И опять собаки встали со своего места, обнюхали нас и повернули прочь. Опять мое сердце билось так часто, что я почти задохнулся.

Наконец мы оказались в низине на небольшом расстоянии от лагеря. Отец сделал остановку. Когда я подошел к нему, он прошептал:

– Мы в безопасности! Ну, как тебе было там – страшно?

– Да, очень.

– Ты сказал правду. А значит – ты храбрый, потому что не боишься признаться, что в минуты опасности бывает действительно страшно. Я чувствую, ты будешь великим воином. Я горжусь тобой. И какая у тебя замечательная лошадь – черно-белая пинто! Она лучше, чем моя добыча. Ну а теперь иди за мной.

Мы вернулись на прежнее место на возвышенности. Там отец приказал мне остаться с добычей, пока он пойдет в лагерь за новой. Скоро он вернулся еще с двумя лошадьми. Потом он пришел с тремя, ведя их за веревки, которыми они были привязаны к колышкам на пастбище. Он уходил и уходил за добычей, пока не собралось двадцать шесть лошадей, которых я привязал кругом в зарослях полыни.

– Теперь их двадцать шесть? – спросил он.

– Да.

– Я захвачу еще четырех, и мы уйдем, – произнес он, снова направляясь к лагерю.

– Не ходи больше туда! – воскликнул я.

– Почему?

– У меня странное чувство, здесь, внутри: как будто мне сказали, что пришло время уходить, – ответил я.

Он рассмеялся и произнес:

– А я чувствую другое: мы должны захватить тридцать скакунов Носящих Пробор. И я иду за ними.

Он покинул меня. И чем дольше я ждал, озираясь и прислушиваясь, тем тяжелее мне было. Я чувствовал, что нам угрожает большая опасность.

Неожиданно тишину лагеря разорвал отчаянный крик человека. Прогремел выстрел. Лагерные собаки подняли лай, закричали женщины и дети, мужчины стали громко перекликаться друг с другом.

Я застонал. Может быть, этим выстрелом убит мой отец?! Что же мне теперь делать?

Я взнуздал веревкой одну из лошадей и встал рядом с ней. Шум в большом лагере все усиливался, пока не стал звучать в моих ушах подобно грому. Мой отец! Жив ли он? Или кто-то из проснувшихся застрелил его?

«О, Солнце! Помоги ему спастись, вернуться ко мне, и я отдам Тебе свое тело! – молил я. – Помоги нам избежать опасностей этой ночью, и я отдам Тебе свое тело!»

Потом я взнуздал другую лошадь, обеих привязал к кустам бок о бок. Со слабой надеждой, что отец скоро вернется, я стал освобождать от пут других лошадей. Они, к счастью, не пустились наутек, а сразу же принялись щипать траву.

Мне показалось, что крики Носящих Пробор движутся не в моем направлении, а в сторону Малой реки, на запад от вигвамов. Похоже, что отец избрал для бегства этот путь. Быть может, ему удастся от них уйти. Прогремел выстрел, затем другой. Я заметил красную вспышку в тополиной роще, к западу от лагеря. Наверное, отец спрятался там. Надежда на его спасение теперь окрепла.

И затем он явился! Он явился!

О, как радостно забилось мое сердце, когда, осторожно пробираясь сквозь кусты, он тихо спросил:

– Апси?

– Я здесь! Собираю лошадей. Две взнузданы, – ответил я.

– Хорошо! – произнес он. Мы быстро сели на взнузданных лошадей и стали кружить вокруг остальных, стараясь погнать их вверх по долине. Суматоха в лагере и крики мужчин около реки затихли. Отец воскликнул:

– Скорее! Иначе нас здесь схватят!

Грянули ружья сзади нас, и, отчаянно заржав от боли, моя лошадь стала падать на бок. Я успел соскочить с нее раньше, чем она рухнула на землю. Люди, которые стреляли в нас, уже подбегали ко мне, что-то крича. Один из них оказался рядом со мной. Я направил на него ружье, выстрелил, и он упал.

Отец повернул обратно, когда моя лошадь упала. Он подскакал к другому врагу, застрелил его и прокричал мне:

– Они подходят! Скорее садись сзади меня!

Они подходили – много врагов – и со стороны лагеря, и со стороны реки. Перекликаясь друг с другом, бежали по низине.

Но я должен был забрать мой трофей – ружье убитого врага. Я перевернул его, вытащил ружье, на которое он упал, и воскликнул:

– Хайя, Солнце! Я дарю тебе тело врага! – и повернулся к отцу. Тот с трудом справлялся с лошадью, которая порывалась пуститься вскачь. Она отпрянула в сторону, когда я попытался вскочить на нее.

Крики врагов раздавались уже совсем близко от нас. Отец взял у меня ружье, я, ухватившись за его ногу, забрался на лошадь, и мы поскакали. Испуганный выстрелами и криками, наш маленький табун уже умчался вверх по долине, и мы в темноте потеряли его из виду. Но наша лошадь доставила нас прямиком к нему. Мы собрали лошадей и поскакали дальше. Вскоре мы перестали слышать голоса наших преследователей.

Одна из лошадей волочила за собой веревку, которой ее привязывали к колышку. Спрыгнув на землю, я схватил конец веревки, остановил лошадь, взнуздал и сел на нее. Отец передал мои ружья. Я подхлестнул лошадь, отец – свою, и мы погнали табун галопом.

До самого утра мы ехали по долине Малой реки, вверх по течению. Потом перебрались через реку вброд и помчались на запад по прериям напрямик, гоня табун быстрым галопом – мы знали, что с наступлением дня Носящие Пробор бросятся по нашему следу на самых быстрых скакунах.

Когда наступил день, в глубокой ложбине мы остановили табун и поменяли своих уставших лошадей на свежих. Мы должны были скакать со скоростью ветра. И мы мчались и мчались, подхлестывая животных и оглядываясь назад в ожидании преследователей. Около полудня с вершины высокого холма мы заметили их – пятьдесят всадников, растянувшихся по нашему следу. Ближайший из них был далеко от нас. Если мы продолжим бешеный галоп, они никогда не смогут нас догнать.

Мы опять сменили лошадей и поскакали еще быстрее. До наступления ночи мы меняли их пять раз. После полудня мы уже не видели наших врагов и решили, что они прекратили погоню.

Спустя четыре дня, когда солнце уже собиралось в свой вигвам, мы подъехали к нашему большому лагерю на Медвежьей реке. Возвращающиеся с успехом военные отряды всегда делают остановку неподалеку от лагеря. Люди надевают красивые военные костюмы и головные уборы, раскрашивают себя и лошадей, а затем скачут среди вигвамов, распевая победную песню и хвастая добычей.

У нас не было военных костюмов, зато были настоящие трофеи – прекрасные лошади и ружья убитых врагов.

И мы поскакали, гоня впереди себя наш отличный табун и распевая песню победы. Люди выскочили из своих вигвамов. Они едва могли поверить своим глазам, когда увидели, что один из приехавших был мой отец. Они слышали его выкрики, человека, так долго бывшего ничтожным игроком:

– Я убил одного Носящего Пробор и захватил двадцать пять лошадей!

И мои слова:

– Я убил одного Носящего Пробор и одного кри, здесь доказательство – их ружья! Я захватил одну лошадь у Носящих Пробор!

Люди, слыша победные восклицания и убеждаясь в нашей правоте (лошади и мои великолепные ружья были лучшим доказательством!), бежали к нам, восторженно произнося наши имена. Среди них была моя мать, почти обезумевшая от радости – она смеялась и плакала, без конца повторяя, что это ее муж и сын убили врагов.

Прибежала Сатаки.

– Ты вернулся! – воскликнула она, прикоснувшись ко мне. – Как я молилась, чтобы ты избежал всех опасностей! И теперь ты здесь! Как Солнце милостиво к нам!

Она стала приплясывать впереди нас, выкрикивая мое имя, оповещая всех, что я храбрый и убил ненавистного врага.

И такая собралась громадная толпа, что мы не скоро добрались до нашего вигвама. Там нас ждал брат. Ему поручили отвести лошадей на пастбище с хорошей травой и там стреножить.

А мы вошли в вигвам, сели на ложа и положили оружие. Хорошо было дома после долгой и тяжелой дороги! Впервые в жизни я подумал, как уютно в вигваме, даже таком бедном, как наш.

– Слушайте! – сказала нам мать.

На другой стороне лагеря Большое Озеро, наш главный вождь, выкликал имена приглашенных к нему на пир. Три раза назвал он имя моего отца, а затем три раза мое. Мы едва могли поверить этому – много зим прошло с тех пор, как моего отца последний раз приглашали в вигвам вождя. А я еще был так молод, что меня не замечали великие вожди нашего племени. За всю мою жизнь Большое Озеро ни разу не разговаривал со мной.