Когда Тодт начинал работать в Ferrari в июле 1993 года, команда была разобщена в буквальном смысле слова – отдел Джона Барнарда в Англии отвечал за дизайн, композитный материал и подвеску. Не было аэродинамической трубы (команда использовала оборудование компании British Aerospace), и всего 350 человек работали над шасси и двигателем. За десять лет их число выросло до 700. Весь персонал теперь трудится под одной крышей в Маранелло, через дорогу от основного завода по производству дорожных машин, и является подразделением Ferrari, которое Тодт окрестил Gestione Sportiva («Спортивное управление»). Отдел мотористов, в котором около 200 человек разрабатывали и собирали двигатели для болидов Формулы-1, соединен с отделом по разработке шасси коротким коридором, поэтому теперь коммуникация между двумя структурами налажена. В большинстве команд дело обстоит иначе: двигатели разрабатываются в другом городе или даже в другой стране.

«Когда мне предложили работу, я поговорил с людьми, которые в прошлом там работали, — вспоминает Тодт. — Ален Прост был очень прямолинеен, он сказал, что эта команда никогда не добьется успеха. Для меня эти слова стали своего рода стимулом, вызовом. Должен признать, что время от времени я начинал думать, что Ален прав, но тут же отбрасывал эту мысль!»

Тодт изменил менталитет, но не саму культуру Ferrari, как он утверждает. Определенные дурные привычки прочно укоренились среди сотрудников команды, как, например, распитие вина механиками за обедом. Говорят, что влияние, которое Тодт, Браун и Шумахер оказали на Ferrari, подобно воздействию «пенициллина на колонию бактерий». Они вернули Ferrari достоинство и отвратили злой рок. В самом начале им пришлось заплатить за тридцать пять противопожарных комбинезонов, которые были необходимы механикам на пит-стопе, а к 1997 году производители буквально дрались за контракт поставки комбинезонов итальянской команде.

Взаимоотношения Тодта и Шумахера тоже имели большое значение – объятия после победы в гонке, тотальная солидарность в горе и радости. Они много выстрадали вместе и много вместе ликовали. Когда в 1999 году Шумахер сломал ногу, Тодт приложил все усилия для того, чтобы обеспечить Михаэля всеми доступными для выздоровления средствами. Он делал гораздо больше, «чем просто выполнял свои прямые обязанности», выражаясь языком Шумахера.

У этих двоих схожие ценности во всем, что касается спортивной борьбы и взглядов на то, что допустимо, а что нет в погоне за победой. Они люди разных поколений и имеют различное происхождение: Тодт выходец из среднего класса, образованный сын видного доктора, а Шумахер – из рабочего класса, сын строителя и пробивался наверх своими силами. Отец Тодта имел амбиции в отношении сына, он побуждал Жана устроиться в этой жизни и пользоваться каждой возможностью. Родители Шумахера не были амбициозны, но, несмотря на это, его мировоззрение оказалось таким же, как у Тодта, потому что такими были его инстинкты.

Тодт – друг семьи Шумахеров, он часто проводил с Михаэлем выходные и отпуска, жил в доме Шумахеров в Норвегии в новогодние праздники, что всегда плавно перетекало в вечеринку по случаю дня рождения Михаэля, 3 января. У двоих мужчин сложилась традиция – уходить в лес на несколько ночей, жить в глуши и готовить еду на костре. Так они отдыхали от мирской суеты.

Тодт научил Шумахера играть в нарды и познакомил его с современным искусством. В профессиональной области не было ничего, чему бы Тодт мог научить Михаэля, но в культурном плане молодой человек явно недобирал. Тодт помог ему овладеть необходимыми знаниями, которые должны быть у человека с его состоянием и статусом.

Тодт всегда не преминет подчеркнуть, что, хотя он и был духовно близок к своему гонщику, он не позволял дружбе мешать работе. «У нас были как хорошие времена, так и плохие, — говорит Тодт, — но рано или поздно приходится отделять дружбу от бизнеса. Мне нравилось работать с ним, но приоритетом для меня всегда оставалась команда».

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Агония и экстаз

Болид Формулы-1 меняется, совершенствуется, модифицируется от гонки к гонке. Но тем не менее остается невероятно опасным для жизни пилота. Перед появлением монококов из углеродного волокна, которые могут защитить гонщика даже в случае страшнейшей аварии, редко кто из великих выступал по шестнадцать лет, как. Он мог с большой вероятностью погибнуть, как Джим Кларк, или стать калекой, как Стирлинг Мосс. Некоторые обошлись без тяжелых последствий, как Хуан Мануэль Фанхио, который играл в «русскую рулетку» на протяжении восьми сезонов, или как Джеки Стюарт – девяти, прежде чем уйти из спорта. Отец Деймона Хилла Грэхем стал исключением – его карьера длилась примерно столько же, сколько и Шумахера, но он был конкурентоспособен лишь половину этого срока.

У Шумахера в Формуле-1 было много серьезных аварий, каждая из которых могла убить его, попади он в нее на двадцать лет раньше, но благодаря относительно безопасному болиду серьезно пострадал он только однажды – в Сильверстоуне в 1999 году. Парадоксально, что из всех его аварий эта произошла на наименьшей скорости – сам удар был неудачным. Совпадение это или нет, но Сильверстоун-1999 оказался как раз серединой его карьеры в Формуле-1 и во многом стал поворотным пунктом.

С одной стороны, титул чемпиона вновь уплыл у Михаэля из рук, так как в итоге он вынужден был пропустить большую часть второй половины сезона, — очередное разочарование в длинной цепочке. Но, с другой стороны, у этого события, как ни странно, была и положительная сторона. Травма позволила немцу на время соскочить с беговой дорожки, отдохнуть и многое переосмыслить. Шумахер, который триумфально вернулся в Формулу-1 в конце 1999 года, оказался лучше подготовленным, более сильным и сфокусированным. За месяцы сидения без дела немец сумел «перезарядить батареи», переоценить свои карьерные достижения и значимость каких-то вещей. В результате его мастерство стало на уровень выше прежнего. Я всегда считал, что именно в период восстановления после аварии у него появились энергия и мотивация, чтобы продолжать выступать и доминировать в автогонках в 2000-х годах. Не было бы этой аварии – Михаэль, вероятно, ушел бы из спорта гораздо раньше.

Это была странная авария. Отдаленно она напоминала трагедию с Сенной в Имоле, когда бразилец был не в состоянии остановить машину, вылетавшую с трассы. Тогда в результате столкновения со стеной отломился кусок подвески, который и стал причиной смертельной травмы. В случае Шумахера обстоятельства были гораздо благоприятнее, так как в момент аварии он шел на меньшей скорости и врезался в барьер из покрышек, а не в бетонную стену.

По иронии судьбы эта авария ни на что не повлияла, она была совсем не нужна, так как гонку уже остановили из-за инцидента на стартовом поле. Команда Ferrari пыталась сообщить об этом своим гонщикам по радио, но они не слышали. Они боролись между собой на задней прямой на скорости более 305 км/ч. Шумахер перед стартом ясно дал понять, что ему нужно удержать Хаккинена позади на первых кругах, иначе гонщик McLaren просто уедет от него – настолько темп соперника был выше. Но, провалив старт и выпустив вперед заодно и своего напарника Эдди Ирвайна, Михаэль отчаянно пытался пройти Эдди и броситься в погоню за Хаккиненом. Ирвайн пытался помешать ему, когда они подошли к повороту «Стоув», и затем, когда Шумахер хотел затормозить, тормоза отказали и машина прямиком вылетела с трассы, пересекла гравийную ловушку и впечаталась в покрышки.

За несколько недель до Гран-при Великобритании произошел случай, послуживший предпосылкой аварии Шумахера. Эдди Ирвайн вступил в очень непростую фазу своей карьеры. Он участвовал в переговорах с компанией Ford, намереваясь перейти из Ferrari в команду Jaguar, которую должны были построить на базе Stewart. Ирвайн просил больших денег, и поэтому параллельно с переговорами ему нужно было доказывать, чего он стоит. На Гран-при Франции перед Сильверстоуном Ирвайн потерял тридцать пять секунд из-за того, что команда поставила не те покрышки на его машину. Прорываясь через пелотон, он оказался позади Шумахера, который ехал на пятом месте из-за проблемы с коробкой передач, а перед немцем был его брат Ральф, который тоже шел гораздо медленнее Ирвайна. Ирландец понимал, что может легко подняться с шестого на четвертое место. Но команда не позволила Ирвайну обогнать Шумахера, поэтому он сидел на хвосте у немца до самого финиша. Эдди и не подозревал тогда, что эти два лишних очка, которые он заработал бы за четвертое место, могли принести ему в конце сезона первый для Ferrari титул чемпиона мира за двадцать лет. Но по сценарию все было задумано иначе.