— Почему пустынны улицы? — спросил Ланге матроса.

— Немцы арестовали всех финнов и заставили работать в шахтах.

— Вот как!…

— Друзья до чёрного дня, — осклабился Уайт. — Шли под руку, а теперь… Забавная эта война.

— Почему не грузите на транспорт оборудование? — спросил Ланге Томагаука.

— Немцы только сегодня разрешили вывозить. А пока мы складываем оборудование вот здесь, — матрос повёл Ланге и Уайта за угол барака.

Ланге торопливо обошёл большой двор, заваленный техникой из подземных магистралей, и, побагровев, подскочил к Томагауку.

— Куда вы натащили эту дрянь? — закричал он, тряся головой. — Вагонетки, противовесы, шкивные колёса, стальные канаты, скреперные лебёдки… Боже мой! Вы, вообще-то, понимаете, что к чему?

Томагаук пожал плечами и вытянул губы, которые и без того у него обвисли. Только Уайт был безразлично спокоен. Ланге показалось, что тот в душе даже смеётся над ним.

— Я сам спущусь в шахты, — хвастливо заявил Ланге, подойдя к Уайту. Он впервые вспомнил горного инженера, погибшего на сгоревшем транспорте. Пожалел, что его нет.

Они обошли барак и сели на скамейку. По дороге быстро приближалась большая колонна людей под охраной немцев.

— И если мы ничего не вывезем… — тихо сказал Ланге, сунув в рот сигарету, и только когда прикурил, щуря правый глаз от дыма, добавил: — Я взорву вход в главный квершлаг.

— Что это за штука? — спросил Уайт.

— Основная транспортная магистраль рудника, — ответил Ланге, смотря на быстро проходящую колонну. Неожиданно он вскочил со скамейки и крикнул:

— Хекконен!

Но колонна уже скрылась за поворотом. Уайт вопросительно посмотрел на Ланге.

— Хекконен — финн, бывший заместитель управляющего рудника, наш человек, — шепнул Ланге на ухо Уайту.

Ланге обрадовался встрече с Хекконеном, который отлично знал все закоулки шахт и подземную технику. Зачем же Ланге лезть в тоннель, когда за него несравненно лучше всё сделает Хекконен?

Ланге и Уайт направились к немецкому коменданту.

Капитан фон Хадлер, начальник концентрационных лагерей и комендант поселка Никель, надел пенсне и, насвистывая, вышел на крыльцо каменного дома. Он не любил пускать к себе посторонних.

— А зачем нужен вам арестованный? — спросил фон Хадлер, выслушав просьбу Ланге и возвращая Уайту пропуск, подписанный Тербовеном.

— Как проводник, — по-немецки ответил Уайт.

— Я готов помочь вам, — нараспев сказал фон Хадлер и, приоткрыв дверь, позвал солдата: — Оскар! Назначаю тебя проводником к этим господам. — Глаза фон Хадлера открыто улыбались.

Ланге и Уайт переглянулись, не ожидая такого оборота дела, но долго благодарили капитана за внимание. В конце разговора они повторили просьбу о Хекконене.

Фон Хадлер снял пенсне, неторопливо протёр стёкла куском зелёной замши и вдруг ни с того, ни с сего захохотал. Потом приказал Оскару привести Хекконена и, сославшись на свою доброту, сказал отрывисто: «Разрешаю», — и скрылся за дверью.

Ланге и Уайт нетерпеливо ходили около дома коменданта из стороны в сторону, долго сидели на крыльце, курили, пока наконец не появился на дороге рыжебородый и дряхлый Хекконен в сопровождении немецкого солдата.

На крыльце снова появился фон Хадлер.

— Господа! Арестованный будет вашим проводником под охраной моего солдата. Оскар! Ночевать отведёшь его в лагерь.

— Благодарим вас, — расплылся в улыбке Ланге и, повернувшись к Хекконену, сказал по-английски: — Здравствуй! Пойдём!

— Куда? — спросил Хекконен, переступая с ноги на ногу.

— В шахту, покажешь… — Ланге взглянул на коменданта и потянул Хекконена за рукав.

— Не пойду! — отрезал финн, освобождая руку. — Работать за твою шкуру? А мою-то ты давно уже продал. — Хекконен отвернулся и пошёл обратно к руднику.

Солдат растерянно смотрел на коменданта, но фон Хадлер, насвистывая, захлопнул за собой дверь.

ГЛАВА 15

К исходу третьей ночи разведчики пересекли широкую дорогу Печенга-Мурманск и, торопя друг друга, снова ушли в сопки. Рассвет наступил, казалось, неожиданно рано. И так всякий раз, — разведчики едва успевали проходить расстояние, намеченное на каждую ночь.

Юго-восток белел, обнажая горизонт и склоны сопок. Морозило, но с севера тянуло теплом.

— Море дышит, Миша, — переводя дыхание, сказал Шубный, карабкаясь за Борисовым на сопку.

— Оно с нами, Фома. И почему так: с юга ветер всегда холодный, а с севера — тёплый? Особенно на зорьке. Так и ласкает тебя, согревает. Давай руку, а то свалишься.

Богатырь Борисов легко вытащил за собой Шубного, тот — радиста Башева, и снова один за другим змейкой полезли всё выше и выше на двухгорбую сопку.

— Это, Миша, от Гольфстрима дует теплом-то. Море не мёрзнет. Другое дело — у нас в Архангельской…

— Разговорчики! — прикрикнул Ломов.

С каждым днём на марше и на привале разведчики чувствовали себя всё свободнее. Шутники вовсю острили, а слушающие не могли сдержать смеха. Днём, во время отдыха, разведчики собирали ещё не потерявшие вкуса ягоды, которыми так богаты сопки Заполярья осенью. Увлекаясь, матросы уползали далеко от расположения лагеря, и их могли обнаружить. Нарушения дисциплины, даже невинные, могли привести к гибели отряда. Это беспокоило Ломова. На очередном привале он решил строго предупредить разведчиков.

Вскоре вошли в лощину, распластавшуюся ровной площадкой в седловине двугорбой сопки. Она была выше других окружающих её сопок. Ломов остановил отряд, выслал вперёд разведку, которая вскоре вернулась с приятными вестями: немцев на сопке нет. Удивительно было для разведчиков, почему на такой командной высоте немцы не организовали наблюдательного пункта?

Место вынужденного привала оказалось очень удобным и выгодным. Матросы сложили весь груз, свободно вздохнули, расстегнули ватники. Выбрали в камнях три наблюдательных поста. Ломов наметил план обороны на случай боя и отхода. Разведчики крутили самокрутки, но никто не закуривал.

— Только не все сразу, — разрешил Ломов. — Да табачок-то экономьте.

После завтрака повалились спать, трое ушли на вахту. В лагере дневалил Шубный.

Ломов с Чистяковым выползли на гребень сопки, устроили в камнях амбразуру для наблюдения. Молча смотрели вниз. Они отчётливо видели лощину, клочок дороги на противоположной сопке. Ломов развернул карту и только сейчас понял, почему так поздно они пересекли дорогу Печенга — Мурманск. Отряд ночью уклонился влево. Ломова беспокоили не только напрасно пройденные километры в сторону от цели, но даже сотни метров, так как на это тратились дорогое время, силы людей.

— Дорога идёт на Никель, мы около развилки, — сказал Ломов и замолчал.

Из-за сопки справа вывернулась колонна людей. Она двигалась по дороге, и, казалось, ей не было конца. Люди, одетые не по-осеннему, ёжились от холода, горбились. Над головами от дыханий клубился пар. Многие были в гражданском, некоторые в русской армейской форме, во флотских бушлатах. Спереди и по бокам шли немцы-автоматчики, почти каждый из них на поводу вёл собаку. Колонна окончилась и сразу появилась другая — женщины. Их было немного. Около бурной речки, которая на километр была видна Ломову слева, первая колонна остановилась, вторая скрылась за сопкой.

— Пленные, что ли? — шепнул Чистяков.

Ломов увидел одинокий домик у речки, во двор которого согнали людей. Через некоторое время люди стали расходиться в разные стороны с кирками, лопатами, носилками и тачками. Три двухколёсных тележки с длинными оглоблями и впряженными в них людьми выкатились на дорогу.

Разведчикам хотелось знать, зачем немцы согнали сюда людей, что собирались делать тут, далеко за линией фронта. Люди привычно принялись за работу, и Ломов понял, что они здесь не первый день.

По бурной, неширокой реке вниз по течению одна за другой удалялись лодки, груженные большими квадратными камнями. На каждой было по одному гребцу, едва успевавшему управлять лодкой. На берегу ждали люди с носилками. Камни несли до дороги, откуда на тачках и тележках доставляли к сопке, той самой, которая была напротив разведчиков. Тачки и тележки одна за другой куда-то исчезали.