Купол содрогнулся несколько раз под натиском чего-то свирепого и мощного, спружинил, и вдруг хрустнул, будто теннисный шарик, попавший под каблук, рассыпаясь, ломаясь, крошась…
Агафон вскрикнул от резкой боли в висках, эфемерная, словно паутинка, нить, связующая его с Абуджалилем порвалась, и остатки защитной магии прыснули во все стороны, как испуганные стрижи.
Свежий воздух, теплый от заботливых лучей фальшивого, но горячего солнца, ударил ему в лицо, мир звуков нахлынул приливной волной, заставляя теряться, дрожать и прислушиваться в беспокойном ожидании и предчувствии…
Зажмуренные глаза чародея приоткрылись осторожно, яростно гудящая и кружащаяся голова нерешительно приподнялась…
Небо…
Солнце…
Крыши…
Стены…
Улицы…
Туман.
Там, далеко, за едва видной из центра ярко-медной городской стеной, клубился серый, холодный, влажный, ласковый, родной, спасительный туман.
— Масдаенька, миленький, лапушка, дорогой, ненаглядненький, дай я тебя расцелую!..
— Держись!!! — внезапно-нервно выкрикнул вдруг в ответ ковер, и рванул вперед что было сил, только встречный ветер в ушах засвистел, как оголтелый.
Захолодев от дурной мысли, Агафон кое-как привстал на четвереньки, слабо опираясь на трясущиеся руки, неуклюже оглянулся через плечо… и замер.
Вслед за ними, отставая уже всего метров на десять-пятнадцать, несся подобно черному пустынному смерчу ифрит.
И в руке его разгорался и разрастался косматый оранжевый шар, злобно плюющийся белым огнем.
— К-кабуча…
Кроваво-алая ухмылка, словно ломоть арбуза, снова расколола чернильное лицо короля, багровые глаза, налитые безумием, сверкнули торжествующе, рука взмахнула, посылая свою ослепительно-яркую ношу вперед…
Исступленно, отчаянно, сознавая с давящей тоской, что магических сил в нем осталось не больше, чем в лютне Кириана, Агафон вскинул ладони, пытаясь если не послать назад, то отклонить настигающую их смерть…
И не смог.
Упрямый комок огня прошил тонкую стенку, словно шелк, и снова устремился к цели.
Ковер, тоже чуя беду, стремительно сманеврировал, надеясь затеряться в паутине узких улочек, сфинтил вправо, влево, нырнул в пике, и неподвижные фигуры заколдованных звонким стеклянным градом посыпались на радостно заигравшую апельсиновыми бликами мостовую.
Свистящий снаряд, оставляя за собой плотный хвост из раскаленных искр, догнал его секунду спустя почти у самой земли.
Словно нож сквозь разогретое масло, прошел он через заднюю кромку ковра, оставляя дыру размером с блин.
Края ее моментально подхватили пламя.
— Масдай, не-е-е-е-е-ет!!!..
Моментально потеряв высоту, ковер вместе с последним пассажиром беспомощно обрушился на брусчатку, а через мгновение тенью черной смерти над ними нависла огромная туша ифрита.
Едва вскочив на ноги, Агафон швырнул из последних сил в смоляную скалящуюся рожу вялый блеклый шар, самоликвидировавшийся ровно посредине пути, метнулся к корчащемуся в конвульсиях ковру, бросился грудью на зияющую гарью и расплавленным золотом дыру, и принялся бестолково колотить по упрямо вырывающемуся из-под него пламени руками.
— Масдай, нет, нет, нет, умоляю тебя, не-е-е-е-ет!!!..
— Поздно!!! — раскатился над головой брызжущий предвкушением близкого возмездия голос.
— Да пошел ты в… — свирепо ощерился волшебник, отчаянно жалея, что израсходовал все силы свои до капли, и вместо молний и огня в злорадную гнусную морду приходится швырять лишь оскорбления.
— Что-о?! — взбешенно поднялся на дыбы ифрит и стал, казалось, еще огромнее. — Да как ты смеешь, назвав меня по имени и попросив пощады…
Ковер вздрогнул, словно от боли, и маг взвыл и дернулся вместе с ним, будто и в его груди появилась медленно разрастающаяся огненная дыра.
Зубы чародея стиснулись до хруста, глаза вспыхнули яростным отчаянием и злостью, и, не соображая больше, что делает и не заботясь о последствиях, он вскочил и очертя голову набросился на короля, словно побитый, но не побежденный мальчишка в уличной драке.
— У такого, как ты… я — подыхать стану… пощады просить не буду!.. — осатанело лупя руками и ногами куда ни попадя, хрипло рычал он. — И имя это… ты не трожь!.. Ты… не имеешь… на него… права!!! Потому что ты… подонок… и мразь!.. И другого названья… нет тебе!!!..
Громадные волосатые лапы ифрита сцапали человека за грудки, подняли, и горящие слезами и бессильной ненавистью глаза волшебника оказались напротив хищно сощуренных очей хозяина города — бездонных и багровых, как все реки крови мира.
— Масдай — это моё имя!!! — прогрохотал жуткий голос в лицо Агафона. — Это моё имя!!! Слышишь, ты, мозгляк, трус, бахвал, болтун, ЭТО!!! МОЁ!!! ИМЯ!!! ИМЯ!!! ИМЯ!!! ИМЯ!!!..
— …имя…имя…имя… — заметалось по металлическим улицам угодливое эхо.
— Тогда Маарифу ибн Садыку следовало назвать своё творение иначе!!! — взбешенный маг исступленно вцепился в грязные лохмы чудовища, словно рассчитывал оторвать ему голову. — Потому что, если бы он знал, что дает имя такого ублюдка, как ты, такому чуду, как Масдай, он бы скорее распустил его по нитке!!!
— Что?!
— Размотал, распустил, выбросил, сжег!!!..
— Что?!..
— Развеял по ветру, и сыновьям своим запретил бы упоминать его!!!..
— Что?..
— Потому что носить одно имя с тобой…
— Что… что… что… ты… сказал… — ифрит затряс чародея так, что у того зубы клацнули и голова замоталась, будто у тряпичной куклы, но остудить всепоглощающую, обжигающую боль, отчаяние и злость в сердце Агафона было уже ничему не под силу.
— Потому что ему носить твое вонючее имя и имена девяти мерзавцев из твоей шайки — позор!!! — остервенело выкрикнул в лицо врага маг, замахнулся, чтобы ударить…
И полетел.
Через несколько секунд голова Агафона встретилась с серебряным фасадом дальнего дома. На мгновение в ней взорвались фейерверки, раскалывая хрупкий сосуд со слепящей, раздирающей нервы болью, и настала ночь.
Осознание того, что он не мертв, что кроме бескрайней тьмы на Белом Свете существует и бескрайняя боль — телесная и душевная — приходило к его премудрию медленно, словно капля смолы стекала по шершавому чешуйчатому стволу к далеким корням.
Последняя погоня, гибель Масдая, безумные очи короля, его огненный шар, жуткие звуки падающих стеклянных тел, снова погоня, снова Масдай, и снова звон стекла о золото тошнотворными липкими волнами накатывались на сражающийся с блаженным беспамятством мозг, каждый раз смывая остатки надежды и воли в холодную тоскливую бездну отчаяния.
Масдай…
Иван…
Сима…
Олаф…
Эссельте…
Селим…
Яфья…
Абу…
Мертвы…
Все…
Все…
Все…
Господи, о Господи милосердный, почему они, почему не я…
Масдай…
Масдай…
Масдай…
Страшная дыра с пламенеющими краями, разрастающаяся на глазах, словно моровая язва, пугающий запах паленой шерсти, безмолвный крик, выворачивающая душу наизнанку судорога снова возникли в памяти, как вечное огненное клеймо, и Агафон бессильно всхлипнул и тихо застонал, не в силах выносить ужасное зрелище больше.
Масдай…
Масдай…
Масдай…
— Масдай… здесь…
— Здесь…
— Не волнуйся…
— Всё в порядке…
Или он всё-таки умер? И попал туда, куда попадают после гибели не только хорошие люди, но и хорошие ковры?..
Или наоборот?..
Масдай здесь?..
— М…мас… д… — тихо прошептали его запекшиеся губы. — М-мас…дай…
— Здесь я, здесь, Агафонюшка. Смирно лежи…
— З…здесь…
Как хорошо, что я всё-таки умер…
— Не дождешься, — брюзгливо-заботливо пробормотал на ухо незнакомый голос.
Кажется, он высказал свою мысль вслух?..
— К…кто…
— Что он сказал?..
— Что он говорит?..
— Ему плохо?..
— Н-нет… м…м…не… н-не… п-пло…хо… — выдавил сипло Агафон. — М…мне… х-х… х-х… х-х-х…
— Хорошо?! — радостно воскликнул женский голосок.