Дракос, ну почему мы опять говорим об этом? Ведь проехали ж уже! Пытаюсь уйти от сути, прицепившись к словам:

   - На этих фотографиях? А кто только что вопил, что я помяла его драгоценного Лоурэла? Не, ты сначала их ленточкой перевяжешь и в шкаф уберешь.

   - Не боишься, что я расценю твои слова за приглашение?

   - Больше боюсь, что ты не станешь ждать приглашения, - очень боюсь, если честно. И он прав - даже не процесса, а того, что потом... что не будет уже никакого потом, даже если выживу. - Отвези меня домой, пожалуйста. Я очень устала.

   - Фотографии собирай. Чтоб я мог перевязать их ленточкой. И поедешь домой, раз уж тебе так сильно этого хочется.

   Послушно стала сгребать с пола снимки, удерживая папку в одной руке. И конечно не удержала. Фото посыпались из нее, словно листья в листопад. Скользя по моим коленям они плавно опускались на пол, одно за другим , пока папка не опустела. Анхен вздохнул, забрал у меня пустую папку и начал спокойно складывать в нее выпавшие фотографии. Я потянулась помогать, и замерла над одним из снимков. Взяла его в руки, пригляделась внимательней. Действительно не показалось. Черноволосая вампирша смотрела на меня с портрета таким знакомым до боли взглядом. А впрочем, не только взгляд. Разрез глаз, брови, этот тонкий нос... Вот только губы не похожи, у нее очень маленькие, сжатые в тонкую короткую линию.

   - Твоя сестра?

   - Кузина. Давай, я уберу.

   - Нет, погоди, я хочу рассмотреть.

   Он чуть поджал губы, но отнимать не стал, продолжил складывать другие снимки.

   А я смотрела на этот. Чем-то он тревожил меня, никак не могла понять чем. Сильное родственное сходство? Бывает. Что-то еще.

   - Анхен, а что, раньше вампирши носили длинные волосы?

   - Нет, никогда. Ара носила в те годы. Скорее как вызов, презрение к общественным устоям. Сейчас не знаю, я лет сто ее не видел.

   - Ее зовут Ара? А полностью?

   - Ларис, тебе зачем? Ты никогда с ней не встретишься. Давай карточку, ты вроде домой спешила.

   - Погоди. Никак не могу понять.

   - Что именно?

   - Что не так с этим портретом.

   - Какой-нибудь фильтр каким-нибудь образом что-нибудь искажает. Она тоже жутко любила экспериментировать. Собственно, она туда Лоу и притащила, когда ей надоело самой позировать.

   - Да нет здесь искажений. А она по возрасту ближе к тебе или к Лоу?

   - Ко мне.

   - А Лоу ей кто?

   - Никто.

   - А у них был роман?

   - Лариса! Оставь ты их в покое и отдай уже снимок.

   - А у тебя с ней был роман?

   - Десять минут назад ты утверждала, что роман у меня был с Лоу.

   - А был?

   - Верни. Мне. Фотографию.

   - Да что ты так переживаешь, я ничего с ним не сделаю, мне просто интересно.

   - Мне не интересно.

   - Ну погоди же ты секунду, - да что такое в самом деле? Сам же дал мне эти фотографии, а теперь так жаждет скорей отнять. В задумчивости перевернула карточку. А там оказалась надпись. Чернила сильно выцвели, но все еще можно было прочесть: "Прекраснейшей Авенэе с огромной любовью. Красильников и Краюхин".

   - Вспомнила! Все хотела тебя спросить, а слово выскочило. Тебя ж они называли "авэнэ", верно? Что это значит-то хоть?

   - Вот говорил я дураку, что ты и сама все забудешь, просто не надо внимание акцентировать, - усмехнулся Анхен. - Да ничего особо не значит. Вежливое обращение, не требующее добавления имени. Ближайший аналог - это обращение к вампиру "Великий". Просто это из древнего языка. На нем написаны наши самые ранние священные тексты, в быту он не употребляется уже тысячи лет как. Используют, когда хотят особо подчеркнуть уважение к собеседнику. "Авэнэ" - мужской род, "авенэя" - женский. Что еще тебя интересует? Красильников и Краюхин - совладельцы ателье, где был сделан снимок. Любила она их в ответ долго и страстно недели две как. Лоу тогда еще стишок по этому поводу сочинил:

   "Прекраснейшей авенэе сегодня отдал я сердце,

   Оно как живое билось в умелых ее руках...." Дальше не помню. Зато помню, что потом ему пришлось очень быстро бегать, еще быстрее летать и крайне старательно прятаться, - вампир улыбался, вспоминая об этом.

   А мне почему-то не казалось, что это было смешно. Особенно тем фотографам. По какую сторону Бездны она их любила? Сердце в руках...кровь...авенэя...

   Задумчиво перевернула фотографию обратно. И напоролась на ее взгляд. Вот оно. Вот что привлекло меня изначально. Не портретное сходство, оно только сбило. Взгляд. В глазах ее клубилась непроглядная тьма. Абсолютная чернота безумия. Точно такая, какую я видела в глазах вампира, попросившего моего отца одолжить ему ремень. Все словно вернулось вновь. Нелепое слово "авэнэ", страх, боль, крик. Ненависть.

   - Она была безумна, верно? - почти прошептала я, чувствуя, как горло сжимают спазмы. - Пытала людей и получала наслаждение. А ты смотрел, да? Вот тем холодным высокомерным взором. Каким ты смотришь со старых фотографий. Каким ты смотрел, как тонут в пруду мальчишки, - я не гдядела на него, мне не надо было видеть его лицо, чтоб получить подтверждение. Я знала и так. Видела в черноте ее взгляда. - А потом что-то случилось. Что-то достаточно страшное даже для тебя. И ты сбежал, и решил измениться. Только всем твоим улыбкам грош цена. Хочешь знать, как ты на самом деле выглядишь? - я бросила ему столь желанное для него фото, - один в один. Вот точно такие были у тебя глаза, когда ты избивал меня. Это было не наказание, не урок. Это было твое безумие, вырвавшееся из-под контроля! Ты сходишь с ума, как твоя сестричка. Просто сходишь с ума, и пытаешься замаскировать, изображая чувства, которых не испытываешь. Что у вас там, на самом дальнем востоке? Сумасшедший дом?

   Резкий звук заставил меня умолкнуть и поднять на него глаза. Звук разрываемой бумаги. Очень бледный, со сжатыми губами, он рвал ее фото в клочья. Мельче, мельче, мельче, затем наконец разжал руки и позволил ошметкам высыпаться вниз. И только затем взглянул на меня. И взгляд его был - еще хуже, чем на старых фотографиях.

   - Ты хотя бы понимаешь, что именно ты мне сейчас сказала? В чем ты пытаешься обвинить меня и мою семью? - он не повышал голоса, в его словах почти не было эмоций. И это было очень неестественно. И жутко. - Ты пришла в мой дом и считаешь себя вправе оскорблять меня? Да ни один вампир никогда бы не осмелился сказать мне такое в лицо, - он встал и, резко схватив за плечо, вздернул меня на ноги. - Назови хоть одну причину, по которой я должен терпеть подобное хамство?

   - Это правда, и ты это знаешь! И когда ты пришел в мой дом, ты не ограничился оскорблениями! И я едва ли когда смогу это забыть!

   - У тебя полминуты, чтоб убраться отсюда! Дальше я ни за что не ручаюсь.

   Его глаза прожигали во мне дыру. Я пятилась, пытаясь на ощупь отыскать дверь, и недособранные фотографии лежали между нами Бездонной Бездной. Не перешагнуть. Не перелететь.

   Он, наконец, отвернулся, и я осмелилась повернуться к нему спиной и выскочить вон.

***

   Придя домой долго рылась в ящиках своего письменного стола. Нет, я искала не фотографии. Старые тетрадки. Те, в которые я переписывала Лизкины стихи. Стихов у нее было много, я переписывала только те, что мне особенно нравились. И даже их накопилось не на одну тетрадку.

   "Мне очень нужно, чтоб меня любили.

   Такой, какая есть. Несносной, романтичной,

   Капризной, глупенькой, эгоистичной,

   Чтоб все на свете за мой голос позабыли!..."*

   Это стихотворение я совсем не помнила. Не слишком оно было удачным с точки зрения поэзии. А сейчас вот наткнулась, и чуть не расплакалась. Ей так хотелось любви. Совершенной, прекрасной, возвышенной. Кто может быть прекраснее вампира? Тем более - такого прекрасного вампира. Вот только... Это не он позабыл ради нее все на свете. Все было ровно наоборот. Было ли это счастьем, Лизка? То, что ты приняла за великую любовь?