Когда Василий Иванович окончил свой краткий рапорт, капитан сказал:

— Сегодня утром придется ехать с официальными визитами, но к вечеру я рассчитываю быть на клипере, Василий Иванович. И завтра целый день останусь, — подчеркнул он. — Значит, вам ничто не мешает ехать на берег, Василий Иванович…

— Успею еще… Пожалуйста, из-за меня не стесняйтесь, Павел Николаевич!.. Я, вы знаете, небольшой охотник съезжать… Так разве, немножко прогуляться, что ли! — прибавил Василий Иванович, краснея…

Между капитаном и старшим офицером нередко происходили сцены, где один старался превзойти деликатностью другого. Бывали эти сцены по случаю съездов на берег. Оба они одновременно почти никогда не оставляли клипера, кто-нибудь из них да оставался. Таков был заведенный морской порядок. Капитану, по его положению, разумеется, чаще приходилось съезжать: делать официальные визиты, принимать приглашения на обеды и пр.; он всегда старался, чтобы и Василию Ивановичу было время съездить на берег. Василий Иванович, с своей стороны, отказывался, говоря, что ему и не хочется и работы есть на клипере… Так отговаривался он и теперь.

— Уж вы и так заработались, Василий Иванович. Надо и вздохнуть… Посмотрите, как хорошо не берегу… И за город стоит проехаться… Консул вчера говорил, что там прелестные апельсинные рощи и славные виды…

— Да, хорошо-с! — проговорил Василий Иванович, взглядывая на берег… — Хорошо-с! Я, если позволите, вечерком съезжу-с…

— И завтра поезжайте, Василий Иванович…

— Завтра я думал начать такелаж тянуть.

— Нет, нет, Василий Иванович, подождем лучше… Дайте и людям отдохнуть… Уж я бы вас просил дня три никаких работ не делать и учения можно пропустить…

— Слушаю-с!

— Да команду можно бы уволить на берег… Пусть прогуляются…

— Я думал — после работ, как такелаж вытянем…

Капитан улыбнулся.

— Вытянем и такелаж, не беспокойтесь… Ведь в два дня кончим?

— Кончим.

— Ну, значит, можно команду отпустить два раза на берег… Перед работой и после… Согласны?

— Слушаю-с… Вот фор-марса-рея тоже чуть-чуть подалась… Надо бы в запас новую…

— Разве не выдержит?

— Выдержит, но только есть трещинка… правда, пустяшная…

— Так подождем, Василий Иванович…

— А краситься не будем, Павел Николаевич?

— Эка вы какой, Василий Иванович!.. И так, кажется, благодаря вам, клипер — игрушка!..

Обыкновенно капитан сдерживал Василия Ивановича, когда старший офицер, преследуя свой идеал порядка и чистоты, чересчур увлекался и утомлял людей. Капитан умел всегда убедить Василия Ивановича, не прибегая к приказаниям. Некоторое несогласие между ними во взглядах на чистоту и порядок не портило их отношений. Недаром Василий Иванович был вышколен в морской дисциплине и вдобавок был искренне расположен к капитану.

— Прикажите, пожалуйста, к девяти часам приготовить вельбот! — обратился капитан к вахтенному офицеру.

— Есть! — ответил офицер.

— Я постараюсь пораньше вернуться, Василий Иванович, да не забудьте, что и завтра я дома! — еще раз повторил, улыбаясь, капитан и ушел к себе в каюту.

Все офицеры давно ушли вниз собираться на берег, а Василий Иванович все еще не спускался. Ему еще надо взглянуть на клипер снаружи и с боцманом править реи, и он приказал подать «четверку» к борту.

— На четверку! — раздалась команда.

— На четверку! — повторил боцман.

А между тем Антонов, вестовой Василия Ивановича, уже несколько раз выглядывал из входного люка, показывая свою коротко остриженную белобрысую голову и не решаясь доложить Василию Ивановичу, что пора ему пить чай. За хлопотами сегодняшнего утра Василий Иванович, казалось, и забыл, что еще не выпил своих обычных двух стаканов и не выкурил после них толстой, объемистой папиросы, и Антонов решил напомнить об этом своему барину.

— Тебе что? — заметил, наконец, Василий Иванович высунувшуюся голову и беспокойные взгляды своего Лепорелло^*.

— Чай, ваше благородие, готов…

Василий Иванович махнул головой, и белобрысая голова Антонова скрылась.

— Шлюпка готова, Василий Иванович! — доложил вахтенный офицер.

Василий Иванович отвалил от борта и объехал кругом, оглядывая клипер, стоя в шлюпке. Боцман Щукин то и дело перебегал с места на место, следя с клипера за старшим офицером.

Через пять минут Василий Иванович уже был на палубе и говорил Щукину:

— Фор-брам-штаг чуть-чуть ослаб… Вытянуть!

— Есть, ваше благородие…

— Да погиби, знаешь ли, нет настоящей у фор-брам-стеньги… Надо подать чуточку…

— Слушаю-с…

— Больше ничего, кажется… Работ сегодня никаких… Пусть команда отдыхает, а завтра повахтенно на берег.

— Есть! — еще громче и веселее отвечает боцман, оживляясь при мысли об удовольствии напиться на берегу, по обыкновению до бесчувствия.

— Да ты, Щукин, знаешь ли, повоздержись! — конфиденциально замечает Василий Иванович, хорошо знавший слабость старого служаки. — Боцман, а как съедешь на берег, напиваешься хуже стельки!..

— Постараюсь, ваше благородие! — тихо и нерешительно промолвил Щукин.

— Хоть на этот раз постарайся… Не очень пей! — говорит Василий Иванович более для очистки совести, зная тщету стараний боцмана, и опускается, наконец, в кают-компанию пить чай и вздохнуть после тревог и забот сегодняшнего утра.

Капитанский вельбот и катер с офицерами давно уж отвалили от борта, а Василий Иванович все еще сидит на своем обычном месте, на диване, в опустевшей кают-компании, отпивая медленными глотками второй стакан чаю и дымя папироской. Делать Василию Ивановичу было решительно нечего; капитан просил дать отдых команде и никаких учений не производить; приводить в порядок ничего не оставалось — все было в порядке; распоряжения насчет будущих работ были сделаны, так что Василию Ивановичу поневоле приходилось благодушествовать, стараясь как-нибудь убить время до полудня, когда подадут обед, и затем уж можно будет вздремнуть часок-другой…

Василий Иванович выкуривал папиросу за папиросой, мечтал о том, как он проведет вечер на берегу, и по временам издавал какие-то неопределенные звуки томления от жары, вытирая вспотевшее, раскрасневшееся лицо… Второй стакан допит, четвертая папироса докурена, вопрос об ужине на берегу давно решен… Жарко, томительно жарко… Разве боцмана позвать и еще раз потолковать с ним насчет тяги такелажа?.. Но Василий Иванович уж давно толковал об этом, да и жаль беспокоить боцмана… «Надо и ему вздохнуть!..» — думает Василий Иванович и начинает насвистывать свой любимый мотив из «Роберта-Дьявола»^*…В это время заботливый вестовой Антонов, давно уже исполняющий обязанности камердинера Василия Ивановича, словно понимая, что барин его может «заскучить», появляется в кают-компании и докладывает:

— Прикажете, ваше благородие, еще чаю?

— Жарко, братец…

— Точно так, ваше благородие… Настоящее пекло!

— А чай есть?

— Целый чайник…

— Ну, дай, пожалуй, — лениво говорит Василий Иванович.

Вестовой исчезает и через минуту приносит стакан горячего чаю и лимон.

— Портсигарник пожалуйте, ваше благородие, папирос наложить! — говорит Антонов.

Василий Иванович отдает свой объемистый серебряный портсигар и, по возвращении вестового, спрашивает:

— На берег небось хочешь, Антонов?

Белобрысое, скуластое, простодушное лицо молодого вестового ухмыляется.

— Любопытно, ваше благородие!

— Любопытно?.. Что ж тебе любопытно? — допрашивает Василий Иванович и сам невольно улыбается, глядя на своего любимца вестового.

— Все, ваше благородие… Очинно красивая сторона… И опять же, ваше благородие, народ! — прибавил Антонов и снова фыркнул.

— А что?

— Смеху подобно: голые почти что шляются. Сичас вот с пельсинами приезжал на шлюпчонке один — как мать родила… Лопочет, подлец, по-своему, сперва и не понять… Одначе ребята наши поняли и говорили как следует с эстим самым арапчонком…