В полночь хозяин лайбы разбудил Журбу. Бондаренко был уже на ногах.

— Возница — человек надежный, — сказал рыбак, упираясь головой в потолок кубрика. — Но лишнего ему знать все ж не следует…

В темноте, тесно держась друг друга, они пошли по узким, прогибающимся доскам причала.

Легкая линейка с выгнутыми над колесами крыльями, запряженная парой лошадей, стояла у самого берега. Пожелав счастливого пути, рыбак растаял во тьме.

Покачиваясь на рессорах, линейка миновала спящие хаты. Почувствовав под копытами мягкую пыль проселочной дороги, лошади перешли на рысь.

Молчаливый возница похлопывал вожжами, глухо и односложно понукал лошадей. Лишь когда проезжали через села, жавшиеся к дороге, он коротко комментировал: «Дорт-Куль — тут жить можно, ничего…», потом, несколько верст спустя: «Булганак. Имение здесь богатое» и затем: «Каяш — тоже мне село…»

Догорала ночь. Лошади заметно устали и шли теперь шагом. Уже совсем рассвело, и вот впереди показались окраины Симферополя.

Дымилась высокая труба кожевенного завода. Когда проехали мимо небольшого, окруженного ивами пруда, из дома, стоявшего на отшибе от других, вывалилось пятеро казаков. Они стояли, выставив перед собой винтовки, и лица их с обвислыми усами не обещали ничего хорошего.

К линейке неторопливо подошел седой вахмистр, зачем-то отряхнул мешковатые шаровары с засаленными лампасами и уставился на Бондаренко зеленоватоблеклыми глазами:

— Кто? Куда?

— Я землемер, — сказал Бондаренко. — Осматривал земли в Николаевке и Булганаке. Теперь возвращаюсь со своим помощником в Симферополь.

Казаки молча окружили линейку. Журба сунул руку в карман, нащупал рукоять пистолета. Бондаренко при- кинул глазами расстояние до ближайшей казачьей винтовки. И вдруг вахмистр радостно оскалился:

— Так это ж то, что нам надо! — воскликнул он, — Ну-к, землемер, слезай с линейки, да помощника своего забирай! Нам обратно в Булганак требуется!

И только теперь Журба и Бондаренко поняли, что казаки безнадежно пьяны.

— Нехорошо, господин вахмистр, — укоризненно сказал Бондаренко. — Это чистый разбой…

— Вылазь добром, коли говорят! — кто-то из казаков щелкнул затвором винтовки. — Иль помочь?

«Какой глупый случай!» — подумал Журба. Он спрыгнул с линейки, и Бондаренко последовал за ним. Возница пытался было объяснить казакам, что лошади заморены, что ему надо в город, но его никто не слушал. Казаки развернули линейку, попрыгали в нее, сплющив рессоры. Монотонно, но слаженно затянули:

— Ну, не гады?! — сказал Бондаренко, озадаченно глядя вслед линейке. — Видно, пропьянствовали ночь у какой-нибудь вдовы, а теперь заторопились в свой Бул-ганак…

Журба промолчал. Они находились в черте города, и встреча с казаками не отняла у них слишком много времени. Но он подумал, что даже такой вот случай мог прервать их путь…

В город входили через кладбище. Впереди открылась знакомая Журбе часовня, в которой он однажды провел ночь, и оттуда вдруг раздался тонкий, захлебывающийся крик. Журба и Бондаренко остановились. Распахнулась чугунная дверь, и к ограде выкатился грязный, оборванный клубок. Дрались два беспризорника. Один из них прижимал к себе цинкового ангела.

— Я сам снял этого пацана, — кричал он. — Сам и загоню!

Бондаренко цыкнул на них, и беспризорники, позабыв о драке, поспешно вкатились обратно в часовню. С глухим лязгом за ними захлопнулась тяжелая дверь.

Журба и Бондаренко вышли с кладбища. Бондаренко сказал, будто продолжая начатый разговор:

— Детишки-то больше взрослых страдают… Чем кормятся! Цинк с памятников продают. — И добавил, вздохнув: — Сколько безотцовщины растет!..

С Севастопольской они свернули на Кантарную. Пошли медленнее. На стенах одноэтажных домиков с одинаковыми калитками и заборами появились жестяные вывески с изображением сапога или шапки, пузатого матраца или кастрюли — здесь жили ремесленники. Подошли к дому с односкатной крышей. На калитке виднелась вывеска с большим нарисованным замком. Среднее окно было закрыто ставнями. Бондаренко вздохнул с облегчением — ждут.

Через несколько минут они сидели в просторной комнате. Кузьма Николаевич — хозяин квартиры — напряженно слушал, что ему говорил Бондаренко. Журба рассматривал в это время фотографии, веером приколотые над лакированным, солидных размеров комодом. На одной из фотографий был изображен солдат с георгиевским крестом на груди.

— В японскую получил, — кивнул в сторону фотографий Кузьма Николаевич. — Там проще было: пуля — дура, штык — молодец, вперед за батюшку царя, а здесь… — Он нахмурился. — Значит, говорите, именно завтра надо быть в Керчи?

Журба подтвердил:

— Если не завтра, то опоздаем!

— Предписания командировочные в Керчь я вам изготовлю надежные, — сказал Кузьма Николаевич, — но вот с билетами на поезд… Сейчас строгости большие введены, придется самому идти на вокзал. А пока займемся документами.

Они спустились вместе с хозяином в подпол, вырытый под сараем, там остро пахло какими-то химикалиями.

— Подождите, лампу зажгу, — послышался из тем ноты голос Кузьмы Николаевича.

Семилинейная лампа осветила столик, заставленный бессчетными пузырьками, здесь же что-то плавало в блюдечках, лежали кисти и скальпели, увеличительные стекла, стоял утюг. На веревке сушились бланки пас-портов.

— Цех! — улыбнулся Журба.

— Нет, прачечная! — серьезно ответил Кузьма Николаевич. — Моем, гладим, крахмалим, сушим! Достаем старые паспорта и смываем своей химией все вписанное. Покрываем потом бланки крахмалом, разглаживаем их и сушим. Взгляните! — Он прищелкнул по одному из паспортов на веревке. — Чист, словно только из типографии! Сейчас на официальном бланке городской управы вы и получите предписание отправиться по делам службы в Керчь…

— Ваше превосходительство! Приказы командирам кораблей. На подпись.

— Проходите, полковник. Садитесь.

Слащев стоял у окна. Со второго этажа феодосийской гостиницы «Астория» открывался вид на море. Неповоротливые транспортные суда теснились у причалов. На рейде дымили миноносцы. Застыл посреди тихой бухты серый, похожий на огромный утюг, английский крейсер. Взглянув на него, Слащев вспомнил о Деникине. И, уже направляясь к столу, подумал: а ведь живя в этих апартаментах, Антон Иванович не предполагал даже, что станет ему феодосийская гостиница «Астория» последним пристанищем на русской земле — прямо отсюда отбыл он на английском миноносце в Лондон…

Полковник Дубяго осторожно положил перед генералом две стопки машинописных листов.

— По два приказа на каждый вымпел… Пакеты будут доставлены на корабли сегодня же.

— Не спешите, Виктор Петрович! — остановил его Слащев. — Будет лучше, если флот получит приказы непосредственно перед выходом в море. — Заметил, что начальник его штаба удивленно поднял брови, и пояснил: — Видите ли, пока флотские командиры, да и не только они, склонны думать, что десант предполагается на кавказское или одесское побережье, — я спокоен. Не хочу сказать в адрес моряков ничего плохого. Но помилуйте! Мало ли что может случиться с этими пакетами. Нет, пусть неприятель узнает о десанте как можно позже.

— Слушаюсь, Яков Александрович, — склонил голову полковник.

— Что с отрядом «охотников»?

— Как вы и приказывали, он сформирован из офицерской полуроты. Командование отрядом возложено на поручика Юрьева.

— Разве он еще не капитан? Мы же представляли его к производству в следующий чин.

— Пока из штаба верховного ответа нет.

Гримаса раздражения мелькнула на лице Слащева, но он заставил себя успокоиться:

— Виктор Петрович, прошу вас, задачу перед Юрьевым и его людьми поставьте сами.