубы дыма. Да, те благословенные времена, когда младенцы ежедневно выбирали себе папу, давно миновали[9]. «Нынче все у нас одноразовое, — заметил я чиновнице, — шариковые ручки, зажигалки, фотоаппараты, даже пеленки. И все это придумали американцы. Благодаря им наша планета скоро превратится в гигантскую помойку». Очередь пассажиров позади нас быстро росла, и я спиной ощущал их раздражение. Наконец, таможеннице это надоело, и она предложила мне компромисс — плату как за перевес; сумма была весьма скромная, и я заплатил, скрежеща зубами от ярости.
Из-за этого инцидента я совершенно забыл про своих родителей, родных Жюли и нескольких друзей, которые приехали в аэропорт, чтобы проводить нас, выразить свою любовь и ободрить перед этим «прыжком в неизвестность». «Мы же только в Америку летим, а не на Луну», — успокоил я свою мать, которую явно пугал наш отъезд. Нам с Жюли пришлось пройти через неизбежную процедуру объятий, поцелуев и даже слез (ох, уж эти матери — ужасно ведут себя при расставании!). Разумеется, Люк был главным объектом внимания, он переходил из рук в руки, осыпаемый поцелуями и ласковыми словечками. Казалось, вокруг него вьется целый рой пчел, в чьем шумном гудении смутно угадывалось нежное сюсюканье, причмокивание, уменьшительные имена. А он, точно дирижер, управляющий этой какофонией, щедро, с сияющим видом дарил всем подряд широкие улыбки, милые гримаски, слюни и, главное, свой сладкий молочный запах, не обращая никакого внимания на коробки с памперсами, уплывавшие от него по конвейерной ленте в чрево самолета.