— Голема? — не сразу уловил Олаф полет метафоры.

— Голем на его месте был бы сообразительней! — сердито воскликнула девушка. — И понял бы уже двести раз, что мы не в игры здесь играем, и что на кону стоит судьба Белого Света!

Из дальнего угла, оккупированного королевским медиком, донесся тяжелый вздох.

— Я… это понял… ваши величества, ваши высочества… И если обещания ее высочества принцессы гвентянской Эссельте насчет убежища Вишне в любой другой стране остаются в силе…

— Да, конечно!

— …то я скажу, где ее можно найти. Вернее, кто может знать, где она прячется.

Чтобы добраться до цели, у маленького отряда из Олафа, Кириана, Сеньки и Фикуса ушло два часа. Два часа проплывающих мимо и сливающихся в одну бесконечную картину портовых кварталов, причалов, складов, рыбачьих халуп, перевернутых на ночь лодок, напоминающих выбросившихся на берег дельфинов, таверн, кузниц, плавилен, домов удовольствий… Два часа торопливого пути сквозь толпы снующих горожан и гостей столицы в непрерывном ожидании магического удара сбоку, сзади или со всех сторон сразу.

Два часа, заставивших товарищей думать, что Атланик-сити кончится не раньше первой пограничной виселицы Караканского ханства[115]. И что за это время там, в доме Олеандра, где Эссельте и все еще не пришедший в сознание чародей остались под сомнительной защитой хозяина, ненадежной — Ахмета и непредсказуемой — посоха, даже за пять минут могло произойти очень и очень многое…

Дорога постепенно сузилась, потеряла свое мощение, но вокруг стало чуть светлее — насколько это было возможно в восьмом часу вечера. Путники недоуменно огляделись: двух-трехэтажные каменные коробки по обеим сторонам дороги, напоминавшие, скорее, гигантские надгробия, постепенно сменились маленькими домишками из низкосортного камня. За медными оградами виднелись крошечные чахлые огородики размером с хорошую лукоморскую клумбу. Тут и там в пыли под ногами прохожих и по канавам шмыгали пестрые тощие куры вперемежку с такими же собаками и детьми. Из распахнутых окон с позеленевшими медными рамами на экзотического вида чужаков таращились и щурились обитатели одноэтажного Атланик-сити, и от их взглядов втиснувшемуся между Серафимой и Олафом менестрелю становилось не по себе.

— Куда это мы так долго идем, о молчаливейший из эскулапов? — Кириан поправил на плече неразлучную лютню, оглянулся с тоскливой нежностью на очередной кабак, оставшийся позади, отхлебнул снова из аварийной фляжки и решительно нарушил обещание не задавать вопросов раньше времени.

Друзья его согласно кивнули и снова впились настороженными взглядами в хиреющий с каждым шагом пейзаж: город, похоже, кончался, а обещанного знатока местонахождения Вишни так и не наблюдалось.

Фикус понуро и безмолвно вышагивал впереди, словно забыл, что за ним идет еще кто-то, и даже не повернул головы на голос барда. Помолчав еще какое-то время, будто заново обдумывал, стоят ли иноземцы его доверия, придворный врач в конце концов, проговорил, не поднимая глаз:

— Мы почти уже пришли. Дальше будет перекресток, и от угла — пятый дом на дальней стороне. Но вы туда ходить не должны.

— Это почему? — подозрительно склонила голову царевна.

— Чтобы не напугать ее, — неохотно выдавил знахарь.

— Вишню? — обрадованно встрепенулся Кириан.

— Нет, — будто через силу покачал головой атлан.

— А кого тогда? — недоуменно скривил разбитую и распухшую губу отряг.

— Ее мать.

— Так значит, наследняя последница… в смысле, последняя Наследница… прячется не здесь! — глубокомысленно изрек поэт.

— Может, это у вас в Гвенте люди прячутся там, где живут… — с неожиданной брюзгливостью проговорил лекарь.

— Не волнуйся, — твердая рука Сеньки уверенно легла на плечо Фикуса. — Мы заберем ее и сразу покинем страну. Больше она сюда не вернется, если не захочет. И, кстати, все ее родственники могут присоединиться к ней в любое время. Денег на дорогу мы дадим.

Королевский медик отрывисто кивнул, и царевна почувствовала, что малая доля напряжения спала с его души.

— А если хочешь, то и ты со своими… кто у тебя там есть… можешь уехать с ней, — вовремя подхватил отряг. — Хороший знахарь пригодится везде!

— Ну, с легендарным Друстаном мне уже точно не сравниться, — кривовато усмехнулся атлан, не отвечая на предложение.

Еще несколько шагов — и он остановился у серой глухой стены неказистого, но крепкого дома на углу и поднял в предупреждении руку:

— Дальше не надо ходить, ваше величество, ваше высочество, менестрель… Подождите меня здесь, пожалуйста.

— А, может, нам поближе постоять? Ты уверен?.. — поиграл пальцами на рукояти топора конунг.

— Что матушка Груша не причинит мне вреда? — невольно хмыкнул врач. — Да, уверен, ваше величество.

— Ну, смотри, — героически выпятил нижнюю губу и отставил ногу менестрель. — А то ведь нам не долго…

— Обязательно буду смотреть, — послушно склонил голову Фикус, без дальнейших слов завернул за угол и пропал из виду.

— Будет, как же… — недовольно пробурчала под нос Серафима и, чуть отойдя от стены, как бы невзначай выглянула в пересекающий их улочку переулок.

— Он сказал ждать его здесь! — прочитав намерения, написанные у царевны не то, что на лбу — на всей ее поверхности крупными буквами жирным шрифтом, брюзгливо напомнил Кириан[116].

— Так для его же блага стараюсь… — вздохнула непонятливости товарища царевна.

— Мы обещали, Сима, — сурово, хоть и без особого убеждения поддержал миннезингера Олаф.

— Ну, хорошо… уговорили… — мученически завела под лоб глаза и прислонилась к стенке рядом с друзьями Сенька. — Пойду минут через пять …

— Десять, по-хорошему, — покачал головой отряг. — Должен же он с хозяйкой дома поговорить сначала, о здоровье спросить, о жизни поинтересоваться, о соседях… Неприлично сразу к делу переходить.

— Угу, — угрюмо промычала Сенька. — Здоровье, соседи, Жучка, внучка… а потом пироги еще сядет есть…

— Пироги?.. — что-то болезненно ёкнуло в желудке менестреля. — С картошкой и грибами, поди еще?

— Да с мясом тоже ничего бы было… — забыл про этикет и загрустил Олаф, не к месту и не ко времени вспомнив, что обедали они в двенадцать, а время уже скоро восемь.

— Эгоисты эти атланы, — сурово приговорил Кириан под аккомпанемент желудочного оркестра, варящегося в собственном соку при одном упоминании волшебного слова «пироги».

— Почему? — не поняла царевна, прогоняя жестоким усилием воли собственные фантазии на тему разнообразной выпечки.

— Мог бы нас с собой пригласить, вот почему! — менестрель обиженно прищурил подбитый дважды глаз, отчего тот вовсе скрылся из виду.

— Может, он пугать ее не захотел? — с сомнением предположила Серафима, оглядывая товарищей.

— А чего ей нас пугаться? — на опухшей физиономии барда, больше всего похожей сейчас на морду панды, как могло, отразилось недоумение.

— Вот и я о том же… — машинально поправил съехавшие с плеча ножны заспинных топоров рыжий воин.

— Ну, может, он догадается пирожков с собой прихватить? — неуверенно предположила Сенька.

— Жди да радуйся… — ворчливо выдавил музыкант.

— Может, ему намекнуть? Я могу им в окошко постучать! — осенило конунга, и он с готовностью подался вперед.

— Стой!!! — спешно воскликнула царевна в отчаянной попытке предотвратить если не катастрофу, то сердечный приступ у старушки — наверняка. — А… может у нее на ужин сегодня не пироги, а… какой-нибудь суп! Из шпината и сельдерея!

— С мясом? — остановился отряг.

— Без! — решительно сообщила Серафима и принялась наносить превентивные удары, отсекая возможности оппонента к маневрированию. — И без лука! И без рыбы! И без курицы! И даже без соли!

— Ну и гадость… — скривился Олаф и вернулся на место.

Кириан, который шпинат признавал лишь в качестве оберточного материала для пудинга, с негодованием кивнул.