Особенно много отелей на Коллинз-авеню, протянувшейся через весь Майами-Бич на несколько километров. Комната для нас заказана в наиболее скромном из них. Однако когда мы узнаем стоимость номера, мы едва верим своим ушам.

– Не удивляйтесь, – утешает нас мистер Сэмюэль. – Цена для Майами более чем умеренная. Здесь все дорого: и жилье, и питание, не говоря уже о развлечениях. К сожалению, дороговизна задевает карманы не только туристов, но и местных жителей. Чем больше процветает Майами-курорт, тем дороже жизнь в Майами-городе.

Мысленно подведя счет своим денежным ресурсам, я решаю, что задерживаться в Майами нельзя больше, чем на два-три дня, особенно если учесть, что мы хотим посетить еще некоторые другие пункты Флориды.

Устроившись в номере, мы отправляемся в город. Мистер Сэмюэль показывает нам места, которых мы не видели по дороге от вокзала в отель: внутренние каналы Майами-Бич, обрамленные неизменными пальмовыми рощами; океанские пляжи вдоль Коллинз-авеню; парки и стадионы Майами.

Возвращаемся под вечер по бульвару, проложенному по другой дамбе. Этот бульвар местные тузы из муниципалитета окрестили именем генерала Макартура.

Мистер Сэмюэль заезжает на некоторые из насыпных островов, расположенных вдоль бульвара. Это острова Гибискус, Пальмовый и Звездный. Он останавливается перед некоторыми виллами и называет имена их владельцев: фабрикант автоцистерн Вебб Джей; владелец кубинской компании табачных и сахарных плантаций Хорхе Санчес; бывший мэр Майами-Бич Джон Леви, видимо не забывший побеспокоиться о собственном благосостоянии, и многие другие финансовые или промышленные тузы.

Мистер Сэмюэль протягивает мне рекламный путеводитель-справочник по Майами. Справочник раскрыт на странице, перечисляющей местную знать.

Не найдете ли вы здесь знакомых имен? – спрашивает он.

Я заглядываю в список. Кое-кого из числящихся в нем лиц я знал понаслышке и раньше; роль других в политике или экономике США охарактеризована в справочнике. Лишь одно имя стоит в нем как-то особняком, без указания бизнеса: Альфонс Капоне. Это, должно быть, столь известная персона, что ее имя не нуждается ни в каких пояснениях.

– Аль-Капоне?

Наш спутник утвердительно кивает головой.

– Вы не ошиблись. Мы находимся сейчас перед его виллой.

Пресловутый чикагский гангстер и содержатель публичных домов Аль-Капоне в течение многих лет безнаказанно совершал самые отвратительные преступления, заботливо опекаемый подкупленной им администрацией Чикаго во главе с мэром. В конце концов он был арестован и присужден к тюремному заключению. Для американского «правосудия» чрезвычайно характерно то, что его осудили не за бандитизм и другие уголовные преступления, а за… уклонение от уплаты подоходного налога с его многочисленных «предприятий». В последние годы Аль-Капоне не появлялся на страницах газет, и о нем позабыли, но, оказывается, не повсюду. Отбыв наказание и выйдя из тюрьмы, он доживал теперь свой век в «благоприобретенной» роскошной вилле, как один из выдающихся, хотя и сошедших со сцены, бизнесменов. Таковы злые гримасы американской действительности, где не официальные законы «великой заокеанской демократии», а доллар и только доллар – пусть даже приобретенный самыми гнусными способами – играет решающую роль в определении порока и добродетели.

Следующее утро оказывается таким теплым, что мы отправляемся на пляж и купаемся.

Мистер Сэмюэль является точно в назначенное время. Вчера мы видели фасад нашего курорта, – говорит он, – а сегодня я покажу вам его с тыла…

«Тыл» Майами расположен в его западной части, удаленной от океанского побережья. Здесь не видно ни пальм, ни какой бы то ни было другой растительности. Ряды унылых деревянных строений, в большинстве своем полуразрушенных и кое-как залатанных досками и жестью, лепятся друг к другу по обеим сторонам улиц. От окна к окну протянуты веревки, на которых сушится белье. Под окнами, прямо на пыльной неасфальтированной мостовой, играют полуголые ребятишки. По их темной или кофейного цвета коже можно заключить, что мы в негритянском квартале. Но рядом, в не менее жалких кварталах, живут так называемые «белые бедняки». Из населения этих «тыловых» кварталов и вербуется обслуживающий персонал для барских вилл, фешенебельных отелей и ресторанов.

– Даже государственные комиссии, – замечает наш спутник, – обследовавшие условия жизни в этих гетто и совсем не склонные к разоблачениям, вынуждены были констатировать, что эти кварталы – «абсолютное дно жилищных условий». Тем не менее один прохвост, по имени Теодор Пратт, писал недавно в газетной статье, что лица обитателей хижин Майами часто выглядят более счастливыми, чем лица обитателей дворцов.

Чтобы оценить всю меру подлости Теодора Пратта, достаточно было взглянуть на нищенскую обстановку, в которой жили негры и «белые бедняки». Только служилая интеллигенция Майами – эти «пролетарии в белых воротничках» – живут в более или менее сносных условиях. Им, конечно, чуточку больше перепадает от щедрот мультимиллионеров, но и они едва сводят концы с концами.

Жалкий быт трудящихся Майами выглядит особенно разительным контрастом на фоне праздного быта пресытившихся земными благами хозяев Америки. Этот контраст между трудрм и капиталом особенно отчетливо ощущается в Майами, где представители капиталистических верхов современной Америки живут в непосредственном соседстве с людьми социальных низов.

Следующим этапом нашего знакомства с «тылом» Майами было посещение деревни индейцев-семинолов, которая находится на острове Муса, образуемом двумя рукавами реки Майами. Эта деревня давно превратилась в один из аттракционов города, а охотничий промысел населяющих ее индейцев выродился в охоту за туристами.

За рекламно оформленным входом в деревню мы сразу наталкиваемся на ряды индейских шалашей. Каждый шалаш представляет собою небольшой деревянный помост, над которым устроена соломенная крыша. Это самые дешевые жилища в Майами. На помосте валяются цыновки, полуистлевшие одеяла, примитивная домашняя утварь. Возле шалашей каменные очаги, у которых суетятся женщины, одетые в пестрые лохмотья. Вокруг туристов снуют ребятишки у на ломаном английском языке клянчат подаяния. Они грязны, оборваны, их глаза гноятся, вероятно от трахомы.

Демонстрация индейского быта поставлена на прочную коммерческую ногу. За вход – плата по определенному тарифу, за осмотр различных аттракционов – «колодца желаний», питомника крокодилов – плата в соответствии со щедростью клиента. Когда я сфотографировал старую индианку, стоявшую у очага, она безмолвно протянула руку за монетой.

В деревне мы посмотрели представление для туристов – «борьбу» индейца с крокодилом. Зрелище оказалось довольно скучным. В загон, где помещались крокодилы, спустился мускулистый индеец. Он с трудом выгнал из угла старого ожиревшего крокодила и начал с ним «бороться». Крокодил, видимо, давно был приучен ко всяким цирковым трюкам. Собственно говоря, никакой борьбы не происходило. Индеец напрасно старался заставить крокодила сделать хоть какое-нибудь движение. Скучающий крокодил позволял дюжему индейцу поворачивать себя, как тому было угодно.

Когда мы выходим из индейской деревни, мистер Сэмюэль поясняет:

– Живущие здесь индейские семьи имеют довольно приличный доход от туристов и от продажи кустарных изделий – сувениров. Но не подумайте, что благодаря этому они могли бы сейчас переменить свой образ жизни и сделать его более цивилизованным. Ни в коем случае. Этот доход они получают главным образом от того, что выступают в качестве живых музейных экспонатов. Американцы любят сравнивать состояние старожилов этого континента с той цивилизацией, которую они сюда принесли. Если индейцы Майами откажутся от своих шалашей, от грязи и трахомы, они тотчас перестанут быть музейными экспонатами. А тогда прости-прощай и доходы от туристов. Вот почему они так старательно сохраняют примитивную обстановку, которая для них является уже бутафорией. Это уродливое явление – одно из последствий нашей цивилизации, самой уродливой во всем мире…