— Нет, вам не повезло, — донесся до них брюзгливый мохеровый голос с места нелегкого упокоения Гаурдака. — Потому что счищать с меня эту пакость придется всем и не меньше суток.

— М…Масдай?.. — не веря своим ушам, вытаращил глаза Иванушка[257].

— Масда-а-а-а-а-ай!!! — в следующее мгновение к засыпанному шлаком, камнем, пеплом, грязью и Гаурдак еще знает, чем, ковру неслись все Наследники в полном составе и Сенька, и дружное «Масдай» гремело над плато не хуже традиционного «Ура».

И никто не заметил, как крупная бурая жаба пыталась уползти по острым осколкам камней, пока потерявший сознание Анчар не опустился на нее.

Кириана хватились сравнительно скоро.

Откричав, отобнимавшись и отцеловавшись со всеми подвернувшимися под руку товарищами по борьбе[258] на пике восторга и прочего ликования[259], Эссельте оглянулась по сторонам и тревожно нахмурилась.

— Он ведь только что был здесь?

— Кто был? — уточнил Иванушка, всё еще сияя как новый трехведерный самовар.

— Кириан.

— Кириан? Б-был… — царевич сдвинул брови, припоминая, не пал ли менестрель невзначай смертью если и не храбрых, то невезучих в последние минуты битвы и, не выкопав из памяти такого эпизода, уверенно кивнул: — Определенно был.

— Да я же помню, что был! — почти возмущенно воскликнула гвентянка. — До того, как нас скрутила эта жуть, он стоял рядом со мной, а когда всё кончилось… Когда всё кончилось, он куда-то подевался.

— Хм… — насупилась теперь и Серафима. — И куда?

Она окинула пытливым взглядом ровную теперь как стол поверхность плато, до края которого нужно было идти минут сорок[260], еще раз убедилась в полном отсутствии каких бы то ни было желающих проделать такой путь, и пожала плечами, сдаваясь.

— А пень его знает…

— Киря! — нашел самый быстрый и простой способ поиска и проорал отряг. — Эй, скальд! Скальда нашего не видали?

Атланы, хоть и не представляя, о ком идет речь, тем не менее усердно закрутили головами в поисках хоть кого-то, кто мог бы соответствовать их представлению об отряжском скальде. Но никого даже отдаленно похожего на седого длиннобородого старика с двуручным мечом в одной руке и кантеле в другой поблизости не обнаружилось. Единственный седобородый старик — маг-хранитель Адалет — спал в это время сном упившегося младенца в обществе своих коллег под заботливым крылом горного Змея: борьба с Пожирателем Душ — дело не пустяковое, и сил ни на что другое не оставляла. Второй Змей и два демона, утомленные не меньше своих коллег по волшебному кругу, мирно прикорнули рядышком. Но ни кантеле, ни мечей даже близко от них не было.

Новая идея посетила Амн-аль-Хасса, и он, подобрав оборванные полы бурнуса, отправился в обход вокруг спящих: может, хитроумный бард пристроился где-нибудь там, вдали от шума и суеты, и если не дрыхнет, то сочиняет очередную балладу по случаю, ибо случай без баллады подобен безалкогольной водке, как сказал премудрый Гарун аль-Марун.

Но ни за могучей кучкой, ни слева от нее, ни справа Кириана не оказалось тоже.

Увидев растерянную физиономию возвращавшегося калифа, Эссельте, бледная и встревоженная, с обрывком менестрелевой рубахи, залихватским тюрбаном намотанным вокруг головы, кинулась на поиски сама, расталкивая воинов и то и дело выкрикивая имя миннезингера. Через несколько секунд, сбиваясь с ног собственных и время от времени сбивая других, пропажу искали уже все. И даже Змиулания, пробужденная от дремы, приоткрыла один глаз из шести и обозрела им окрестности на предмет потерявшихся на ровном месте пиитов — хотя бы одного.

Пиитов, как она отчего-то и предполагала, в окрестностях не нашлось, но зато обнаружилось нечто маленькое и холодное под ее сложенным крылом.

Крыло удивленно приподнялось, утомленный взор Змеи встретился с крошечными глазками жабы… и все остальные очи моментально распахнулись, как створки ставней поутру.

— Ты человек?!

Жаба потупилась, и если бы анатомия позволяла, втянула бы голову в плечи.

— Что там? — шестое чувство волоком подтащило взбудораженную принцессу к Змее.

— Тут какая-то мерзкая магия… — нахмурилась Змиулания.

— Где?! — уловив лишь слова, но не их причину, Сенька с мечом в руке была тут как тут.

— Вот, — змеиное крыло осторожно выковыряло из-под змеиного же бока забившийся туда бурый комочек и предъявило на всеобщее обозрение и опознание.

— Откуда здесь лягуша? — недоуменно моргнула Сенька и тут же нашла единственно возможное объяснение. — Точно, колдовство. Причем мерзкое. И с бородавками. А ну-ка мы ее сейчас… — острие царевниного меча подплыло к остолбеневшему земноводному.

То схватилось лапками за грудь и хлопнулось в обморок — бледным пузечком и оранжевыми подгорловыми пятнышками к небу.

Точь-в-точь как человек.

Жаба…

Человек…

Жаба…

Человек…

Жаба…

Словно…

Недоброе подозрение вспыхнуло в душе принцессы, она расширила глаза и затрясла головой, отказываясь признать его реальность, в панике глянула на подругу — и в ее недоверчивом взгляде нашла подтверждение своим самым ужасным страхам.

— Не может быть… — белая, как все меловые копи Гвента, одними губами прошептала Эссельте.

— Киря?.. — растерянно вытянулось лицо Серафимы.

— Где Киря? — резко сменил курс пробегавший мимо отряг.

— Вот!.. — трясущимся пальцем гвентянка указала на слабо подрыгивающую лапками жабу, лежавшую на крыле Змиулании, словно на предметном столе натуралиста.

— Это такая шутка? — сдвинул рыжие брови конунг.

— Какая шутка!!! — воздев руки к стремительно светлеющему утром небу, возопила принцесса. — Он превратился!!! Помнишь клятву в пещере? Так вот!!! Не знаю, как, но она сработала! Иначе отчего?!

На крик и драму быстро собрались зрители[261].

— А… ты уверена, что это именно Кириан? — взволнованно закусил губу лукоморец.

— Уверена!.. — слезы брызнули из глаз Эссельте. — Что нам делать?! Адалет?.. Адалет! Адалет!!!

Но старый маг, равно как и чародеи помоложе, спал беспробудным сном окончательно измотанного, выжатого и обессиленного, нарушить который сейчас не смогло бы и третье пришествие Гаурдака.

— Адалет… Кириашечка… — рыдая, гвентянка сгребла земноводное с подноса-крыла и прижала к груди, щедро орошая коричневую голову потоком слез.

— На вот, заверни, а то бородавки пойдут, — заботливо оторвал от края рубахи лоскут и протянул ей Олаф.

На заплаканном личике принцессы отразился такой ответ, он же совет, он же указание направления, куда следовало пойти самому отрягу, что тот заалел, как майское утро, и спешно бросил тряпку под ноги.

— Сима… что теперь делать?!.. — отчаянно хлюпнула носом гвентянка.

В памяти царевны всплыли некие события двухмесячной давности.

— Ты его любишь? — строго спросила она подругу.

— Д-д-д…н-н-н… то есть, как?

— Как поэта, — сурово ответствовала Сенька.

Эссельте перестала всхлипывать и честно задумалась.

И так же честно ответила:

— Нет.

— А как музыканта?

Новый раунд задумчивости.

— Спроси еще что-нибудь?

Царевна покосилась на пришедшую в себя жабу, вздохнула и проговорила:

— Поцеловать сможешь?

— Кого? — растерялась принцесса.

— Его, — кивнула на клятвопреступника Сенька.

В толпе громко гыгыкнули.

Олаф цыкнул страшным голосом, и смех из открытой перешел в сдавленную форму.

— Помнишь, я тебе рассказывала? Как всё началось? — не обращая внимания на реакцию атланов и не вдаваясь в подробности, заговорщицки прищурилась Серафима.

— А-а-а… Ага.

— Ну и?

Эссельте нахмурилась, задумалась на несколько секунд, поджала губы, мимоходом пожалев про выброшенную Олафом тряпку, и решительно чмокнула замершее земноводное в макушку.