Курсанты-патрульные хватать Рустама не спешили — они что, совсем дурные? Просто подошли и встали по бокам, как почетный эскорт. Тем более, что тот и не пытался бежать — дурашливо вскинул руки (сдаюсь!) и солнечно улыбался.

— Документы, товарищ курсант! — потребовал полковник.

— Нету, тащщковник… — для убедительности Рустам вывернул карманы.

— Фамилия? Рота какая? — полковник зацарапал в блокноте карандашным огрызком.

— Гуссейнов, пятая рота, — Рустам со вздохом вспомнил Мамеда из Кировабада — славного парня с десантного факультета, отчисленного полгода назад за хроническую неуспеваемость.

— В комендатуру! — удовлетворенно рыкнул полковник. Служба шла удачно: не успел заступить, как задержал нарушителя формы одежды, самовольщика, да к тому же в нетрезвом состоянии! План выполнялся успешно.

Покаянно заложив руки за спину, Рустам смиренно зашагал по аллее, провожаемый сочувствующими улыбками гуляющих граждан. Так. Нормалек. Первая часть плана выполнена успешно: угроза от Маргуса отведена. Теперь — не выпендриваться, не привлекать к себе излишнего внимания, дабы усыпить бдительность начальника патруля и не дать как следует себя запомнить. Только бы никто из знакомых офицеров по дороге не встретился…

И судьба была в тот день снисходительна к Рустаму — до комендатуры они добрались без нежелательных для него встреч. Приближался проходной двор, расположенный за два дома от пункта назначения — он числился второй частью в плане Рустама. Так. Еще пару шагов… Приготовиться…

— Ох, да ни фига ж себе!! — внезапно вытаращил Рустам глаза, глядя на противоположную сторону улицы.

Естественно, патруль машинально обернулся туда же. А в следующее мгновение они уже обескураженно смотрели на пустое место, на котором только что стоял нарушитель.

— Догнать!! — взревел начальник патруля и первым ринулся в темный проем арки двора, откуда доносился шустрый удаляющийся топот удиравшего Рустама.

А вот это он напрасно так поступил, право слово. Видать, совсем недавно полковником стал, не приобрел еще приличествующей званию вальяжности и рассудительности. И то сказать: царское ли это дело — самому за нарушителями гоняться? Для чего тебе патрульные дадены? Ну, сам и виноват: не успев сделать двух скачков, налетел бедный полковник на занозистый ящик, предусмотрительно брошенный Рустамом за спину, на пути преследователей. Заслышав усиленные эхом высказывания полковника по этому поводу, Рустам сочувственно поморщился: извините, но как меня учили, так я и действую: минировать пути отхода, дабы снизить скорость преследователей. Подняв и отряхнув начальника, патрульные, стараясь не переусердствовать, продолжили преследование. И, очутившись во дворе, увидели у противоположной стены Рустама с фуражкой в зубах, который ловко, как шимпанзе, карабкался по высокому штабелю пустых ящиков. Достигнув вершины штабеля, Рустам легко перемахнул через забор, не забыв оттолкнуть ящики в сторону — грохот развалившегося штабеля поглотил сердечные приветы полковника вслед ускользнувшей добыче.

Приземлившись, Рустам выхватил из зубов закушенную фуражку (не дай бог было ее потерять на виду у преследователей: на внутренней стороне вытравлены хлоркой фамилия и инициалы владельца!) и хорошо знакомым кратчайшим маршрутом рванул к училищу. Ну вот, а он еще не знал, чем в увольнении заняться…

Стройная белоснежная церковь возвышалась над алыми облаками осенних рябин и была похожа на стартующий космический корабль. Над бронзовой маковкой, в зеленом закатном небе, проклюнулась и начала стремительно разгораться умытая Венера. Разлапистый золотой кленовый лист, кружась, спланировал вниз и маршальской звездой опустился на погон Маргуса.

— А все-таки хороший город Рязань, — вздохнул Ауриньш, — Я буду скучать по нему…

— Ну! Ты еще наших городов не видел. Посмотришь Самарканд, Бухару, Ташкент — обалдеешь!

— Хорошо бы… Только когда это будет?

— Будет, обязательно! — уверенно сказал Рустам, — В отпуск ко мне приедешь. Или самого в Чирчик служить переведут…

— Да, этот вариант вероятен. Там же сейчас учебку для Афгана организуют… Ну что — пойдем? Мне парадку еще погладить надо — я раньше в бытовку не совался, все равно все утюги заняты. А еще вместе с десантурой будем сегодня ночью ангела одевать, тоже подготовиться нужно.

— Айда, Марик. Если утюги освободились, так мы в четыре руки в пять секунд все сделаем.

В казарме царила особая, ни с чем не сравнимая атмосфера скорого выпуска. Даже запах стоял особый: воздух был пестро прослоен ароматами горячих утюгов, гуталина и купленных по торжественному случаю дорогих одеколонов. Разумеется, присутствовал в атмосфере и тонкий алкогольный выхлоп, но все было в рамках приличия: по неписаным правилам, считалось здорово непорядочным наглеть перед командирами, пока не окончена вся процедура производства в офицеры (а после нее — тем более), поэтому выпивали выпускники аккуратно: не прячась, но и не демонстративно. И — блюли дозу: чего накачиваться, завтра, после выпуска, можно будет оттянуться как следует, а сегодня — так только, для душевного комфорта и потепления беседы и воспоминаний.

Выпускники толкались перед зеркалами, придирчиво и самодовольно разглядывая себя в парадных офицерских мундирах — золото новеньких погон и парадных ремней сдержанно сияло на синем сукне, оттеняя снежную белизну рубашек (катастрофически не хватало орденов к этому великолепию!). Выглядели выпускники внезапно повзрослевшими — то ли от повышающей их статус офицерской формы, то ли от напускаемой на себя солидности, положенной по сему статусу. Хотя до известной степени дело обстояло как раз наоборот: были вы опытными, матерыми курсантами выпускного курса, вызывавшими зависть первокурсников и уважение командиров и преподавателей, а стали зелеными салагами-лейтенантами, которым еще только предстоит зарабатывать в войсках и уважение подчиненных, и признание коллег-офицеров. «Товарищи офицеры свободны, командиры взводов — остаться» — кому из командиров не знакома эта команда из лейтенантской юности? Ну а пока что все эти будущие проблемы не особенно омрачали выпускников — они пребывали в благодушном настроении и щедро одаривали салажат-первокурсников своим добром, скопившимся за курсантские годы — от нагрудных знаков до старых конспектов и шерстяных носков.

Как и предполагал Рустам, утюги в бытовке уже освободились. И они слаженно, в четыре руки, за какие-то полчаса отутюжили весь комплект офицерской формы Ауриньша: парадный мундир, повседневную и полевую форму, а также летнее пальто. Парадную и повседневную шинели решили не трогать: все равно помнутся в чемодане.

— Готово дело! — подвел итог Рустам, отключая пованивающий старый утюг, — Надевай парадку, чего ждешь?

— Да зачем? — отмахнулся Маргус, — Завтра надену, чего сейчас ее зря мять?

— Ну. Посмотреть хоть на тебя — какой из тебя офицерик получился!

— Да брось. Завтра посмотришь. Ничего особенного.

— Какой-то ты ну совсем не романтичный товарищ… Ладно, как знаешь. Когда на колокольню отправимся?

— Примерно через полтора часа. Ребята из десантуры звякнуть должны, вместе пойдем.

У курсантов всех военных училищ существуют свои многолетние традиции, связанные с выпуском и получением офицерских погон. Гардемарины славного города Питера, к примеру, в ночь перед выпуском начищают ваксой сапоги памятнику адмиралу Крузенштерну, а также надраивают до золотого блеска гениталии коня Медного Всадника. А курсанты — десантники в ночь перед выпуском обряжают в тельняшку и голубой берет мраморного ангела на колокольне рязанского кремля. К этому мероприятию они готовятся загодя, сшивая одну тельняшку из трех, ибо размеры ангела весьма внушительные. Ангельский же берет по своим габаритам не уступает доброй крестьянской сковороде. Городские власти всякий раз пытаются воспрепятствовать этой традиции — вход в колокольню запирается на замок, а сама колокольня охраняется милицейскими патрулями. И, тем не менее, каждый год ангел оказывается одетым по форме, как и подобает хранителю лихого крылатого войска.