Исключения подтверждают правила. Эта старая истина — и о Востротине тоже. Представить его вне армии, при любом другом, самом почетном и нужном деле, немыслимо. Он это понимает и сам, понимал всегда, с самого детства. Еще во втором классе Валера Востротин написал письмо в суворовское училище с просьбой зачислить его в курсанты. Ему пришел ответ, подписанный генералом: рано, парень, тебе придется подождать. В его судьбе, однако, эта первая неудача ничего не изменила. Спустя годы Востротин с отличием окончит Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище. Командовать взводом будет недолго: звания старшего лейтенанта, капитана и майора ему присвоят досрочно. Полк, который он примет после окончания военной академии, очень скоро будет признан лучшим в воздушно-десантных войсках. Востротин создан для армии. И все же он — исключение.

Уже командуя гвардейским парашютно-десантным полком в Афганистане, он уговорил летчиков из соседней части взять его в полет на сверхзвуковом истребителе-спарке. Официального разрешения на такой полет Востротину не получить бы ни за что. Хотя бы потому, что вылет боевой, иных и не было в Афганистане. А рисковать головой командира полка ради его романтической прихоти — слишком большая роскошь. Так что летал он «зайцем».

Рассказывают, что, когда об этом случае узнало начальство, Востротин получил выговор. «Это мальчишество, товарищ подполковник», — строго сказали ему.

Так точно, мальчишество. Зато он видел небо!

Востротин — неправильный.

Мы встретились с ним в первых числах января 1988 года на исходе двухмесячной изнурительной, в крови на снегу, операции «Магистраль» по снятию блокады Хоста. Основные ее события, как тогда казалось, уже миновали: группировка противника была разгромлена. Полк, которым командует Востротин, с блеском выполнил боевую задачу, захватив и уничтожив крупный укрепленный район в горах. Район этот дался нелегко: десантники преодолевали жестокое сопротивление противника, прокладывали путь сквозь многоярусную систему огня, сквозь несколько полос оборонительных сооружений.

Блокада Хоста была теперь прорвана. По дороге из Гардеза, очищенной от банд, тянулись бесконечные колонны с хлебом, топливом, медикаментами, боеприпасами — в истерзанный войной, в измученный блокадой Хост, где накануне боев литр керосина стоил дороже денег, где не было даже ткани на саваны, чтобы хоронить мертвых. Теперь только в ущельях, прилегающих к дороге, еще изредка огрызались остатки разбитых банд, обстреливали наши блоки, расставленные на господствующих высотах. Туда, в ущелья, время от времени вела огонь батарея реактивной артиллерии, вколачивая снаряды в скалы, поросшие редким лесом, и в морозном воздухе был растворен терпкий запах пороха.

Востротинский полк расположился в лощине, поделенной надвое руслом бурого ручья, к которому спускались террасами по-зимнему пустые крестьянские наделы. Рядом с ними, на развалинах кишлачка, и примостились палатки, военная техника, прикрытая маскировочными сетками. Ветер трепал цветную мишуру на ветках кедров, воткнутых вместо новогодних елок перед палатками десантников: всего неделя исполнилась тогда новому, 1988 году. На двери двухэтажного саманного строения странно выглядел листок ватмана с аккуратной надписью от руки: «Центр боевого управления». Там я и нашел Востротина, умиравшего от скуки по случаю бездействия войск. Последний приказ командира, зачитанный во всех подразделениях, в связи с этим гласил: «Наступивший Новый год считать недействительным. Праздник перенести на первое февраля». Полк с таким приказом с радостью согласился: какой праздник в этих холодных горах? Вот вернемся домой и отметим, как люди… Команды возвращаться на базу десантники ждали со дня на день, перемалывая в разговорах у костерков подробности взятия перевала Сатэ-Кандау, который считался неприступной цитаделью мятежного пуштунского племени джадран.

«Кто прилетит на перевал на крыльях, обожжет крылья, — говорилось в одной из захваченных листовок оппозиции. — Кто придет пешком, потеряет ноги».

Взяли они этот самый Сатэ-Кандау. Щелкнули его, как орешек.

Метрах в пятистах ниже по лощине располагался лагерь афганских «коммандос», которые тоже участвовали в Хостинской операции. У их палаток на пустом ящике из-под снарядов стоял видеомагнитофон, подсоединенный к аккумуляторам «Урала». Десантники — афганские и советские вперемешку (у наших, разумеется, собственных видеомагнитофонов отродясь не было) — дружно переживали за героя-каратиста, который лихо расправлялся с противниками. На экране это получалось куда проще и легче, чем бывает в жизни.

Задержись я у Востротина хотя бы на сутки, этот очерк был бы совсем иным. События, которые произошли на следующий день после моего отъезда, пересказывать своими словами не хочу, воспользуюсь выдержками из донесения майора Николая Самусева, и вот почему. Причина первая: это донесение — документ, он достовернее и красноречивее любого пересказа поведает о случившемся. Причина вторая: это рассказ о солдатах, которыми командует Востротин, а значит, и о нем тоже. Только прежде — информация, которая стала известна впоследствии по донесениям агентурной разведки.

В ночь на 7 января 1988 года в ущелье, которое обороняли роты десантников, был переброшен из Пакистана отряд «черных аистов» — отборное, особое подразделение исламских фанатиков. Численность: по некоторым данным, 250–300 человек. Были одеты в черную униформу, черные чалмы и каски. Вооружение: автоматическое стрелковое оружие, гранатометы, горные минометы. С ними находились западные военные советники: окровавленную куртку одного из них с опознавательными знаками бундесвера наутро обнаружат в числе прочих трофеев. Задача: любой ценой сбить советский пост с безымянной господствующей высоты, обозначенной на картах пометкой «3234», а затем — нанести удар по дороге Гардез — Хост. Итак.

Из донесения майора Н. Самусева:

«7.01.88 г. мятежники открыли массированный огонь из реактивных установок, минометов и безоткатных орудий, выпустив в общей сложности около 450 снарядов по высоте 3234, на которой располагались позиции взвода старшего лейтенанта Гагарина Ю. В. из 9-й парашютно-десантной роты.

С 15.30 до 16.10 мятежники перенесли огонь на блок управления роты. В то же время по высоте 3234 открыли огонь с трех направлений 5 гранатометов, 1 безоткатное орудие, 3–4 пулемета и большое количество стрелкового оружия. Группа мятежников, пользуясь мертвым пространством на подступах к высоте, бросилась в атаку под прикрытием массированного огня. Их взаимодействие осуществлялось по рации, атака началась криком: „Русс, сдавайся, Москау капут!“

Первым открыл огонь наблюдатель, командир пулеметного расчета гвардии младший сержант Александров В. А., дав возможность взводу занять позиции согласно боевому порядку. Первая атака мятежников была отбита к 17.00. Вызывая огонь артиллерии вплотную к позициям десантников, корректировщик старший лейтенант Бабенко И. П. подавил огневое воздействие противника с двух направлений. Старший лейтенант Гагарин Ю. В. умело руководил боем, проявляя мужество, героизм и незаурядное хладнокровие.

Атака была отражена взводом в количестве 15 человек. Противник потерял в ней до 15 человек убитыми, около 30 ранеными. Во взводе был легко ранен младший сержант Борисов, однако он отказался покинуть высоту, остался на позиции…»

Востротину, который находился в те часы в нескольких километрах от высоты 3234 на командном пункте, наверняка не раз приходила в голову мысль пробиться на ту высоту самому. «Делай, как я!» — его принцип. Но в этой ситуации он был неприменим. Сейчас были нужнее его знания и опыт на командном пункте, чем ствол его автомата на высоте 3234. И потому с той минуты, когда начался страшный бой, он не отходил от рации, принимая решения, от которых зависела жизнь или смерть людей. Временами срывался на крик. Нервничал, курил сигарету за сигаретой. Посылать на смерть труднее, чем идти под пули самому, — эта истина известна каждому воевавшему командиру…