В мою бытность в Америке мне нередко приходилось наблюдать в самой различной форме проявления этого народного отпора поползновениям реакционных сил. Я видел демонстрации трудящихся на улицах Нью-Йорка и Вашингтона, видел пикеты матерей и жен военнослужащих, державшие в осаде Белый Дом и Конгресс, присутствовал на массовых митингах, беседовал с представителями различных слоев населения. В этих беседах я слышал голоса протеста – решительные и гневные – против антидемократических мероприятий правительства, против политики развязывания войны, против антисоветского направления дипломатии государственного департамента. Этот протест отражал мысли и чаяния простых людей Америки, безоговорочно выступающих, за политику мира, и показывал, какая пропасть лежит между американским народом и разжигающими военную истерию ставленниками Уолл-стрита.

Об этом красноречиво свидетельствовал, в частности, состоявшийся уже в период проведения «двухпартийной» антисоветской внешней политики митинг в Нью-Йорке, на котором выступили председатель Национального совета американо-советской дружбы доктор Мелиш и настоятель Кентерберийского собора Хьюлетт Джонсон. Их призыв к защите мира и дружбе с Советским Союзом был воспринят аудиторией с необычайным энтузиазмом. Приветственные возгласы и аплодисменты наполняли огромный зал.

Мой сосед слева, человек средних лет, оживленно реагирует на все то, что говорится с трибуны. Он внимательно вслушивается в слова ораторов, горячо аплодирует. По виду это, пожалуй, рабочий. Когда начинается сбор пожертвований в фонд Национального совета, он, не задумываясь, лезет в тощий бумажник и вносит свою лепту в кружку сборщика. То же самое охотно делают и остальные присутствующие, хотя ясно, что для большинства из них это серьезная материальная жертва. Время от времени сосед обменивается со мной репликами. Узнав, что имеет дело с советским гражданином, он заводит со мной разговор.

Стараясь не мешать ходу собрания, он расспрашивает меня о жизни в Советском Союзе и, в свою очередь, рассказывает о себе, о своей работе, о вызванной инфляцией дороговизне. Постепенно в разговор втягивается и его товарищ. Их особенно угнетает надвигающийся на страну экономический кризис и – как результат его – страшный призрак безработицы. Касаются они и политической обстановки в США.

– Самое тревожное сейчас это то, что фашистская мразь начинает все более наглеть, – с беспокойством заявляет мой сосед. – Если мы будем молчать, то они сядут нам на шею. Это уже пахнет не трумэновской «проверкой лояльности». Как бы тогда у нас для «нелояльных» не появились концлагери на гитлеровский манер.

Этого мы не допустим, – с решительным видом говорит его товарищ. – Мы не будем сидеть сложа руки. Если каждый из нас сделает свое дело, фашисты не пройдут. Этот боевой клич испанских республиканцев он, должно быть, употребил намеренно. – Надо бить их всюду, где только встретишь. Тогда фашисты нас не одолеют. Рабочих – миллионы… Да и не одни только рабочие ненавидят эту сволочь.

– Беда в том, что не все еще сознают опасность, – замечает сосед. – Не все рабочие действуют заодно.

– Это верно, – соглашается другой. – Надо сделать еще очень много, чтобы добиться единства действий всех рабочих организаций. А когда мы этого добьемся, то и другие охотно к нам присоединятся.

Мои собеседники – несомненно, нью-йоркские рабочие – проявили незаурядное понимание сложившейся ситуации. Рассуждения, подобные тем, которые они высказали, слышались все чаще и чаще, по мере того, как обострялась борьба между силами прогресса и реакции. Это не были пустые слова. Они подкреплялись решимостью бороться с растущей фашистской опасностью.

Как бы иллюстрацией к этому разговору явилась сценка, свидетелем которой я стал в рабочих кварталах Бронкса.

Я ехал в такси. На какой-то небольшой площади такси на минуту застряло перед светофором. Оглянувшись по сторонам, я заметил толпу людей, собравшуюся на площади вокруг открытого грузовика. На нем стояло трое мужчин. Один из них держал речь. Внезапно на грузовик взобрался здоровенный детина в надвинутой на лоб шляпе. Он попытался оттеснить оратора в сторону. Следом за ним полезли еще двое-трое молодчиков. На грузовике началась перебранка и возня, перешедшая в потасовку.

Из толпы понеслись негодующие выкрики. Раздались свистки полицейских. В этот момент такси тронулось.

Заинтересованный происшествием, я прошу шофера повернуть обратно. Когда мы подъезжаем снова к месту митинга, с грузовика весьма бесцеремонным образом стаскивают тех молодчиков, которые только что на него забрались. Здоровенный детина уже без шляпы. Вид у него сильно помятый. Примерно так же выглядят и его компаньоны.

Я высовываюсь из такси и спрашиваю, в чем дело.

– Ничего особенного, – хладнокровно отвечает мне молодой парень в рабочем комбинезоне. – Просто одна из предвыборных потасовок. Хулиганы пытались сорвать летучий митинг рабочей партии.

– Кто они?

– Должно быть, наемные громилы из республиканской партии или фашисты из «Христианского фронта». А может, еще какие-нибудь головорезы. Да им у нас не дают ходу, – заключает он.

Действительно, реакция рабочих на вмешательство фашистских хулиганов была быстрой и энергичной.

Вскоре после митинга с участием Мелиша и Джонсона я встретился с видным прогрессивным писателем. Это дало мне возможность познакомиться с точкой зрения передовой американской интеллигенции на задачи прогрессивного движения.

Мой знакомый был делегатом на конференции демократических организаций, состоявшейся в сентябре 1946 года в Чикаго. Эта конференция заложила основы организации «Прогрессивные граждане Америки».

Мы заговариваем о митинге. Я рассказываю писателю о своих наблюдениях.

– Настроение ваших соседей на митинге вовсе не редкость, – замечает он. – Я не говорю уж о рабочих, они занимают наиболее радикальные позиции. Я говорю об интеллигенции. Конечно, не о продажных писаках Херста и Мак-Кормика и не о чиновниках-бюрократах, а о мыслящих, честных интеллигентах. Среди них теперь немало таких, которые поддерживают рабочих и заявляют вместе с ними: «Мы не будем сидеть сложа руки».

Писатель умолкает на минуту, затем говорит:

– Вы знаете, сейчас в умах интеллигенции происходит очень серьезная переоценка ценностей. Многие из нас всегда были безусловными противниками фашизма, мы ненавидели Гитлера, Муссолини, Франко, мы выступали против них публично, шли в интернациональные бригады на помощь республиканской Испании. Войну против Германии и Японии мы рассматривали как войну демократии против фашизма. Но теперь, когда фашизм Гитлера и Муссолини разгромлен, в самой нашей стране реакция непрочь ввести их методы. Это, однако, происходит за дымовой завесой «демократии», что мешает некоторым интеллигентам разобраться в существе дела. Но все же они постепенно разбираются. Этому немало способствует «Комитет по расследованию антиамериканской деятельности», этому помогают такие махровые реакционеры, как нью-йоркский губернатор Дьюи, начальник федеральной разведки Джон Эдгар Гувер и их присные. Кто лучше этих господ может убедить честного демократа в необходимости отстаивать от них демократию?

Во всех отраслях науки и культуры в Соединенных Штатах есть люди, подымающие свои голоса против посягательств на демократию, а вместе с тем и на самую науку и культуру. Прогрессивное творчество таких представителей молодого поколения писателей, как Говард Фаст или Альберт Мальц, неотделимо от их политической деятельности, за которую они были присуждены к тюремному заключению. Их мужественному примеру следуют передовые драматурги, поэты, композиторы, художники, выражающие в своем творчестве жизненную правду. Группа американских деятелей кино, на которых обрушал свои репрессии «Комитет по расследованию антиамериканской деятельности», бесстрашно отстаивала свои убеждения перед фашистскими главарями комитета.

Настроения прогрессивной интеллигенции ярко проявились на созванной осенью 1947 года конференции по вопросу о гражданских свободах в США. Она была подготовлена организацией «Прогрессивные граждане Америки». В ней участвовало свыше двух тысяч делегатов, по преимуществу деятелей науки и культуры.