Снова нахлынула тоска одиночества. Уже не от потери своего мира. Родного, любимого, знакомого... Потери уже и этого нового, обретаемого мира.

   Это не мой мир. Предки - да. Всякие достопримечательности - да. Этнография с парфюмерией - можно перетерпеть, но то что эти люди делают... Нет, я все-таки в этом мире - не-людь. Я так не могу, не хочу и не буду. Это все дикость и пакость. А предки - скоты. И ведут себя по скотски. При всем моем уважении и толерантности.

   Трясло уже по-настоящему. Озноб переходил в судороги. Зубы стучат. Чтобы расслабиться и согреться пошёл искать парашу. Пополз - темно. Раз камера - должна быть параша. "И место твоё -- у параши". Нашёл - колода вкопанная в землю. В середине дырка - голову не просунешь. Верх гладкий, отполированный. Множеством задниц... И чистенько. Воспользовался местными удобствами. Правда взамен туалетной бумаги пришлось одну портянку на куски порвать. И ничего больше в подземелье нет. Бревенчатые стены, пол земляной чисто выметенный. В одной стене - дверь деревянная запертая. Значит - не поруб. В порубе вход на потолке. Темница... Полная темнота. И тишина. Ни животных, ни насекомых. Космос. Хочется есть и пить. Ну, голод - ладно. На третий день пройдёт, а вот вода... Сухо. Нетипично. По жанру должно быть сыро и капать. Пробовал улечься на голой земле... Опять не по правилам: должна быть охапка старой прелой сырой соломы. Пристроился к стенке и задремал. Не надолго. Проснулся свернувшимся калачиком на земле. От боли во всех мышцах - судорогой сводит. Покряхтел, развернулся, размял тело, даже попрыгал в темноте. Уселся и снова цикл: дремота, сон, боль... Пытка... темнотой, тишиной, жаждой, голодом, недостатком тепла, лишением сна, болью во всех частях тела... Пытка самим собой. Оставь человека одного - и он сам по себе сдохнет. Мучительно. Так и я - не хочу принять этот мир, воротит быть "холопом верным" - сдохни. Сам - от себя.

   Чувство времени я потерял довольно быстро. И связность воспоминаний.

   Тишина. Вслушиваюсь... Нет, не так. Просто слушаю. Все сильнее... Шорох... Идут! Сейчас за мной... Нет. Это ток крови в ушах. Ни звука... Потом пошли галлюцинации. Сперва звуковые. Музыка где-то, голоса неясные... Потом зрительные. Что-то промелькнуло. На краю зрения. Чёрное на чёрном... Судорожный страх... Судорожное вглядывание в темноту. Можно закрыть глаза, можно открыть - одинаково.

   Потом - тактильные. Что-то мягко коснулось предплечья. Мышь, крыса? В панике дёргаюсь, вслушиваюсь в тишину, вглядываюсь в темноту. Сердце колотит где-то у горла. Страшно. Непонятно чего... Потому и страшно, что непонятно... Успокаиваюсь, задрёмываю. Просыпаюсь от собственного крика - сводит ногу. Больно. Невозможно лежать, сидеть, невозможно найти место, положение, чтобы не болело. В любом положении боль - усиливается. Меняешь - эта боль слабеет, в другом месте болит все сильнее. Сводит все: ломит виски, сводит челюсти, зажимает горло. Вдох - всхлип. Задерживаю дыхание и чувствую как дрожит, колотит все тело. Выдох - стон. Переходящий в волну судорог от макушки по спине до пяток. Оставь человека одного - и он сдохнет. Или сойдёт с ума. Не хочу. Страшно. Хватит! Не надо! Вы же предки мои. Я больше не буду! Пожалейте, пожалуйста. Я все буду делать! Я буду как шёлковый.

   Так вот о чем монумент ходячий говорила! "Шёлковый"! Не кафтан, не халат, не колпак. Я - "шёлковый". Хорошо, я - буду, буду!

Конец второй части

Часть 3    Полюби меня таким какой я есть...

   Глава 11

   Хороший был у царя Соломона перстень. Оптимистический. С гравировкой: "И это пройдёт".

   Я так ждал звука шагов, скрипа открывающейся двери... Проспал. В какой-то момент по глазам ударил свет. Ничего не видно, в глазах больно. Мне накинули какую-то тряпку на голову, подхватили поперёк туловища, понесли... Спасители! Спасатели! Меня спасли... Кончился этот мучительный бред с предками, с Русью Святой и Древней, с дерьмом и скотством... Ура! Кащенка! Сейчас - врачи, укольчики, сестры и братья в белых халатах...

   Я лежу на спине. Надо мною лицо, благообразное, с аккуратной остренькой бородкой. Классический земской доктор. Сельский интеллигент в третьем поколении. Очень спокойное, умное, доброжелательное лицо. Спокойное даже в пляшущих отсветах какого-то огня.

  -- Меня Саввушкой кличут. Ты меня понял? Скажи "да".

   Не могу. Язык распух, в горле - как куча бетонной крошки. Откуда-то сбоку голос. Поворачиваю голову: Юлька. Здесь?! Дрянь горбатая! Она же меня сюда привезла! Она меня продала и предала! В рабство продала, гадина! Пытаюсь подняться. Руки... что-то держит. И вдруг - страшная боль в левой руке. От локтя до самого сердца. Господи! Значит это не конец, это не спасатели, это не бред... Это все еще Русь... Святая...

  -- Меня кличут Саввушкой. Ты меня понял? Закрой и открой глаза.

   Хлопаю глазами. Старательно. Несколько раз.

  -- Я буду тебя учить. Вежеству. Я буду велеть - ты будешь делать. Быстро, старательно. Да?

   Не понимаю. Ступор. Какое такое "вежество"? Я просто смотрю. Саввушка чуть улыбается.

  -- Хочешь назад в поруб?

   Назад? В космос, одиночество, боль, сумасшествие? Я трясу головой. От движения голову просто разламывает, темнеет в глазах.

   Так началось моё обучение. "Курс молодого холопа"... До того я здесь уже пережил немало: собственную смерть у поворота на Кащенку, перенос психоматрицы по ветвям мирового дерева, публичную казнь в Волчанке, потерю всей кожи с зубами и волосами... Но ничто не может сравниться с тем влиянием, которое на меня оказали эти шесть дней: три - с самим собой, три - с Саввушкой.

   Мне повезло: Саввушка был профессионал высшего класса. Таких на весь Киев три-четыре. На Русь - хорошо если десяток. Профессиональный палач, кат в третьем поколении. Кстати, тоже Мономахович - дед его служил князю Владимиру по прозвищу Мономах. Ну, которого шапка. Потом деда женили на беременной девице из сенных девок. Не из тех, которые "на сене", а из тех которые "в сенях". С которой сам Мономах перед этим и побаловался.

   Будь на месте Саввушки какой-нибудь подмастерье - я бы из этого застенка не вышел - забили бы до смерти. Потому что только очень уверенный в своём профессионализме мастер может, столкнувшись с непонятным, попытаться понять. А подмастерья просто ломят и ломят все сильнее. Пока не сорвут резьбу.

   При семи миллионах, примерно, населения Руси, один процент, как и везде, составляли высшие сословия - князья, бояре, попы, иноки. И два процента - рабы. Холопы и холопки. Раб - не смерд, на землю не посадишь. И ремесленники из них - не очень. Для этого больше закупы подходят. А раба - либо на тяжкий труд, либо в прислугу. В прислуге есть такая тонкая категория - "верховные" (или - "верхние") холопы. Не потому, что главные, а потому что имеет доступ на "верх". На верхние этажи богатых княжеских и боярских теремов. К, так сказать, "телу" господскому. Практически - члены семьи. Или (может, так понятнее будет) - домашние животные. Двуногие говорящие орудия.

   Естественно, ни в одном приличном доме не будут держать недоученного, не выдрессированного ризеншнауцера. Это и опасно - а вдруг ребёнка покусает, и неприлично - пришли гости, а посередь прихожей куча собачьего дерьма.

   Поэтому всегда существовала система "профессиональной подготовки". И в части собственно функции - чтобы стремянной подсаживал хозяина в седло придерживая за колено, а не, например, за гениталии. И в части общей психологии - чтобы тот же стремянной, обозлившись на комья грязи на господском сапоге, не ткнул хозяина ножом в то место, за которое и подсаживать нельзя.