Изменить стиль страницы

Машина обогнула Торвег[1], где пересекаются две главные улицы, и остановилась на углу. Ланге сунул шофёру три марки, приятно потянулся и скрылся в толпе. До вечера он решил всё же посетить два-три адреса, которые ему дал Уайт, а после весело отдохнуть.

Ланге остановил прохожего и спросил, где находится улица Конгенегаде[2]. Прохожий оказался немцем. Он погрозил Ланге кулаком и грозно ответил:

— Я тебе покажу — королевство!

Стоявшая рядом бодрая и суетливая старушка с улыбкой сказала Ланге:

— Вы стоите на этой улице, незнакомый человек.

А через несколько минут Ланге вошёл в узкий длинный двор, отыскал нужную квартиру и торопливо постучал в дверь.

На пороге появился сгорбленный и седой старик. Он приложил ко лбу ладонь и, щурясь как будто от солнца, посмотрел в лицо Ланге.

— Мусейд дома? — спросил Ланге.

Старик оказался глуховатым и не говорил по-немецки. Он приложил к уху ладонь и, когда Ланге повторил свой вопрос, скорее догадался, чем понял, о чём его спрашивают. Он несколько раз повторил: «Мусейд», покачал головой и, переступая ногами, постарался изобразить бегущего человека, говоря при этом: «Швеция».

«Сбежал», — догадался Ланге, торопливо откланялся и ушёл озабоченный. Он вёз Мусейду письмо Уайта и рассчитывал использовать норвежца как переводчика. Положение осложнялось, Ланге вышел во двор и в калитке столкнулся с человеком небольшого роста, широкоплечим, со смуглым лицом. Незнакомец извиняюще снял тёмно-синюю шляпу и молча уступил дорогу, Когда он снимал шляпу, Ланге увидел золотые часы на его белой руке, выделяющейся на фоне смуглого лица. «На лице загар», — решил Ланге и стал размышлять, как в Норвегии мог загореть этот человек.

Свернув за угол, Ланге прочитал название улицы — «Мункегаде»[3], заглянул в записную книжку и обрадовался, что сможет без расспросов найти второй адрес, где живёт норвежец Хамбро.

На этот раз Ланге пришлось долго ждать в коридоре.

Дверь открыл заспанный немец с реденькими усиками, закрученными вверх. Осмотрев Ланге, он приветливо улыбнулся, поздоровался и пропустил гостя в квартиру. «Опять неудача», — с огорчением подумал Ланге, когда увидел на стене в комнате портрет Гитлера.

— Хамбро давно умер, — сказал немец и, показывая рукой на белого шпица, добавил: — Осталась вот только его маленькая собачка…

Ланге не слушал немца, смотрел в окно, и вдруг глаза его округлились. На противоположной стороне улицы он увидел загорелого незнакомца, с которым столкнулся недавно. «Уж не следят ли?» — мелькнула мысль в голове. Незнакомец внимательно посмотрел в сторону парадного входа и, не прибавляя шага, прошёл дальше. «Бесспорно, следят», — решил Ланге.

— Зачем вам нужен Хамбро? — спросил немец, но Ланге не ответил, извинился и закрыл за собой дверь.

Когда он вышел в коридор, то посмотрел в щёлку парадной двери, но никого не увидел. Торопливо прошёл во двор. Ему повезло. Двор оказался проходным. Через минуту Ланге был на другой улице, тут же подвернулся свободный «опель». Ланге велел ехать до лучшего ресторана.

Шофёр скосил глаза на Ланге, усмехнулся и ответил:

— Он единственный в городе.

Ланге почувствовал, как неумело он ведёт себя. Ещё в Лиинахамари он хотел было отказаться от предложения Уайта поехать в Тронхейм, но, понадеявшись на свой большой жизненный опыт, согласился. К тому же он не хотел портить отношений с влиятельным соотечественником. Вспомнив о слежке, Ланге посмотрел в заднее окно машины и улыбнулся: «Потеряли». Но всё же он ехал злой и недовольный.

Ресторан находился на первом этаже, а на втором — гостиница. Ланге обрадовался такому сочетанию. Решил плотно закусить, снять номер и несколько часов отдохнуть.

Он вошёл в ресторан, сел в дальнем углу, так, чтоб была видна входная дверь, и осмотрелся. Как ни старался он упросить официанта, — хлеба ему не дали. Для этого нужен был талон хлебной карточки. Ланге заказал вина, трескового супа, жареную пикшу, миноги. И хоть без хлеба, но пообедал с большим аппетитом.

В гостинице его ожидало разочарование — не оказалось свободных мест. Гостиница была единственной в городе, как и ресторан. Ланге ничего не оставалось делать, как уйти на улицу. К вечеру стало холоднее, с моря потянуло сыростью, подул ветер. Прохожих становилось все меньше, да и те торопились по своим углам.

Ланге шёл через небольшой сквер. Он чувствовал усталость и, дойдя до первой скамейки, тяжело опустился на неё. Поднял ворот куртки, запустил руки в карманы брюк и, съёжившись, задумался. Вспомнил Америку, большие скверы, группы безработных и бездомных, отыскивающих место на ночлег вот под такой же скамейкой. От вина шумело в голове, клонило ко сну. Ланге закурил и повернулся на приближающиеся шаги. К нему шла бедно одетая, но миловидная молодая женщина, прижав к груди руки с плетёной сумкой из морской травы. Она протянула руку и на ломаном немецком языке попросила милостыню. Ланге сунул руку в карман, нащупал кроны, но не торопился доставать их. Смотрел в глаза женщины и думал: «Не переночевать ли у неё? В нужде и за деньги она поможет мне. Это находка». Он достал кроны, отсчитал пять, подумал и решил, что на первый раз хватит с неё. Женщина поблагодарила и, снова прижав к груди руки с сумкой и деньгами, тихо пошла дальше. Ланге встал и пошёл следом за ней.

— Послушайте! Разрешите проводить вас, — вкрадчиво сказал Ланге, догнав женщину.

Она согласилась. Они вышли из сквера и свернули за угол в глухую улицу.

Женщину звали Линой. Она рассказала Ланге, что живёт в Тронхейме с детства, имеет сына и старуху мать. Больше у неё никого и ничего нет. Летом этого года погиб муж, где — она не сказала. Вскоре её уволили с работы… И вот начались голодные скитания. Нужда заставила ходить с протянутой рукой. Но она стыдится и просит только с наступлением темноты. Женщина остановилась, всхлипнула и положила голову на грудь Ланге.

— Спасибо вам, добрый человек. Не знаю, как благодарить…

Ланге слушал рассеянно, зная, что теперь не придётся ночевать на улице. «Плохое начало дня всегда предсказывает хороший его конец», — подумал он, взял Лину под руку, и они пошли дальше.

— Плохо, я не могу вас пригласить к себе. Мы живём у хозяина на квартире, он не любит посторонних, потом мать, ребенок… Но вы не огорчайтесь. По знакомству всегда можно устроиться с ночлегом. У меня есть подруга детства, работает в гостинице, она поможет вам, я переговорю с ней.

— Вы не покинете меня? — неожиданно спросил Ланге и крепче прижал руку Лины.

— Если хотите, я останусь, но ненадолго, хорошо?

Лина действительно устроила номер в гостинице. Она познакомила Ланге с подругой, и та, беря деньги, просила приходить в любое время и, лукаво подмигнув, шепнула ему, что для друзей у неё всегда найдётся свободный номер.

Ланге спустился в ресторан, купил две бутылки вина, рыбных консервов, икры и быстро возвратился в номер. В нём стояла низкая деревянная кровать, стол, кресло и два стула. На стене небольшое зеркало. Окна закрыты чёрными маскировочными шторами.

Лина расставила закуску, Ланге открыл бутылку. Стакан был один, и они решили пить по очереди.

Ланге болтал о пустяках. Он не задал Лине ни одного вопроса о городе, немцах, обо всём том, что могло его интересовать. Когда открыли вторую бутылку, Ланге захмелел. Он говорил громче, а руки ни на секунду не были спокойны. Лина пила понемногу, сославшись, что почти никогда не брала в рот вина. Но всё же от выпитого у неё выступил румянец на щеках. Она расстегнула верхнюю пуговицу розовой блузки, потом вторую.

Ланге залпом выпил стакан вина, налил Лине и подошёл к ней.

— Выпей всё за нашу любовь, — чуть пошатываясь, сказал он.

В его голосе не прозвучало ни одной ласковой нотки.

— Не хочешь? — сказал Ланге, когда Лина, сделав два маленьких глотка, поставила стакан на стол. — Как хочешь.

вернуться

1

Рыночная площадь в Тронхейме.

вернуться

2

Королевская.

вернуться

3

Монашечная.