От ее слов у Александра перехватило дыхание. Он и она улыбались и рвались вперед, перескакивая через все условности. И в момент согласия, пока еще только произнесенного, их обоих охватила такая острая дрожь, что казалось невозможным когда-нибудь испытать еще что-то подобное. Всю дорогу до отеля они не прикасались друг к другу, но в номере, когда он снимал с нее пальто, у Александра было трепетное ощущение, похожее на то, когда развертываешь самый драгоценный подарок. Она прошептала признательно, когда он слегка удерживал ее и они открывали друг друга:

— О-о-о… Вы дали мне почувствовать… так… так… — И сказала: — Вы должны сделать так, чтобы я захотела этим заниматься. — Улыбка еще витала на ее губах, когда ее рот приоткрылся. — Вы хотите этого?

Он кивнул, и она очень серьезно, очень аккуратно опустилась на колени, приподняв платье, чтобы не стоять коленями на тонкой ткани.

— Голливудские девушки делают это? — спросила она, серьезно глядя на него снизу вверх.

— Да, — сказал он, — но не так, как вы.

Она понимала, что от нее требуется сейчас, когда они еще не слились воедино, — должно произойти что-то, что не может повториться позже.

— Я хочу это делать с вами, — сказала она, — а вы?

— Нет, сначала дайте мне… мне нравится ждать…

Все время она наблюдала за ним серьезно, но как-то отстраненно. Он чувствовал, — все его тело собралось, напряглось в невероятно сосредоточенном ощущении. Ничего не могло быть острее и слаще этого момента, который был уже пройден и уже наступил следующий миг, когда это случилось. Через некоторое время она вдруг сказала:

— Теперь я не хочу больше ждать.

Он начал возиться с ее одеждой, но она велела ему не мешать и очень грубо, а не так аккуратно, как до этого, рванула подол платья и, приподнявшись слегка на ковре, ловко скинула что-то маленькое и непрочное вниз, с бедер и ног, отшвырнула в сторону и раскинулась. Даже при этом у нее сохранилось слегка надменное и насмешливое выражение лица. Он лег сбоку от нее, а она, улыбаясь, следила, как его руки движутся вверх, и смеялась от удовольствия и над внезапным испугом в его глазах, когда он кончиками пальцев определил ее готовность.

— О, да, — сказала она, — о, да, именно так, именно так. Это готовит меня. Это действительно горячит меня, — она опиралась на локти, чтобы лучше видеть. — О! Это изумительно! — вздыхала она. — Это похоже на петтинг в припаркованном автомобиле! Нет, продолжайте, продолжайте, я хочу на первый раз именно так. Только вашей рукой.

И так как ее возбуждение росло, она оттянула корсаж платья и обнажила одну грудь, чтобы он мог ее видеть, и протиснула ее через кольцо своих пальцев, сделав ее тугой, и когда это случилось, это было быстрым маленьким спазмом, и она сказала:

— О-о-о! Это почти случилось, когда мы танцевали. Весь вечер я была на грани этого.

А чуть позже она спросила, любит ли он играть в игры, а он спросил:

— Какие игры?

— Игры понарошку, — сказала она. — Притворитесь, что вы собираетесь уходить, что вы больше не хотите. Тогда я должна сделать так, чтобы вы остались. Поняли? Теперь скажите вы, что вы не собираетесь продолжать. Скажите так. Именно это слово. А потом, я должна просить вас — сделать… понимаете…

Она уже целиком включилась в эту игру, в это притворство и была очень возбуждена.

— Продолжайте, — сказала она, — говорите, что я вам сказала.

— Простите, м-р Фентон, — сказала мисс Пирс, манеры которой с каждым днем становились все более официальными, — но м-р Сондорф пока не может вас принять. Он разговаривает с Нью-Йорком, я позову вас, как только он освободится.

— Я подожду. Послушайте, скажите-ка мне, это она звонит ему или он ей?

— Это не ваше дело, м-р Фентон.

— О, ну что вы, милочка, не хотите же вы лишить меня такой захватывающей истории, как роман Чудо-Мальчика с Платиновой Тарелочкой. Держу пари, вы иногда подслушиваете. Не отрицайте, вы покраснели, мисс Пирс. Так о чем же они говорят?

— Вы грубый, любопытный человек, м-р Фентон.

— Ничем не могу помочь, бэби. Это у меня привычка газетчика. Скажите, а вы не вызываете треска, ну, этим, подслушиванием?

— Я отказываюсь от такого рода бесед с вами. Если вы не возражаете, я уйду, мне надо сделать кое-какую работу.

В комнату секретарши вошел Пауль и вопросительно взглянул на нее.

— О, м-р Крейснор, — сказала она, — м-р Сондорф хочет вас видеть, но в данный момент он на телефоне. Вы не против подождать?

— Я подожду. Пит, что с откликами?

— Отклики? Тратить все свое время на опровержения по поводу его романа! Я даже не знаю, обманут я или нет. Послушайте, вы знаете историю о голливудском артисте — кинозвезде, который пытался рассказать своему сынишке об Иисусе Христе?

— Даже если знаю, то я не удержал бы вас от рассказа, — улыбнулся Пауль.

— Ну, слушайте. Этот папа показывает своему мальчику огромное распятие в церкви и объясняет, что Христос — это любовь и что он умер на кресте во искупление каждого из нас, грешников…

— Да, — сказал Пауль, — надеюсь, продолжение не будет кощунственным. Мисс Пирс… чувствительна…

— Это самая моральная история, — сказал Пит Фен-тон. — Ну, так вот этот парень, кинозвезда, говорит, что Христос умер за каждого из нас.

— За каждого из нас? — спрашивает мальчик.

— Конечно, за каждого из нас, — говорит ему папа.

— Он умер за Президента Соединенных Штатов? — спрашивает мальчик.

— Несомненно, — отвечает отец.

— И за мистера Генри Форда?

— Совершенно уверен, — говорит папа.

— И за короля Англии?

— О, да!

— И за Луиса Б.Мейера?

— Я догадываюсь, что за Луиса Мейера тоже, — говорит отец.

— И за Вилли Сейермана? — вопрошает мальчик, глядя вверх с полным благоговением.

— Ну, — начинает папа…

После чего с креста взывает голос: "Кто-нибудь, дайте мне сойти отсюда. Я передумал".

Мисс Пирс издала слегка неодобрительный смешок. Пауль фыркнул, сдерживая смех.

— "Дайте мне сойти отсюда. Я передумал", — повторил Пит Фентон со смаком.

В этот момент открылась дверь кабинета и Александр высунул голову.

— Разве мы не назначили на двенадцать? — спросил он у Пита Фентона.

— Я давно уже здесь. Вы были на телефоне.

— Уже три минуты, как я кончил разговаривать.

— Простите, м-р Сондорф, это я виновата, — сказала мисс Пирс, одарив Пита Фентона мрачным взглядом.

— Все в порядке, мисс Пирс. Входите, Пит. Пауль, вы тоже войдете?

Прежде чем они уселись, Александр сказал:

— Теперь, Пит, может быть, вы скажете, что я видел все отклики на "Жизнь богача…"?

— Все важное, — ответил Пит Фентон.

Александр сел за стол и открыл большую папку, в которой были фотокопии дюжины статей и заметок. Он перелистал их, слегка хмурясь.

— Есть прекрасные заметки, — сказал Пит Фентон, — за исключением одной или двух. Не так хороши отзывы о мальчике, как вы ожидали, но чудесные о Менджау и о картине. Есть продажные заметки, Александр, — это делается очень умело. Я бы не захотел смотреть фильм, прочитав их.

— Картина имеет фантастический успех, — сказал Пауль.

— Да, — сказал Александр, — здесь все отлично. — Он протянул лист бумаги Питу Фентону. — Вы можете использовать это для рекламы. Выручка у Сейермана.

Пит Фентон внимательно изучал лист.

— 57 838 долларов за первую неделю. И четвертая неделя превзошла первую. Нечто из ряда вон выходящее…

— Частично это может быть за счет его театра, — сказал Александр, — нужно проверить, как идут дела в провинциях.

— Все в порядке. Пробные сеансы прошли великолепно, Александр.

— Это добрый знак, Пит, вы говорите, что я видел все отклики?..

— Ну, могло быть несколько незначительных штучек, о которых, по-моему, не стоит тревожиться.

— Вы это называете незначительным, Пит? — Александр достал из-под кипы бумаг копию "Ярмарки тщеславия" и перебросил ее Питу, который мрачно уставился на нее.