Прядка волос, выгоревшая на солнцепеке, и теперь выбивалась из-под платка. Под комбинезоном угадывалась статная фигура. В бедрах узка, в плечах чуть широковата. Во всем ее облике есть одновременно что-то мальчишеское и очень женственное.

Девушка отвернулась — не понравилось, что ее так пристально и бесцеремонно разглядывают.

— Знакомьтесь, — сказал Борис. — Сестренка моя.

— А мы уже знакомы, — бойко перебил Токмаков, подходя ближе.

— Разве? — сухо спросила девушка. — У меня таких знакомых нет.

— Что ты, Маша! — Борис смущенно посмотрел на Токмакова. — Это же Константин Максимович, мой прораб. Я же тебе рассказывал…

— А я забыла. — Маша нехотя протянула руку. — Берестова.

Она насмешливо смотрела на Токмакова.

— Я представляла себе прораба другим.

— Лучше или хуже?

— Во всяком случае, более серьезным. И более солидным.

— Неужели не хватает солидности? — Токмаков провел ладонью по подбородку, словно разгладил несуществующую бороду. — Или прорабам запрещено пить воду из гидранта?

Маша, не отвечая, повернулась к Борису:

— Ты, кажется, в столовую собрался?

— Идем с нами, — обрадовался Борис.

— Обедать? — заколебалась Маша. — А меня пропустят?

— Почему же не пропустят? — поспешно откликнулся Токмаков. — Столовая открытая. И карточки у нас на домне давно отменены. Кроме того, как же не пропустить в столовую дочку знатного доменного мастера Берестова?!

— И сестру лебедчика! — подсказал Борис.

— Ты хотел сказать — сестру помощника лебедчика, — рассмеялась Маша. — Ну ладно, пойдем.

Токмаков и Борис шагали рядом с ней. Заговорили, конечно, о невыносимой жаре. Борис сообщил:

— Сегодня в тени тридцать четыре градуса. По Цельсию.

— По Цельсию? А вот ответь на такой вопрос, — Токмаков заговорщицки подмигнул Маше, — сколько градусов показывает термометр Реомюра при ноле градусов по Цельсию.

— Термометр Реомюра? Забыл, Константин Максимович… По Цельсию? Сколько же градусов при ноле?..

Токмаков громко рассмеялся.

— Эх, ты! Только прораба своего срамишь. Без физики, брат, не проживешь. Вопрос-то шуточный. Ноль у них общий, у этих термометров!

— Так его, недоучку, так! — обрадовалась Маша. — Пусть почаще стесняется. А то как школу бросил, так в книжки не заглянул.

В столовой прохладно. Пол обильно полит водой, окна завешаны темными гардинами.

Нашелся пустой столик у самого буфета.

— Терпеть не могу бумажных цветов, — сказала Маша и отодвинула от себя вазу на дальний угол столика.

Токмаков подошел к буфету. Хаенко топтался у стойки, протягивал продавщице деньги и требовал «полуторку с прицепом», что означало — сто пятьдесят граммов водки и кружку пива.

— Отставить! — скомандовал Токмаков. — Забыл мой приказ?

— Приказов много, а я один. Разве все запомнишь?

— Еще наверх лезть сегодня. Только кружку пива!

— Не много ли будет — целая кружка? — спросил Хаенко с наглой вежливостью. — Может, рюмочку пива?

Токмаков не ответил.

Буфетчица пышная, с крашенными под солому волосами и ярко намалеванным ртом, улыбнулась Токмакову.

— Давно вас не было видно. Даже соскучилась. — Буфетчица повела глазами. — Чего желаете, красавчик?

Маша обернулась.

Токмаков тотчас отошел от стойки.

Маша пристально вгляделась в его лицо: брови, чуть сросшиеся, заходят далеко на виски; спокойные, твердо вырезанные губы; мягко обрисованный ив то же время упрямый подбородок. Несмотря на глубокие морщинки в углах рта, у глаз, и седину на висках, Токмакову можно было дать лет двадцать восемь, тридцать, не больше.

— Чего вы меня так разглядываете?

Подойдя к столику, Токмаков заулыбался и сразу помолодел.

Маша усмехнулась:

— Красавчика разглядываю!..

— Да ну ее, куклу соломенную…

Токмаков с шумом поставил на столик три кружки пива.

— Однако вы строгий… — насмешливо сказала Маша и добавила: — К другим.

— К другим? — Тень на какое-то мгновение легла на лицо Токмакова. Он вспомнил о Пасечнике. — Возможно… Хотя пивом и не чокаются — ваше здоровье!

Токмаков чокнулся с Машей и Борисом, отхлебнул, вытер губы.

— У нас и вода знаменитая, — сказал вдруг Борис. — Пьешь, и пить хочется.

— Почему же это? — рассеянно спросил Токмаков. — У нас вода из подземного озера, — пояснила Маша. — Естественные фильтры. Двадцать километров воду по трубам гонят. Детям сырую дают. И врачи советуют…

— Врачи, врачи! — вздохнул Токмаков. — А вот вы, Маша, меня сегодня обидели: даже здоровья не пожелали.

— Чего ради?

— Как это чего ради? Я очень нуждался в таком пожелании.

— Вы, кажется, всегда нуждаетесь?

— Сегодня — особенно. Бюллетень в кармане, а пришлось работать.

— Вот уж вы никак не похожи на больного! А впрочем, почему не поболеть, если здоровье позволяет?

В словах Маши прозвучала явная насмешка. Борис, недоуменно слушавший весь этот разговор, вставил:

— Я же тебе рассказывал, что у Константина Максимовича ранение.

Ну конечно же, об этом самом прорабе ей рассказывал Борис. Чуть ли не инвалид, так его на войне изрешетило.

— Оказывается, у вас в доме полная информация обо мне? — услышала она словно издалека голос Токмакова.

— А как же, — сказала Маша с преувеличенной бойкостью, которая шла от неловкости. — Мы даже знаем, что вы приехали из Кривого Рога. Знаем, что вы закоренелый холостяк, что вы четыре года в отпуске не были, мать не видели.

Борис покраснел: уж очень выразительно посмотрел на него Токмаков.

— Куда нашему брату жениться? Мы народ кочевой. Как говорит Пасечник, прорабы шумною толпою по всем строительствам кочуют…

Маша рассмеялась.

— Про этого Пасечника я тоже наслышана. Он, кажется, лестниц не признает?

Токмаков помрачнел.

— А я только завидую вам. Это же так интересно — путешествовать и строить! Говорят, жизнь прожита не зря, если человек посадил дерево, вырастил сына и построил дом.

— Не дом, а домну! — поправил Токмаков. — Последнему требованию я отвечаю. А вы, скорее всего, второму?

Маша смутилась.

— Нет, первому: деревья сажаю. — Маша положила перед собой на стол руки, сильные и маленькие, земля въелась в трещинки кожи. — Не отмываются.

Маша порывисто отдернула руки. — И много вы деревьев посадили на своем веку? — Тысячи полторы.

— Ого! Кем же вы работаете?

— Техник зеленого строительства.

— А почему техник зеленого строительства плохо ест наши зеленые щи?

— Это не зеленые, а пустые щи. — Маша отставила почти полную тарелку.

— Избаловали дочку дома! Мамаша небось не такие готовит?

— Еще бы! — сказал Борис. — Приходите к нам обедать — сами убедитесь. Ну что же ты, Маша, молчишь?

— Если хотите, можете прийти завтра, — безразлично произнесла Маша.

— Спасибо за такое приглашение, — сказал Токмаков со скрытой обидой. — К сожалению, занят. Завтра, хоть и воскресенье, работаем.

— Тогда приходите попозже. К чаю.

— А варенье есть?

— Оказывается, не я, а вы избалованы. Интересно кем? — спросила Маша насмешливо. — Или вы даже имен не запоминаете? Все время на колесах… Смена впечатлений, знакомств…

— Что ж поделаешь? — усмехнулся Токмаков. — На колесах и состаримся.

Выйдя из столовой, Маша сразу заторопилась. Борис что-то горячо ей сказал, и уже издали, полу-обернувшись, она крикнула:

— Так приходите! А то Борис все варенье съест!..

4

Токмаков несколько раз оглянулся в ту сторону, куда ушла Маша, и все прислушивался, словно еще не замолкли ее шаги.

Неужели только сегодня утром он впервые ее увидел? Она же и раньше, наверно, приходила к Борису?..

Он ничего не имел бы против, чтобы кончился этот затянувшийся обеденный перерыв и можно было приступить к работе. Праздная прогулка по площадке была ему сейчас в тягость.

Всюду, где только темнела тень, отдыхали строители. Многие спали.