Пока мы хлопотали с водой, удивительная видимость помогла нам обнаружить еще одну шутку рефракции. То, что мы принимали за волны открытого моря, оказалось свободным от снега ледником, спускающимся с соседнего острова. Вот так новость! Ведь мы сообщили, что сидим в нескольких километрах от моря.

У нас был баллон сжатого воздуха под давлением сто атмосфер. С его помощью удалось запустить мотор. Ни с чем не сравнимой была наша радость в эту минуту. Торопясь, сбивая друг друга, мы бросились собирать имущество и стали как попало сваливать его в багажные ящики и пассажирскую кабину. Вслед за продовольственными запасами туда полетели самолетные чехлы, палатка, спальные мешки, примусы, паяльная лампа…

Каждая минута холостой работы мотора уменьшала запас горючего и ставила под сомнение возможность прилета в бухту Тихую. Едва дождавшись, пока товарищи заняли свои места, я дал полный газ. Легкая машина свободно пошла-в воздух. На высоте двух с половиной тысяч метров я восстановил ориентировку.

Гористый остров, до которого я пытался дойти пешком, оказался Землей Вильчека. Мы летели до нее минут пятнадцать, и это расстояние составляло по меньшей мере сорок километров.

До бухты Тихой оставалось около ста восьмидесяти километров, но мешал сильный ветер. Горючего должно хватить в обрез.

Определив компасный курс, я направил самолет к Тихой. Иванов тщетно пытался связаться с бухтой по радио и узнать, какая там погода.

У острова Галля показались облака. Я боялся, что бухта закрыта и мы пролетим, не заметив ее. Волей-неволей пришлось лезть под облака и обходить остров со стороны Баренцова моря.

Скоро облачность опустилась почти до самой воды. Вести машину стало очень трудно. Внизу мелькали торосы, прорезанные разводьями. Мы летели уже часа полтора, и, судя по времени, до острова Гукера было недалеко.

Бассейн предложил мне выбрать место поровнее, сесть и подождать, пока разойдется туман.

– А то долетаемся, пока кончится горючее, и нечем будет примус развести, - уговаривал он.

В это время Иванов передал записку:

«В Тихой туман, видимость пять километров…»

Я не знал, что делать. Когда внизу мелькали ровные площадки, рука невольно тянулась к сектору газа – остановить мотор и сесть. Но пока я раздумывал, площадки кончались, и впереди опять вздымались торосы…

Самолет не чувствовал моей нерешительности и с той же скоростью продолжал полет. Справа менялись обрывистые берега островов. Я старался не упускать их из виду. От Галля мы шли на запад, потом стрелка компаса стала перемещаться на север.

Неужели я огибаю остров Гукера?

Лавируя над изрезанным побережьем, я приказал Иванову еще раз запросить Тихую о погоде.

– У меня нет связи!-раздраженно ответил он.

– Как нет? Ты же только сейчас принял сводку!

– Где там принял! Эту сводку я случайно перехватил, когда Тихая передавала очередную погоду на мыс Желания. А теперь она опять говорит с Москвой.

– Вот чертовщина!-невольно выругался я.

В баках оставалось лишь несколько килограммов горючего. Бассейн еще раз предложил садиться.

– Кончится бензин, - настаивал он, - и сесть не успеешь. А если и сядешь, все равно хорошего мало: без горючего нам долго не прожить.

Пока мы спорили, слева открылась высокая черная скала. Я не успел еще толком сообразить, куда мы попали, как впереди из тумана выросли две мачты и несколько домиков.

– Бухта Тихая!..

На мгновение остановилось сердце. Бассейн тряс меня за плечо. Иванов изо всех сил хлопал в ладоши.

– Скорее, скорее!-в один голос кричали они.

Едва дотянув до аэродрома и по флагам определив направление ветра, я без традиционных кругов, камнем пошел на посадку.

Конечно, нас никто не встретил. Но когда мы рулили по аэродрому, из домиков выскочили зимовщики.

Нас окружили люди с радостными, возбужденными лицами.

– Готовились, готовились к встрече, - сознался запыхавшийся от бега начальник зимовки, - а вы прилетели так неожиданно, что вся торжественность пошла на смарку…

Когда схлынули первые восторги, нам натопили баню, и мы с удовольствием помылись. Мне захотелось побриться, и тут только, сидя перед зеркалом, я обнаружил, что обморозил щеки и подбородок.

– Ничего, - промычал я сам себе.-Могло быть хуже. А менять кожу на лице мне не в первый раз…

Итак, впервые в истории авиации самолет перелетел Баренцово море и достиг Земли Франца-Иосифа.

Многих может удивить, почему этот архипелаг носит имя бывшего австрийского императора, в то время как он по праву мог бы называться именем русского ученого и революционера П. А. Кропоткина.

Еще в 1870 году секретарь Русского географического общества П. А. Кропоткин высказал предположение о существовании этого архипелага. Изучая направление дрейфа арктических льдов, он пришел к выводу, что где-то на севере, между Шпицбергеном и Новой Землей, находится никому не известная земля. На это указывало скопление многовекового льда на северо-западе от Новой Земли, камни и грязь, находимые на плавающих здесь ледяных полях, и некоторые другие мелкие признаки. Кропоткин составил план полярной экспедиции, одной из задач которой являлось открытие «неизвестной земли». План этот осуществить не удалось, так как министерство финансов отказалось отпустить нужные средства.

Прошло три года, и австрийская экспедиция, использовав научное предвидение русского ученого, «открыла» эту землю.

Советский Союз первым начал планомерное научное исследование Земли Франца-Иосифа. В 1928 году над архипелагом был поднят советский флаг, а на следующий год экспедиция под руководством О. Ю. Шмидта организовала здесь научную станцию.

Наш самолет прошел около четырех с половиной тысяч километров в тяжелых метеорологических условиях. Поэтому, прежде чем приступить к выполнению главной задачи – полетам над архипелагом, необходимо было тщательно осмотреть машину.

Работая и отдыхая, мы присматривались к жизни зимовщиков. На каждом шагу, даже в мелочах, проявляется здесь забота о полярниках. На восьмидесятом градусе северной широты созданы все удобства для жизни в суровых условиях Арктики. Дома зимовки построены прочно, добротно. Здесь давно уже забыли о «полярной экзотике», о наспех сколоченных хибарках, обогреваемых кострами или примусом, о холоде и сырости.

Каждый зимовщик имеет отдельную чистую, теплую комнату с электричеством и телефоном. К услугам зимовщиков имеется баня, уютная светлая столовая. Повару нетрудно проявлять здесь изобретательность: на скотном дворе зимовки много свиней, коров, на складе штабеля окороков, всевозможные сорта копченых колбас, рулеты, консервы, мука, сахар, сыр, шоколад, какао, кофе, виноградное вино. Запасов продуктов может хватить на несколько лет.

В свободное от работы время все собираются в просторной комнате, называемой по традиции кают-компанией. Здесь можно услышать голос родной Москвы, сыграть на биллиарде, послушать пианино и струнный оркестр, посмотреть звуковой фильм. В этом же помещении разместилась хорошо подобранная библиотека.

Пока находишься в доме, ничто не напоминает о полярной зимовке. Но стоит выйти на «улицу», и Арктика дает себя знать. Тут и там развешаны шкуры убитых медведей. Ветер валит с ног. Грозен величественный вид скалы Рубини-Рок, вершина которой обычно закрыта снежными тучами или туманом.

Бухта Тихая расположена в северо-западной части острова Гукера и вдается в него почти на два километра. С севера, востока и юга ее защищают высокие скалы с нагроможденными на них ледниками.

Это самый красивый уголок из всех, что нам пришлось видеть за Полярным кругом. Особенно хороша бухта в полярный день, когда яркооранжевое солнце светит круглые сутки. Вода, лед, базальтовые скалы, двухсотметровая громада Рубини-Рок, вздымающаяся из воды прямо перед зимовкой, - все это переливается на солнце множеством цветов и оттенков.