— Вы очень неосторожны, Вера… — сказал старательно отбирая слова, Журба. — Время теперь такое, что нельзя вот так, в открытую признаваться… Ну, скажем, в симпатиях к разведчице красных. Кроме того, все, что вы сказали сейчас, — не более чем легенда.

— Ах, вы поверили газетам, в которых писали, что Веру Холодную расстреляли красные матросы, как шпионку белых, — запальчиво ответила девушка. — Вас это больше устраивает, да?

Столько гнева было в последних словах Веры, что Журба не мог не улыбнуться:

— А я еще слышал, что Веру Холодную задушил из ревности деникинский комендант Одессы генерал Гришин-Алмазов. Наконец, говорят, будто она задохнулась во сне от запаха белых лилий, которые ей преподнес французский консул — почитатель таланта артистки, А истина…

— Перестаньте! Я не верю этим гадостям и вашей истине — у меня есть своя! — оборвала Журбу девушка.

— Двух истин не бывает, — резче, чем хотелось бы, ответил Николай. — Вера Холодная умерла в феврале прошлого года в Одессе. Самым прозаическим образом — от простуды.

И Николай вспомнил, как стояли они с Поляковым холодным февральским днем на тротуаре Дерибасовской, а мимо текла за белым усыпанным цветами гробом многотысячная процессии… Поляков тогда скачал ему: «Жаль. Ей бы жить и жить еще!.." Непонятная Журбе горечь прозвучала в голосе Полякова, и он бездумно ответил: «Нам-то чего ее жалеть?» Поляков сердито ответил: «Кто надоумил тебя, будто люди, не примкнувшие к нам сразу, вчерашний для нас день? И почему ты решил, что мы — Иваны, не помнящие родства? Да, история Советской власти начинается с октября семнадцатого, но история России — гораздо раньше! Разве можно все забыть, ото всего отказаться!» И чтобы было понятнее, Поляков кивнул на удаляющийся гроб: «Она для русского искусства немало сделала, ее будут помнить. Потому и говорю: жаль…»

Все это теперь вспомнилось Николаю сразу, подробно, хотя Вере он рассказал о смерти и похоронах знаменитой актрисы гораздо короче, никак не связывая тот февральский день с собой. Однако Вера, кажется, сумела услышать больше — видимо, ее интересовали не только слова, но и то, как произносились они… Девушка притихла, задумалась.

Они поравнялись с большим сумрачным зданием гостиницы, когда Журба заметил подвыпившего офицера. Замедляя шаг, он не спускал глаз с Веры.

Дальнейшее произошло неожиданно, с той стремительностью, в которой действие определяет не столько сознание, сколько инстинкт…

Увидев офицера, Вера словно споткнулась, остановилась: это был Юрьев. Рука ее сдавила локоть Журбы: то ли успокаивая, то ли в поисках защиты…

Юрьев подошел и тоже остановился.

— Те-те-те! — скривясь в улыбке, протянул он. — Какая неожиданность! Мы расстались в Джанкое, я искал вас в Симферополе, а встретиться довелось вот где!

— В чем дело? — шагнув вперед, спросил Журба. — Что вам надо?

Офицер брезгливо поморщился:

— С тобой, шпак, мы потом разберемся! У меня к ней дело есть: как расплачиваться будем?

— Подлец! — отчетливо и громко сказала Вера. — Негодяй и подлец!

Несколько человек остановились рядом, но Журба знал: друзей здесь нет.

— Ах ты стерва! — поднял руку Юрьев.

Журба резко оттолкнул Веру к стене и, не давая Юрьеву опомниться, коротко, прямо ударил его в под-бородок. Невнятно всхлипнув, он рухнул под ноги про-хожим. Журба метнулся к оцепеневшей Вере, схватил за руку и рванулся в подворотню.

«Двор проходной или нет?» — билось в голове…

Сзади доносились крики и топот погони.

— Быстрее, быстрее!.. — сквозь стиснутые зубы приказал Журба Вере. — Да быстрее же!..

Двор, к счастью, был проходным. Потом они проскочили узкий переулок, вбежали в новый двор и здесь, среди рослых кустов сирени, остановились. Шум погони затихал, удаляясь куда-то в сторону… Журба утер вспотевшее лицо… Только теперь осознав, какой угрожающе опасный для него поворот мог принять этот нелепый случай, он чертыхнулся.

По-своему истолковав его восклицание, глядя исподлобья, Вера сказала:

— Я, между прочим, не просила вас вмешиваться! — Она изо всех сил пыталась держаться независимо и гордо. Но в глазах ее были слезы.

Насупив брови, Журба промолчал. Наверное, если бы он заговорил, попытался успокоить девушку, что-то, быть может, и удалось бы исправить в этом безнадежно испорченном вечере. Но Журба продолжал молчать, и Вера, еще раз взглянув на него, бросилась прочь.

— Не ходите за мной! — крикнула не оборачиваясь. — Не смейте!

Убедившись, что она побежала в другую, противоположную от скрывшейся погони сторону, Николай медленно побрел по улице. Во многом ему следовало разобраться, о многом подумать.

Невеселыми были думы его!

Дверь в номер Астахова была заперта изнутри. Полковник Туманов негромко постучал. Щелкнул замок, и дверь отворилась. Астахов был в рубашке без галстука, в домашних туфлях. В правой руке он держал вечное, английского производства перо. На лице совладельца константинопольского банкирского дома промелькнуло удивление:

— Чем могу служить? — спросил он, пропуская Туманова в номер.

— Вы удивлены моим визитом? Разве вы сомневались в его неизбежности? — усмехнулся Туманов, закрывая за собой дверь.

Астахов прошел к столу, не оборачиваясь, сказал:

— Прошу, садитесь.

Он аккуратно сложил в папку бумаги, тщательно навинтил на вечное перо колпачок и наконец повернулся к Туманову.

— Слушаю вас.

Туманов не спешил с ответом. Собираясь в гостиницу к Астахову, он не знал еще, с чего начнет свой разговор. Но было ясно: от того, чем закончится этот разговор, будет зависеть многое.

Туманов понимал, что Астахов не относится к той категории людей и людишек, на которых одно упоминание о контрразведке способно нагнать ужас. Но все- таки и он, несмотря на свои капиталы и положение в обществе, был простым смертным. Да что об этом!.. В сложившейся ситуации все тайные и огромные возможности полковника Туманова, вся его власть над людьми, весь опыт контрразведки в делах подобного рода — все было бесполезно! Заявив в штабе Врангеля, что его преследует контрразведка, Астахов уже сам обрел власть над главой этого всесильного ведомства. И Туманов знал: теперь любой поворот с сергеевским документом может обратиться против него…

— Не кажется ли вам, полковник, что наше молчание затягивается? — напомнил о себе Астахов. — Я жду объяснений.

— Объяснений жду я, господин Астахов, — сдержанно сказал Туманов. — Вы позволили себе заявить, что мои сотрудники преследуют вас. Столь необоснованное обвинение, забота о чести вверенных мне людей заставляют меня решительно требовать от вас объяснений!

Астахов выслушал его спокойно. Неспешно ответил:

— Знаете, полковник, боюсь, что подобный тон лишает меня возможности вообще говорить с вами о чем бы то ни было. Что же до объяснений и доказательств, то за ними остановки не будет: их получит его высокопревосходительство Петр Николаевич Врангель. Вы, в свою очередь, сможете обратиться за разъяснением к нему!

Астахов встал, давая понять, что разговор окончен. Теперь в его глазах была только насмешка — насмешка сильного, ничего не боящегося и, кажется, беспощадного человека.

Все протестовало в Туманове, однако пришлось забыть и о гордости, и о самолюбии. Он знал: надо как-то спасать положение, но как?..

Словно подслушав его мысли, Астахов вдруг сказал:

— Господин полковник, я готов верить, что случившееся — результат недобросовестности ваших сотрудников. И если виновные принесут мне свои извинения… — он замолчал, как бы предлагая Туманову право выбора.

Это была прекрасная возможность перевести разговор в иное — спасительное русло, и полковник Туманов тут же воспользовался ею.

— Вы правы, Василий Степанович! Пожалуй, я не с того начал… Извините.

— Что ж, Александр Густавович, тогда начнем наш разговор сначала, — улыбнулся Астахов. Помолчав, добавил: — Знаю, у контрразведки есть тайны, посвящать в которые посторонних не принято. Понимаю также, что далеко не все вам приходится делать по своей воле. И все-таки позвольте задать вам вопрос, Александр Густавович: что хотели найти у меня ваши помощники?