Вечеслав тоже слушал с усиленным вниманием, восполняя пробелы в памяти, чтобы в случае чего ответить один в один со своим невольным спутником по этому квесту, но «в случае чего» не случилось, а даже, наоборот. Кузьма Прокопыч остановил ведьмака.

— Бог с ними, с вашими делами, — сказал он. — Начни с того, как вы в весь пришли, да по дороге сюда чего делали.

Вечеслав невольно вздрогнул. То, что они делали по дороге сюда, до сих пор отзывалось в нём неприятным напряжением.

— Да когда сюда шли, то особо ничего и не приключилось, — продолжил врать ведьмак. — Разве что обокрали нас в лесу во время ночлега, а так всё тихо и мирно обошлось.

— А этого парня, который напал, знаете? — Кузьма Прокопыч слегка подался вперёд. — Может из кровных кто?

Ведьмак уверенно повертел головой.

— Нет, голова, кровных у нас отродясь не было. Мы род мирный, в свадах всяких сторонку держим.

— А вот родич твой, — Кузьма Прокопыч кивнул в сторону Вечеслава. — Он же ж гридень, кажись, был, може, с той годины кто им обижен?

— Родич мой князю служил, а не обидами промышлял. Да и говорю же, не знаем мы этого парня, ни я, ни родич мой. В первый раз его тут увидели.

— Хм, так с чего ж он удумал твоего родича жизни лишить?

Мужики закивали, видимо, согласные с тем, что вопрос уместен и правилен, но ведьмак пожал плечами и продолжил спокойно:

— Этого не знаю, но вот что сказать хочу, — он развернул тряпицу и поднял нож. — Добряш, у которого мы гостим, говорит это нож Завида. А парня мы в первый раз увидели вчера утром. Он с Завидом за столом сообедничал около хаты и разговор между ними был. О чём разговор, неведомо, но вот и хотим мы знать, о чём они сговаривались.

— Ну так уж и сговаривались. Ты паря ври, да меру знай, — тут же подал голос Завид, зло зыркая на ведьмака.

— А-ну погодь-ка, Завид, — остановил его Кузьма Прокопыч, прищурившись. — Выходит твой нож кровью весь запятнал?

Взгляд Завида стал вдруг напряжённым. Он несколько секунд молча пялился на оружие в руках ведьмака, после чего усмешка снова вернулась на его лицо, и он довольно выговорил.

— Ну и мой, так что? Не я ж им кровь проливал.

— А-то, что есть предлог клепать тебе спотворничество головнику. Ты ж сам знать должон.

— Так я чего? — с лица Завида тут же слетела усмешка. — Он взял без спросу, и мне о том не донёс. Скрал он, вот что. И я таперича отвечать за его татьбу должен?

— Тебе никто за татьбу не говорит, — вступил в разговор старик-волхв. — Ты объясни, что за человек был тот парень, что говорил тебе. Раз уж ты его за свой стол сообедником усадил, знамо не чуждый он тебе.

— Да и не знаю я толком, — заволновался Завид и окинул взглядом внимательно смотревших на него мужей. — Може соврал он мне, так я ж не ведун, абы мысли его читать. Сказал, сына моего знает, — Завид опустил глаза вниз. — Ну, Лукьяна… шоб его медведь задрал.

— Это тот, что у Владимира в Киеве дружинит? — спросил голова.

— Тот, тот, — глухо проговорил Завид. — Так хоть Лукьян и отрезанный ломоть, но сердце ж отцовское не камень.

— Да Бог с твоим Лукьяном, не его теперь судим, ему другой суд уже определён, — вставил Кузьма Прокопыч.

— Вот и захотелось прознать, как там сын мой поживает. Кровинушка родная всё ж, — продолжил Завид, тяжело сглотнув и поиграв желваками, после слов головы. — А парень этот и стал рассказывать, что, мол, дружбу с Лукьяном имел, чуть ли не побратались они после сечи у Стародуба, эт с вятками кады, пятое лето вспять. Вот он и говорит, мол, Лукьян в ноги кланяется, да простить его просит, за то, что против своих ратью пошёл.

— А про ладожских ничего не спрашивал? — перебил Кузьма Прокопыч.

— Про ладожских? — Завид почесал затылок. — Да то ж припоминать нужно.

— А ты и припоминай, — снова вступил в разговор волхв. — Не гоже перед гостьми укрываться, аки люд недобрый.

— Не спрашивал, нет, — Завид повертел головой. — Всё рассказывал, аки бежал из Киева в ночь, да аки всё боялся погони. А спрашивал токмо про то, какое житьё тут у нас, имовито[*] ли сидим, али, как придётся. Ну я ему и баял про жизнь тутошнею. А про пришлых не спрашивал. Да и зачем ему спрашивать, коли дурное затеял?

— И всё? — спросил голова.

— Да всё вроде, — Завид развёл руками. — Кабы чего ещё было, так какого рожна мне укрывать? Мне за чужие шкоды ответа держать не в жилу буде. Мне чужого и ни доброго, и ни худого не треба. Да разе ж незнаете вы меня, люди добрые? Не первое же лето с вами на одной земле сижу. Разве было когда с моей стороны негожее дело? А?

— Знаем тебя, Завид, — заговорил вдруг один из судивших мужиков. — Второе лето с Любомиром вы свои делишки промышляете в обходку поряда общинного.

— Погодь, Ерёма, — остановил его голова. — Другое то, досюда некасаемо.

— Во-во, Ерёма, — зло бросил Завид. — Ты али клепай, ежели чего есть, али не разевай хлебалку свою попусту.

— А-ну цыц! — вскрикнул вдруг волхв. — Оба! Забыли где находитесь? Не стыдно пред Богами сваду устраивать, аки отроки хмельные?

На несколько секунд над копищем повисла неприятная тишина. Ведьмак, едва заметно усмехнувшись и выждав некоторое время, продолжил:

— Когда мы к вам входили, — громко заговорил он. — Допросили нас с ухваткой, всё вызнали. Мы уж думали и не пустят. А тут беглец из Киева, хм, неужто по нему ничего нельзя выглядеть было? Небось и глазами от взоров прятался, и в ответах путался. Спросить бы у того, кто весь сторожил, когда парень этот пришёл, чего он у него выведал.

— Акимка в ночную стоял, — осторожно влез в разговор Добряш. — Я видал.

— А под утро кто сменял его? — спросил голова, обращаясь к дородному мужику с полным лицом, который сидел справа от него.

— Богдан, Марфёнин младший, — коротко ответил тот. — Так парень когда пришёл-то?

— Обоих звать надо, — махнул рукой Кузьма Прокопыч. — Увар!

Пока дожидались стороживших весь, Вечеслав ещё раз прокрутил в голове произошедшее вчерашним вечером, и с удивлением заметил, что ничего внутри него от этих воспоминаний не колыхнулось. Не шевельнулось даже. Видимо огрубевал он понемногу, и нападение с небольшим проколом кожи, да мяса, уже не казалось чем-то значительным. Он даже стал не понимать, к чему все эти разузнавания что-да-как.

— Толку ж всё равно не будет, не разузнаем ничего, — шепнул он на ухо, присевшему рядом ведьмаку, видя, что мужики, которые судили, не обращают на них внимания, о чём-то тихо решая между собой.

— Будет, — так же шёпотом ответил ведьмак. — Теперь они нас не только без платы до Мурома свезут, а ещё и снедью нагрузят, чтоб мы не голодали в пути, — он подмигнул и улыбнулся.

Охранники появились минут через пять почти одновременно. Первым расспросили того, кого Добряш назвал Акимкой, потом Богдана. Оказалось, что Акимка парня этого и в глаза не видал, а Богдан, при котором парень входил в весь, особого допроса ему не устраивал. Ему показалось, что достаточно и того, что парень знает Завида Гордеича, бывшего голову. Ведьмак незаметно похлопал Вечеслава по спине, и поднявшись, развёл руками.

— Так у вас и медведь в весь зайдёт, сказав, что он к тёще на блины, а вы и знать не будете, — проговорил он серьёзным, не особо ладящимся со смыслом слов, тоном, видимо боясь впасть в сарказм и тем обидеть местных. — А по сути-то, мужи Рязанские, Бог с ним с этим парнем, забудем, да поминать больше не станем.

Мужики тут же заговорили что-то разом, одни недовольно, другие с какими-то растерянными выражениями лиц, но Кузьма Прокопыч остановил их, подняв вверх правую руку.

— Тихо, мужи Рязанские. Тут не горлом, а умом брать надобно, — он на пару секунд задумчиво замолчал, сдвинув брови.

— А чего долго думать-то? — снова заговорил старик-волхв, бросив на голову внимательный взгляд. — Вина наша, спорить в том нелепо буде. Сколько раз ты Евсею говорил, чтобы он отроков своих в строгости держал? Не раз, и не два. А они одноть по-своему, спустя рукава весь сторожат, послабление себе утворяют. Ты припомни, в том месяце, неделю без дозоров оставались, дожди, мол. Аки девицы красные.