– Научит тебя ругаться? – воскликнул в ужасе мистер Полли.

– И плеваться сквозь зубы, – гордо заявила девочка. – Он сказал, что я самая занятная маленькая тварь, какую он когда-либо видел.

Мистеру Полли показалось, что ни с чем более страшным ему раньше не доводилось встречаться. Перед ним стояла девочка, хорошенькая и задорная, прыгая на своих маленьких крепких ножках, и глядела на него глазами, которым еще не скоро будет знакомо выражение страха или возмущения.

– Послушай, – сказал мистер Полли, – а сколько тебе лет?

– Девять, – ответила девочка.

Она отвернулась и задумалась. В ней заговорило чувство справедливости, и она прибавила еще одну фразу:

– Правда, дядя Джим некрасивый, совсем некрасивый, – сказала она. – Но он очень отчаянный и все знает. Бабушка его терпеть не может.

Мистер Полли нашел толстуху в большой, сложенной из кирпича кухне, где она разжигала огонь, чтобы вскипятить чай, и без обиняков приступил к делу.

– Послушайте, – сказал он. – Кто такой дядя Джим?

Толстуха побелела как полотно и на мгновение замерла. Одно полено выпало из охапки дров, которую она держала в руках. Она этого и не заметила.

– Вам рассказала моя внучка? – слабым голосом проговорила она.

– Кое-что, – ответил мистер Полли.

– Ну что ж, рано или поздно я все равно должна была вам об этом сказать. Джим – это… это бич. Бич здешних мест – вот кто он! Я надеялась, что вы не так скоро о нем услышите… Но похоже, он ушел насовсем.

– Она другого мнения.

– Он уже не появлялся здесь более двух недель, – сказала толстуха.

– Но кто он такой, этот Джим?

– Да, наверное, я должна вам рассказать, – проговорила хозяйка.

– Девочка сказала, что он всех выгоняет отсюда, – заметил мистер Полли после небольшой паузы.

– Это сын моей сестры. – Толстуха несколько секунд наблюдала за разгоравшимся огнем. – Да, наверное, я должна вам рассказать, – повторила она.

На глазах у нее показались слезы.

– Я стараюсь выкинуть его из головы, но все равно думаю о нем днем и ночью. Я хочу забыть о нем. Я всю жизнь жила мирно и тихо. И вот теперь я в отчаянии, ибо мне грозит гибель и разорение. Такая беда! Я не знаю, что делать. И это сын моей сестры! А я вдова, я совсем беспомощна перед ним.

Она положила дрова на решетку, достала носовой платок и, заливаясь слезами, стала быстро рассказывать:

– Я хочу только одного: пусть он оставит в покое ребенка. А он приходит сюда, разговаривает с ней. Стоит мне отвернуться – учит ее ругаться, набивает ей голову всякими гадостями!

– Это плохо, – заметил мистер Полли.

– Плохо? – воскликнула хозяйка. – Это ужасно! А что я могу сделать? Он был здесь уже три раза, сначала шесть дней, потом неделю, потом еще несколько дней. И я денно и нощно молю бога, чтобы он больше не приходил сюда. Молю! А что толку? Он все равно придет. Он берет у меня деньги, забирает мои вещи. Он выгоняет отсюда всех, кто мог бы защитить меня, кто мог бы работать, выгоняет перевозчиков. А с перевозом прямо скандал. Люди приходят, кричат, вопят, ругаются… Если я иду жаловаться, мне говорят, что я не справляюсь с перевозом и что у меня отберут лицензию. А тогда мне придется уезжать отсюда. И нечем будет жить. Он это знает и играет на этом. Ему-то все равно. Я бы отослала куда-нибудь внучку, да у нас больше никого нет. Чтобы откупиться от Джима, я даю ему деньги. Он уходит и возвращается снова, еще более страшный, рыщет здесь вокруг, творит зло. И рядом со мной нет ни души, кто мог бы помочь. Ни души! Я так надеюсь, что придет избавление. Я так надеюсь… Такой уж у меня характер.

Мистер Полли думал о том, что нет на свете ничего идеального, во всем есть свои изъяны и минусы.

– Он сильный, наверное? – спросил мистер Полли, пытаясь со всех сторон оценить обстановку.

Но хозяйка не слыхала его слов. Она занималась огнем и расписывала ужасы, какими грозит появление дяди Джима.

– В нем всегда было что-то дурное, – говорила хозяйка, – но, в общем, ничего плохого никто не ожидал, пока его не взяли, и не отправили в исправительный дом… Он жестоко обращался с курицами и цыплятами, это верно, а однажды ударил ножом своего приятеля, но в то же время я видела, как он любит кошку – невозможно было любить больше. Я уверена: он никогда не причинил ей зла. Что бы об этом ни говорили, я никогда не слушала… Его испортил исправительный дом. Он жил там среди ужасных лондонских мальчишек, злых и жестоких. Джим никогда не боялся боли – я могу это подтвердить, – ну, они и внушили ему, что он герой. Мальчишки смеялись над воспитателями, смеялись и дразнили их, выводили их из себя – я думаю, что воспитатели в этом доме были не из лучших; да и то сказать, кто же поверит, что воспитатели, священники и надзиратели в исправительных домах – ангелы небесные, прости меня господи. Так о чем же это я?

– За что его отправили в исправительный дом?

– Бездельничал, воровал. Украл деньги у одной старушки. Меня спросили об этом на суде. А что я могла сказать, кроме правды? Он взглянул тогда на меня, как змея, а не как обыкновенный мальчишка. Облокотился на перила и поглядел. «Ладно же, тетушка Фло», – сказал он и больше не прибавил ни слова. Сколько раз я вспоминала его взгляд и слова. И вот он здесь. «Они исправили меня, – сказал он мне, – превратили меня в дьявола, и я буду дьяволом для тебя. Так и знай!» Вот что он мне сказал, когда вернулся.

– Что вы ему дали в последний раз? – спросил мистер Полли.

– Три фунта золотом, – ответила толстуха. – «Три фунта не будут длиться вечно, – сказал он мне. – Но спешки нет. Я вернусь через неделю». Если бы не мой характер… Я всегда надеюсь на лучшее.

Она замолчала, не докончив.

Мистер Полли задумался.

– Он сильный? – спросил он. – Я ведь не Геркулес, если уж на то пошло. Ничего особенного в смысле мускулатуры.

– Вам лучше уйти, – сказала хозяйка, и в тоне ее прозвучала не столько горечь, сколько покорность. – Вам лучше уйти сейчас же, а я уж где-нибудь раздобуду для него денег, чтобы он оставил нас в покое. Вам ничего не остается, как уйти. Я не вправе ожидать от вас другого. Но ведь понятно, что женщине в моем положении приходится искать защиты у мужчины и надеяться, надеяться.

– Как давно он на свободе? – спросил мистер Полли, не открывая пока своих намерений.

– Седьмого будет три месяца, как он вошел вот через эту самую дверь. Я не видела его целых семь лет. Он стоял в дверях и наблюдал за мной. Потом взвыл, как собака, и давай гоготать над моим испугом. «Добрая старая тетушка Фло, – сказал он, – разве вы не рады видеть меня? Теперь, когда меня исправили?»

Толстуха подошла к крану и набрала в чайник воды.

– Я никогда его не любила, – говорила она, стоя у раковины. – И, увидев его здесь на кухне с черными сломанными зубами… Я, видно, не очень приветливо его встретила. Не нашла доброго слова, а только сказала: «Боже мой! Да это Джим!» «Он самый, – ответил Джим. – Весь перед вами – темная личность, отпетая голова. Вы все хотели, чтобы я исправился. Вот и получайте меня в исправленном виде. В абсолютно исправленном, с гарантией и свидетельством. Что же ты, тетушка, не приглашаешь меня в дом?» «Входи, пожалуйста, – ответила я. – Я рада тебя видеть». Он вошел и затворил за собой дверь. Сел на этот стул. «Я пришел, чтобы мучить тебя, – сказал он, – ты, старая чертовка!» И стал обзывать меня такими словами, какими, наверное, никого никогда не называли. Я заплакала. «А теперь я тебе покажу, что мне ничего не стоит-причинить тебе боль», – сказал он, встал со стула и вывернул мне руки.

Мистер Полли задохнулся от возмущения.

– Я бы вынесла от него все, – сказала толстуха, – только бы он оставил в покое ребенка.

Мистер Полли подошел к окну и увидел свою тезку на дальней дорожке сада. Она стояла, заложив руки назад, с растрепавшимися волосами и сосредоточенно рассматривала утят.

– Вас двоих нельзя так оставить, – сказал мистер Полли.

Толстуха глядела на его спину глазами, горящими надеждой.