— А я придумал другое, — вмешался Дик. — Знаешь пастбища в горах над Сайкаморой? Там за последние десять дней зарезаны три годовалки.

— Неужели пумы? — воскликнула Паола.

— Две, по меньшей мере. Забрели с севера, — пояснил он, обернувшись к Грэхему, — это и раньше бывало. Пять лет назад там убили троих. Мосс и Хартли будут нас там поджидать с собаками. Они выследили двух. Что скажете? Поедемте все. Сейчас же после второго завтрака.

— Можно мне Молли? — попросила Льют.

— А тебе Альтадену, — предложила Паола Эрнестине. В несколько минут лошадей распределили. Фрейлиг и Мартинес тоже согласились поехать, но заранее заявили, что они и наездники неважные и плохо стреляют.

Все вышли провожать гостей, а когда уикенбержцы укатили, постояли еще, сговариваясь относительно завтрашней охоты.

— Спокойной ночи, — сказал Дик, когда все вошли в дом. — А я пойду, погляжу на нашу старенькую Ольден Бесси. Хеннесси при ней. Помните же, девицы: к завтраку в амазонках, и смотрите, чтобы никто не опоздал!

Престарелая мать Принцессы была действительно очень плоха, но Дик не навестил бы ее в такой поздний час, если бы ему не хотелось побыть одному; он не чувствовал себя в силах остаться наедине с Паолой хотя бы на минуту после того, что видел.

Звук легких шагов по гравию заставил его обернуться. Эрнестина догнала его и взяла под руку.

— Бедняжка Ольден Бесси, — сказала она. — Мне захотелось пройтись.

Дик, все еще выдерживая свою роль, посмеиваясь, припоминал разные забавные инциденты вечера.

— Дик, — начала она, как только наступило минутное молчание, — у вас какое-то горе. — Она почувствовала, как он весь вздрогнул и подтянулся, и продолжала торопливо: — Не могу ли я помочь? Вы знаете, что на меня можете положиться. Скажите.

— Хорошо, скажу, — ответил он. — Одно, и только одно вы можете для меня сделать. — Она благодарно прижала его руку к себе. — Я устрою так, что вы завтра получите телеграмму, не особенно серьезную, но все-таки такую, что вы с Льют тотчас же соберетесь и уедете.

— И это все?

— Для меня это будет большим одолжением.

— Так что вы и поговорить со мной не хотите, — настаивала она, огорченная тем, что он ее оттолкнул.

— Телеграмма вас застанет в постели. А теперь к Ольден Бесси идти незачем. Иди спать. Спокойной ночи.

Он поцеловал ее, дружески повернул по направлению к дому и пошел своей дорогой.

Глава XXX

По пути от больной кобылы домой Дик остановился, прислушиваясь к беспокойному топоту Горного Духа и его товарищей в конюшне для жеребцов. В тишине откуда-то с гор доносился звон одного-единственного колокольчика на шее у какой-нибудь одной пасущейся коровы. В лицо ему пахнуло чем-то ароматным, и легонький ветерок обдал его теплом. Все кругом было насыщено тонким запахом зреющих хлебов и слежавшейся травы. Снова затопали жеребцы, и Дик, дыша всей грудью и полный сознания, что никогда еще он не любил так сильно всю окружающую его благодать, поднял голову, обводя глазами весь звездный горизонт, замыкающийся горными вершинами.

— Нет, Катон, — подумал он вслух. — С тобой нельзя согласиться. Человек не уходит из жизни, как с постоялого двора. Он оставляет ее как свой дом, единственный, родной. Уходит — никуда. Просто в ночь и мрак.

Он было двинулся дальше, но его снова остановил топот жеребцов и снова с гор зазвенел колокольчик. Он глубоко вдохнул благоуханный воздух, и в нем опять зашевелилась любовь к нему, любовь к этому прекрасному куску земли, который он считал отчасти своим созданием.

Дойдя до дома, он вошел не сразу; постоял, любуясь его смелыми, широко раскинутыми контурами. Войдя, он тоже не сразу направился на свою половину, а побродил по безмолвным комнатам, по дворам, по тускло освещенным коридорам. Он был в состоянии человека, готовящегося в дальний путь; зашел в волшебный дворик Паолы и залил его электричеством, сидя в мраморном кресле строго античной формы, выкурил сигарету, обдумывая свои планы.

Да, все будет сделано до тонкости чисто! Он на этой охоте устроит такой «несчастный случай», которым обманет абсолютно всех. Оплошности не будет. Завтра же в лесу над речкой Сайкаморой. Дед его Джонатан Форрест, суровый пуританин, тоже погиб на охоте от несчастного случая. Тут только первый раз в жизни Дику пришло в голову, что, может быть, это на самом деле вовсе и не был несчастный случай. Если же это не была случайность, то старик все мастерски задумал и исполнил. В семье никогда и разговора не было о том, что здесь могло быть иначе.

Он занес руку, чтобы погасить свет, и остановился на мгновение поглядеть последний раз на мраморных младенцев, резвящихся в фонтане и среди роз.

— Прощайте, младенцы, — окликнул он их тихонько, — только и было их у меня, что вы.

Войдя в свой спальный портик, он посмотрел через большой двор на портик Паолы. Света не было. Может быть, она спит.

Сидя на краю кровати, он вдруг заметил, что один ботинок у него расшнурован и, усмехнувшись своей рассеянности, снова зашнуровал его. Стоит ли ложиться спать? Уже четыре часа утра. Ему захотелось полюбоваться последним восходом солнца. Все теперь — последнее. Разве он оделся не в последний раз? И вчерашняя ванна разве не была последней? Ведь вода не остановит тления смерти. Надо, однако, еще раз побриться. Хотя это пустое тщеславие: волосы не сразу перестают расти на покойниках.

Он достал из стенного шкафика копию завещания и внимательно перечитал его. Ему пришли в голову несколько новых мелких дополнений; он вписал их, поставив число на шесть месяцев раньше, на всякий случай. Последним его распоряжением было обеспечение мудрецов из арбутусовой рощи, причем капитал был рассчитан на семерых членов.

Он посмотрел свои полисы на страхование жизни, проверяя в каждом оговорку о дозволенном самоубийстве; подписал все лежащие в корзинке письма, продиктовал на диктофон письмо издателю. Очистив стол, он наскоро составил общий приходо-расходный баланс, исключив из него доход с мексиканских рудников. Этот баланс он перенес на другой, в котором отвел больше места расходам, а приход урезал до крайности, и все же результат получался удовлетворительный.

Он разорвал исписанные цифрами листы и составил программу ближайших действий на рудниках. Он излагал ее с нарочитой небрежностью, в виде случайного наброска так, чтобы впоследствии, когда эту бумажку найдут, она не вызвала никаких подозрений. Таким же образом набросал он еще и программу скотоводства для своих широв на двадцать лет вперед и составил целую предполагаемую генеалогическую таблицу для Горного Духа, Принцессы и нескольких других лучших из их потомства.

Когда к шести часам утра вошел О-Дай с кофе, Дик дописывал последний пункт программы мероприятий по культуре риса.

«Хотя итальянский рис стоит испытать, так как он созревает очень рано, я временно ограничусь на главных плантациях японскими сортами. Они дозревают в разное время, так что с теми же самыми рабочими и машинным составом можно засеять гораздо большее пространство, чем одним сортом».

О-Дай поставил кофе на стол, не подавая вида, что замечает что-либо особое, хотя и бросил взгляд на нетронутую постель, и Дик не мог мысленно не похвалить его за такое самообладание.

К половине седьмого зазвонил телефон, и он услышал усталый голос Хеннесси:

— Я так и знал, что вы уже встали, и хотел вас порадовать: Бесси выживет, но, действительно, она была на волоске. Ну, а теперь я иду отдохнуть.

Побрившись, Дик взглянул на душ, одну секунду постоял в нерешительности, но, в конце концов, упрямо нахмурился, и в голове его мелькнуло: «Стоит ли? Только потеря времени», но башмаки все-таки снял и заменил их тяжелыми, с высокой шнуровкой, более пригодными для охоты.

И опять он сидел за письменным столом, просматривая записи в блокнотах с планами на утреннюю работу, когда вошла Паола. Она не проговорила своего обычного «С добрым утром, славный господин», а подошла к нему совсем близко и с тихой нежностью сказала: