– Ты бы мог устроиться дома, а не в этой дыре.
– Но в заморских базах платят больше, чем дома, – упорно возражает старший лейтенант.
Это, видимо, один из тех деклассированных проходимцев, которых в США за приличную сумму можно нанять для любого, даже «мокрого» дела.
– Уверяю тебя, что у нас многие ребята сами выбрали эту дыру. А для развлечений мы летаем в Париж, по увольнительной. У вас там можно шикарно покутить не хуже, чем в сорок пятом. Да и здесь мы не скучаем, не бойся. Пойди посмотри, каких красоток мы подобрали в официантки для офицерского клуба.
– Слушай, Картер, а ты не думаешь, что ваше благополучие скоро кончится?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, что авиабазу, например, могут прикрыть за ненадобностью или что португальцы могут потребовать острова обратно. Война давно кончилась, и Америке незачем больше тратить средства для содержания такого количества баз.
Старший лейтенант громко хохочет. В его смехе слышится оттенок презрения к собеседнику.
– Да ты что, с луны свалился? – спрашивает он наконец. – Поговори-ка ты с нашим командиром, он тебе как дважды два четыре докажет, что настоящая война еще впереди. О нет! Уходить отсюда наше начальство не собирается. А что касается португальцев, то с ними проще всего! Им заткнули рот: кому долларами, а кому и другими способами.
И офицер опять хохочет, довольный своей шуткой.
Я оборачиваюсь. Голос одного из собеседников недаром показался мне знакомым – это был французский журналист, мой сосед по самолету. Он, разумеется, лишь притворялся наивным, чтобы вызвать на откровенный разговор недалекого американского солдафона, с которым, повидимому, был знаком раньше.
Старший лейтенант уходит, а француз присоединяется ко мне. Он сразу же подтверждает мою догадку.
– Я познакомился с этой грязной скотиной в Париже в сорок пятом году, – говорит он. – Мне приходилось сталкиваться с ним по работе. Посмотрели бы вы тогда на таких молодчиков и на их начальников. Официально они выступали в роли освободителей, а держали себя не лучше, чем оккупанты. Правда, такие, как Картер, не слишком чванились своей «освободительной» миссией. Это их попросту мало интересовало. Картер только делал свой бизнес: служил в интендантстве и напропалую спекулировал – продавал, покупал, обменивал. Все шло в ход – и частное имущество и казенное. Но, кажется, он не очень-то разбогател на этом грязном деле. Видно, начальство перехватило у него львиную долю добычи.
Закурив папиросу, француз продолжает:
– А теперь, как вы слышали, он снова в армии, на этот раз добровольно. Ручаюсь, что он рассчитывает поживиться за счет какой-нибудь страны во время новой войны. Что другое привлекает в армию таких «добровольцев»?
Журналист заговаривает о «третьей войне».
– Я немало наслушался о ней в Америке и знаю, против кого ее хотят вести, против кого направлены все эти базы на Бермудах, на Азорах, в Исландии и т.д. Их готовят против вашей страны, а воевать американские генералы хотят, по преимуществу, чужими руками, в том числе и руками французов. Я не коммунист и вообще не принадлежу ни к какой партии. Я просто француз, который любит свою родину. Но я заодно с коммунистами, когда они выступают против того, чтобы Франция была использована в качестве плацдарма для чужой войны, а французские солдаты – в качестве пушечного мяса для американских монополистов.
– А ваша позиция не мешает вам работать в Америке?
– Еще как! Именно поэтому меня и отзывают в Париж. Кто-то из американского посольства сделал насчет меня прозрачный намек на Кэ д'Орсэ, ну, а там, конечно, с полуслова поняли, что им следует делать. К сожалению, наше правительство все более прислушивается к внушениям из Вашингтона.
В тоне журналиста слышится нескрываемая горечь.
Хриплый голос, несущийся из репродуктора, зовет нас к самолету. Нам предстоит сделать последний перелет над океаном. Следующая наша остановка – Париж.
Через несколько минут самолет отрывается от взлетной дорожки и снова поднимается над океанскими просторами.
– Мы покинули последний клочок американизованной территории, – говорит француз. – Теперь я, кажется, могу сказать, что разделался с Америкой и с американскими властями, которые порядком намозолили мне глаза. Хотя, впрочем, где гарантия, что это так? Где гарантия, что в самом недалеком будущем какой-нибудь Картер во фраке дипломата или в генеральском мундире не будет распоряжаться в Париже так же, как на Бермудах и Азорах?
Несколько дней спустя большая серебристая птица, на крыльях которой виднелись советские опознавательные знаки, плавно опустилась на посадочную дорожку просторного Внуковского аэропорта. Я снова ступил на родную советскую землю. Выехав три года тому назад в Западное полушарие по северо-восточному маршруту, я возвратился теперь к исходной точке с запада, совершив тем самым полное кругосветное путешествие.
Далеко позади остался американский континент с его незавидным стилем и образом жизни; где-то в океане затерялись острова и островки, на которых лихорадочно закреплялись вооруженные с головы до ног ландскнехты Уолл-стрита, культуртрегеры американской «цивилизации». Позади осталась и Западная Европа, задыхающаяся в железных тисках американской «помощи».
Я снова на священной советской земле, неприкосновенной для каких бы то ни было посягательств. Я снова среди родных советских людей. Я снова на своей великой социалистической родине, где в обстановке небывалого энтузиазма, невиданными темпами совершаются гигантские созидательные работы, ведущие всю страну к новому еще большему экономическому и культурному расцвету.
Уже в течение двух лет по окончании войны советский народ, руководимый партией большевиков, великим Сталиным успешно залечивает раны, нанесенные нашей стране нападением гитлеровской Германии. Советские люди самоотверженно выполняют исторические указания мудрого вождя, данные им в своей речи на предвыборном собрании избирателей Сталинского избирательного округа г. Москвы 9 февраля 1946 г. Товарищ Сталин говорил:
«Что касается планов на более длительный период, то партия намерена организовать новый мощный подъем народного хозяйства, который дал бы нам возможность поднять уровень нашей промышленности, например, втрое по сравнению с довоенным уровнем».
Здесь – могучий и непобедимый Советский Союз, великое социалистическое государство, светлая надежда всего трудящегося человечества.
Я опять в Москве, в привычном круговороте той кипучей жизни, которой живет вся наша страна.
Но часто ход международных событий заставляет меня вместе с миллионами людей настороженно оглядываться на ту заокеанскую страну, где зловещей угрозой человечеству высятся небоскребы Уолл-стрита.
А в скором времени по возвращении мне пришлось вспомнить о своей поездке через Бермуды.
Поводом для этого послужило газетное сообщение о том, что независимый депутат английской палаты общин Плэтт-Миллс сделал запрос правительству о положении на Бермудских островах. Он спросил: известно ли английскому правительству о решении верховного суда США, согласно которому районы американских баз на Бермудских островах, предоставленные Англией в аренду Соединенным Штатам, являются отныне американскими владениями?
Государственный министр Макнейл не стал отрицать, что такое решение верховного суда США английскому правительству известно, но от каких-либо комментариев воздержался.
– Сейчас выясняется значение этого решения, – в замешательстве добавил он.
– Но американский суд прямо заявил, что Бермуды – это американская территория. Что же тут выяснять? – настаивал неугомонный Плэтт-Миллс.
От дальнейшей дискуссии на эту неприятную тему Макнейл предпочел уклониться. Не мог же английский государственный министр прямо признать, что американское господство над Бермудскими островами, фактически существовавшее уже с 1940 года, вступило в стадию открытого юридического закрепления.
В другой раз я вспомнил свой трансокеанский перелет, когда узнал, что любому американцу предоставлено право въезжать во Францию без всякого контроля со стороны французских властей. Я отчетливо представил себе возмущение моего спутника, французского журналиста, в свое время бесцеремонно выставленного из Америки. Действительность недвусмысленным образом подтверждала самые худшие его опасения. Любой американец мог теперь свободно въехать во Францию, тогда как поездки французов в Америку попрежнему подлежали строжайшему контролю американских властей. Но ведь это была лишь одна из тех многочисленных уступок, которые приходится делать французским правящим кругам под все усиливающимся давлением Соединенных Штатов. Эти уступки наносят существенный ущерб государственному суверенитету Франции и ее национальным интересам.