Именно большая сложность делает ее такой увлекательной. Но человек только-только начинает постигать тонкости этой системы.

1 июня мы пришли в Порт-Судан, который вполне можно назвать африканской столицей коралловых вод.

А 2 июня в четыре утра взяли курс на Шаб-Руми, к огромной прекрасной лагуне, где проходил наш эксперимент с подводными домами станции «Коншельф-II». В 6.45 мы были на месте. В толще этих голубых вод ребята жили полтора месяца. Я вспоминал наши рабочие будни, наши достижения, наши схватки с огромными свинцовыми чушками, которые служили балластом для подводных конструкций. Здесь был снят фильм «Мир без солнца». Коралловый риф Шаб-Руми со всех сторон окружен морем и лишь местами выступает над водой.

На этот раз мы пришли сюда одни, кроме нас — ни одного судна. И на первый взгляд никаких следов нашего предыдущего визита. Сооруженный нами на рифе металлический мостик (мы, конечно, назвали его «Мост через реку Квай») исчез. Почему-то меня ничуть не огорчала мысль о том, что море стерло следы нашего пребывания.

Впрочем, не совсем стерло. Вместе с Фалько и Делуаром я погрузился на дно там, где в 1963 году размещался наш подводный поселок, и хотя он теперь отнюдь не был пригоден для обитания, кое-какие конструкции сохранились. Вот ангар для «ныряющего блюдца» в полном порядке, даже желтая краска держится. Вот инструментальный сарай. Жилой дом океанавтов мы, разумеется, демонтировали и подняли, когда кончился эксперимент.

Но что за печальное зрелище на грунте… Всюду валяется мусор — провода, железные балки, куски железного листа, ловушки для рыб. Будто свалка на окраине города. И рыб, естественно, стало куда меньше. Только стайка спинорогов невозмутимо созерцала нас. Куда подевались окуни, груперы, луцианы? Очевидно, сюда наведываются аквалангисты из Порт-Судана. И, очевидно, они берут с собой ружья для подводной охоты…

Кораллы — кораллы на всем. На проводах, на балках, на ловушках — наросты розового коралла с кулак величиной, образовавшиеся всего за четыре года. (Скары особенно любят этот розовый коралл.) Все железные предметы преобразились до неузнаваемости, больше всего кораллов наросло вокруг иллюминаторов, из которых мы вынули стекла. Наши ангары стали обителью морских вееров, мабрепор и альционарий разных расцветок.

Подходящий случай собрать данные к вопросу, вызывающему немало разнотолков: скорость роста кораллов. На одной цепи, сброшенной с «Росальдо», Гастон нашел акропору, которая за четыре года достигла в толщину почти двадцати сантиметров.

У Шаб-Руми мы сняли лучшие кадры о рифах Красного моря. Я начертил для операторов карту-схему и показал места, где мы будем погружаться. В южном секторе рыбы было нисколько не меньше, чем во время наших предыдущих визитов. На редкость плотными косячками кружили барракуды и скумбрии; барракуды ходили буквально стеной, и торчащие острые зубы придавали им сходство с войском, ощетинившимся пиками. Не помню, чтобы я когда-либо прежде наблюдал такое скопление барракуд. Стена за стеной, стена за стеной… А иногда две такие стены встречались, что называется, нос к носу — и расходились, не обращая внимания друг на друга. В одном месте я в самой гуще такого косячка увидел полутораметровую акулу, которая словно и не замечала своего окружения.

Всюду нам попадались небольшие груперы, а ночью, откуда ни возьмись, вдруг явились шеренги рыб-хирургов, с белым пятнышком вблизи хвоста, где находится их «скальпель» — защитный шип.

«Калипсо» стояла на якоре в защищенном месте, внутри атолла, и мы могли одновременно выполнять несколько задач. Так, группа, в которую вошли Фалько, Делуар и Коль, оборудовала подводную киностудию, чтобы снимать крабов-«бульдозеров». Нам хотелось снять их в действии, а также внутри логова. Мы попробовали отсасывать песок над норами, но убедились, что речь идет не просто о норах или туннелях, а о бесконечном лабиринте переходов — нечто вроде римских катакомб. С нашими приспособлениями обнажить всю эту систему было невозможно.

«Бульдозерами» мы называем этих крабов потому, что они неустанно расчищают подходы к своим логовам, выкладывая бордюры из коралловой крошки и ракушек.

Я могу без конца смотреть на их работу. Такое усердие, такое терпение и упорство на суше редко увидишь.

Интересна семейная жизнь этих крабов. Самец и самка всегда селятся вместе. Каждую нору охраняет сторожевая собачка — маленький пескарик, который предупреждает крабов об опасности. Пескарик торчит у входа в логово и при малейшей угрозе укрывается в нем. И крабы не выйдут наружу, пока собачка не вернется на свой пост, давая понять, что опасность миновала.

Обычно крабы-«бульдозеры» водятся на глубинах до семи метров, но нам случалось находить их норы гораздо глубже — до пятнадцати метров.

Одно ночное погружение у Шаб-Руми мы посвятили наблюдению за рыбами, И убедились, что ночью яркий свет ошеломляет, даже на мгновение парализует рыб. Так нам удалось снять среди жгучих кораллов спящих рыб-ангелов и скаров.

Одни рыбы спят ночью, другие нет. Некоторые цепенеют настолько, что их можно поймать осторожным движением руки. Но поди угадай, спит ли данная рыба по-настоящему, ведь в рыбьем царстве есть разные степени сна. У одних сон очень чуткий, как ни старайся двигаться осторожно — все равно разбудишь. Во время описанного ночного погружения рыбы-ангелы и рыбы-бабочки тотчас начинали медленно плавать вокруг фонарей аквалангистов.

Ночью особенно остро ощущение, что мы проникаем в тайны неизведанного, загадочного мира, который темнота делает беззащитным. Беззащитным? Не совсем. Акулы почти не спят, большинство из них, насколько нам известно, вообще не засыпает. Вот несколько крупных хищниц, привлеченных светом, подплывает к нам из тьмы. И никак от них не избавишься. Благодаря чувствительным клеткам на поверхности тела (больше всего их на голове) акула лучше аквалангистов приспособлена к ориентировке в темноте. Это не значит, что акула «видит» ночью. Тут у нее перед нами нет никаких преимуществ. Но она наделена другими органами чувств, которых мы лишены, они-то и позволяют ей знать, что происходит кругом ночью. Мы не установили еще точно, как действуют эти органы, хотя и представляем себе количество и род информации, воспринимаемой ими: колебания воды, гидростатическое давление, вкус, запах, звук, состав волы. Словом, речь идет об устройстве гораздо более совершенном, чем наше. Акулы улавливают малейшие изменения в среде. А мы еще порой называем их «примитивными» животными…

В стороне от рифа уже через десять — двенадцать метров глубина очень сильно возрастает. Там, в голубой пучине; ходили крупные рыбы. Вообще, Шаб-Руми были идеальным местом Для съемок кинофильмов. Очень прозрачная вода и обилие всевозможных рыб — скумбрии, губанов, хирургов. 3 июня наши аквалангисты пошли под воду в новом, снаряжении. Мы снимали, как они идут веером навстречу косячку скумбрии. Встретились, разошлись — и повернули те и другие, чтобы встретиться снова. Так повторилось несколько раз, получился не то экзотический ритуальный танец, не то веселая игра. Можно подумать, что море пробуждает общие инстинкты у гостей и постоянных обитателей, у людей и рыб. Кадры получились великолепные.

На следующий день, в воскресенье, мы завершили съемки и подняли якорь, чтобы идти в Порт-Судан. Однако конфликт между Израилем и Египтом внес поправки в наш график, и 24 июля мы находились еще в ста километрах к северу от Порт-Судана, у рифа Эбингтон.

Эбингтон — кольцевой риф, вздымается к поверхности отвесно с большой глубины. Под водой он напоминал шпили высоченного готического собора. По соседству с Эбингтоном нам встретился скрытый под водой риф, который спадал вниз десятиметровыми ступенями и терялся где-то в пучине. Там, в глубине, смутно различались силуэты акул… Ступени были совершенно вертикальными, с кустиками черного коралла. Странное чувство испытываешь, когда плывешь над пустотой вдоль конструкции, сооруженной живыми организмами. К тому же начали сказываться признаки «глубинного опьянения», и я решил вовремя прекратить погружение.