Мысли увели Рысака в то горячее время, когда его окровавленного из дома, где остывало тело Мордана, в сопровождении молоденького опера отвезли в больницу.

Возможность сорваться оттуда у него была и не одна. Но размяк. Белые простыни, девочки-медсестры, ромашки-лютики кругом. Думал для полноценного отдыха дня три в запасе, точно есть. Ошибся. И очень серьезно.

Правильно говорят умные люди. За ошибками в одной упряжке всегда следуют наказание и расплата. Сколько раз уже подводила вора элементарное нежелание соблюдать воровские традиции и законы — простые банальные и такие обычные, что не понимать их может разве, что очень тупой баран или очень самоуверенная овца…

До слез же всё просто: есть возможность хотя бы маленькая щель — рвешь когти, активно заметаешь следы, не удалось оторваться, оставил вместо отпечатков пальцев, допустим свою справку об освобождении или паспорт — горишь ярким пламенем и отвечаешь по полной программе.

Вот и пришлось ответить. В тот же самый день.

Ближе к вечеру, аккурат перед ужином (не дали даже отведать больничной хавки) срочное сообщение — вам посылка с сюрпризом.

Появилась опергруппа, в виде пузатых ментов в штатском. На одного замордованного сроками вора, пришлось семеро лоснящихся от жира и выпиваемой водки, гладких и важных, борцов с преступностью.

"Здрасте гражданин хороший, полтора года находящийся во всероссийском розыске. Спасибо, что практически добровольно отдали себя в руки правосудия. Явку с повинной, даже если очень хочется, можете не оформлять. Поздно".

Коля Коломиец от растерянности только и смог беспомощно пролепетать, что об этом жмурике рядом с которым его захомутали, он ничего не знает. После этих искренних слов раскаяния, он как-то уж совсем неловко дернулся. Как-то слишком быстро сбросил с ног больничное одеяло…

Тут-то цирк и начался.

Навалились опера на него. Сбросили с больничной кровати. Повалили кодлой на пол.

— Лежать. Морду в пол. Р-р-руки в гору, с-с-сука, — орал чей- то дурной голос.

Это у них называется профилактической работой и моральным подавлением задержанного.

От страха и такого бестолкового влета, Рысак ничего не мог сообразить. Но удар кованым ботинком в скулу быстро привел его в чувство.

Из-под навалившихся на него оперов, он неловко дернул ногой. Ножка стоявшего в палате, рядом с его койкой, журнального столика, с резким звуком подломилась…

Дальше все происходило быстро и неординарно. Со столика на пол рухнули стоящие на нем предметы: кувшин с водой, какая-то тяжеленная аппаратура, что-то еще… И он снизу придушено прохрипел:

— Ложись! У него граната, — и уже через долю секунды почувствовал, что они посыпались с него, как блохи с паршивой собаки. Каждый оперативник в этот тревожный момент пытался быть подальше от этого неспокойного гражданина.

Пока вокруг него снопами, согласно не известно от кого прозвучавшей команде попадали менты. Времени для дальнейших действий осталось немного, секунд десять. Он, как испуганный олимпиец, из неудобной позиции, стартовал к примеченной в холле балконной двери.

Добежал то он удачно, и прыгнул, спору нет — технично. И если бы не веревки, все могло закончиться иначе.

Подвели, и еще как подвели натянутые в двенадцать рядов серые, бельевые веревки, в которых он, запутавшись, повис вниз головой. С одной стороны, неучтеная преграда, возможно, спасла ему жизнь, т. к. падать пришлось бы с четвертого этажа на асфальт, а с другой — его все же взяли.

Под белые руки и давно не мытые ноги, втащили в помещение и здесь уже влупили от души.

Пытался он, крутясь волчком проорать, захлебываясь от собственной крови и соплей, что-то о правах человека, о библейских заповедях, о бесчеловечности такого отвратительного отношения к раненому.

Ни хрена. Не помогло. Не подействовало.

Били остервенело, яростно, со злостью. Колошматили с носка, чтобы хоть как-то скрасить свое особое геройство. Все потому, что на воображаемую гранату никто из славных сотрудников не упал и своим телом, жизни товарищей не спас.

Пока он в полуобморочном состоянии приходил в себя от побоев, оперативники вызвали неведомого шестого. И хмуро, не глядя друг на друга, сидели, ждали его прибытия, покуривая и приходя в себя от пережитого. Чтобы шустрый задержанный, не учудил еще какой-нибудь фокус, заведя его руки за спину, двумя парами наручников крест на крест приковали их к ногам.

Рысаку было плохо. Саднило лицо, превратившееся в мокрый лиловый блин с заплывшими глазами и не прекращавшимся кровотечением из носа и рта. Затекли и омертвели от натяжения руки. Болели отбитые почки. Самое неприятное — он еще и обмочился.

— Дайте хоть умыться, — прошептал он распухшими губами.

— Ага… Щас, — оскалился мордатый опер с узким лбом и злыми кабаньими глазами. Потом подумал и, ткнул ему в окровавленные губы непогашенный окурок: "На, гаденыш, покури, успокойся".

Рысак застонал от острой боли.

— Отставить, Мочилко, — голос был явно начальственный с оттенком усталости. Потом он обратился к кому-то еще. — Когда же они приедут? Этот дохляк сейчас сдохнет, а мне отвечай потом за него.

— Обещали быть с минуты на минуту, товарищ подполковник, — ответил тот, к которому обращались. Он подошел к балконным перилам и выглянул наружу. — Кажись, приехали.

Через некоторое время в комнату вошли трое…

ГЛАВА 5 ГУСАРОВ

Когда за спиной у Гусарова с неприятным хлопком лязгнула дверь, наступил важный этап его тюремных университетов. Момент знакомство с сокамерниками. От первого впечатления на незнакомых людей многое зависит.

Несколько лет назад выполняя агентурное задание по внедрению в хорошо законспирированную сеть наркоторговцев, ему уже пришлось познакомиться с основами тюремной жизни и выживания в камерных условиях. Перед тем как заходить в помещение камерного типа, инструкторы тогда объясняли, что из-за специфики жизни в стесненных обстоятельствах у человека просыпаются и обостряются все чувства, о которых в условиях свободы он даже и не подозревал. Поэтому фальшь, неуверенность и неискренность эти люди чувствуют сразу, что в свою очередь рождает у них недоверие и подозрительность к новичку. Скрывать свои чувства лучше всего под маской веселого и бесшабашного парня. Поэтому, наученный прошлыми уроками, сразу с порога заявил:

— Привет братве и всем добрым людям, — он постарался, как можно более беззаботно, приветствовать тех, кто скрывался в потемках камеры.

Ожидаемого ответного радушия и хлебосольного гостеприимства не последовало.

— Какую красивую девку к нам привели, — откуда-то сверху лениво процедил явно недружелюбный голос. — Нашей Настюхе, послабление будет.

Глаза быстро привыкли к темноте, и Алексей увидел стоящие справа и слева нары на восьмерых. Стараясь никак не реагировать на услышанное, он направился к свободному месту на нарах.

— Что это ты, мил-человек, распоряжаешься, как у себя дома? — загундосил голос от окна. — Место это занято, а ты не спросясь, разлегся.

— Я не понял, кто здесь пахан и почему беспредел твориться, — меняя оттенок голоса с дружелюбного на металлический спросил Алексей. — Вы бы меня на понт сразу не брали, а чем-нибудь развеселили, попотчевали. А то ни имени не спросили, ни статьи, а сразу пытаетесь дербакадер устроить. Ей-богу, не хорошо.

— Вафлю будешь? — оскалился паренек в замызганной майке. — Давай, я тебе быстро угощение устрою.

— Нет. Давай сперва представление, — мягко попросил Гусаров и опершись головой на руку, приготовился смотреть.

Беспредельщики никак не ожидали такой наглости от новичка, но пока рвать его на части не решались. Сидеть было скучно, поэтому самое интересное с этим оборзевшим фраерком они решили оставить на десерт.