— Степан? — узнала побратима Куницы тетя Циля, старательно отводя глаза от пыльной, изгвазданной травяным соком, одежды девушки. — Ты как здесь? А Тарас где?
— Тарас на Запорожье подался, а меня вот случай задержал, — он указал подбородком на притихшую в его объятиях Оксану, ее даже на вопли Мотри не оживили. — Мы ее у харцызов отбили. Тарас велел домой отвезти. Да и приглядеть тут за всем. Пока его не будет…
— Беспокоится? — улыбнулась тетя Циля.
— А то… — кивнул Небаба. — В прошлый раз инквизиция была. Теперь — харцызы. А чего завтра ожидать? Так и сказал: 'Езжай, побратим, в Михайловку и береги моих пуще глаз!'
— О, Степан! Здоров! — привлеченный шумом, высунулся на улицу с подворья и шинкарь. — Ты откуда здесь взялся? Тарас тоже здесь?
— Тарас уехал на Запорожье, — засопел Небаба, но все еще спокойно. — А я вот Оксану домой везу. Натерпелась бедняжка страху, не всякому мужику под силу. А потом к Ребекке наведаюсь. От мужа весточку передам. Кстати, я у Куницы в хате ни разу не был, не укажете, как туда проехать?
— Чего там указывать, — усмехнулся Ицхак и ткнул пальцем вправо от Степана. — Вон она, как прыщ на лбу торчит. На самый пригорок Тимофей свою хату вытащил. Только зачем туда ехать? Поставишь коня у нас… — он получил чувствительный тычок от жены в бок и быстро поправился: — … у Кожухов, а сам тропинкой и чеши в гору. А после вечери и к нам заходите. Вместе с Ребеккой. Посидим, погуторим…
— Спасибо за приглашение, дядька Ицхак, — едва удержался от смеха Степан. — Обязательно загляну в гости. Может, даже к обеду управлюсь… — и пришпорил коня, чтоб не дать болезненно скупому тестю побратима времени собраться с мыслями и ответить.
От сплетенных умелыми женскими руками венков и букетов, калитки и ворота в каждый двор синели васильками, багрянились маками, белели ромашками, желтели купавкой. А круглобокие коробочки мака, спелые колосья овса, ржи и пшеницы, придавали всему этому буйству красок спокойную торжественность и пышность щедрого застолья.
Возле дома Кожухов Степан осадил коня и соскочил на землю. Повод хотел передать девушке, но увидев, что та и сама едва держится, намотал его на луку седла и пошел снимать запорный брус с ворот.
На возню из окна выглянула худощавая женщина, присмотрелась, тихо охнула и заспешила навстречу, то прижимая руки к груди, то поднимая их к лицу.
— О, Господи! Что с тобою, доченька?! — бросилась к Оксане. — Да на тебе лица нет. Что с нею приключилось, пан казак?!
— Испугалась она… — пробормотал Небаба. — Очень сильно испугалась. Вроде, как отошла немного, а теперь — вижу, снова страх ее в плен взял, — и едва успел подхватить на руки, валящуюся наземь девушку. — М-да, видно успела нечисть порчу навести. Надо бы, матушка, поскорее этот сглаз с нее снять, а то со временем, только хуже будет.
Женщина поспешила к дочери, и попыталась привести ее в чувства, но та была, как тряпичная кукла. Только что дышала.
— Господи Иисусе, да что ж за напасть такая?.. — перекрестилась мать. — Придется за старым Вересом бежать. Аглая ведь померла на Иванов день. Теперь только он испуг или порчу снять может… — объяснила Степану.
Потом выглянула на улицу и позвала какого-то мальчугана, что попался ей на глаза:
— Иванку! Сбегай, дитятко, к деду Вересу. Скажи: тетка Одарка просила прийти… Передай: Оксане нашей плохо. Сомлела…
Хлопец крутнулся на одной ноге и стремглав бросился в дальний конец села.
— А чего это мы стоим посреди двора? — продолжила так же громко Одарка, словно боялась замолчать и впустить на подворье тишину.
— И то верно, — согласился Небаба. — Надо бы Оксану в дом занести. Разрешите?
— Гостям в нашей хате всегда рады, — немного невпопад ответила та. — Извините, пан казак, не знаю: как вас звать-величать?
— Крестили Степаном, прозывают Небабой. Я — Тараса Куницы побратим. Приехал Ребекке весточку передать…
— А где ж вы мою Оксанку… — тетка Одарка запнулась, подбирая слова, — встретили?
— Может, все же в хату зайдем? — спросил Степан. — Мне не трудно ее держать, она стройная у вас, легкая… — парень смутился немного. — Но зачем оповещать все село о том, что с девушкой приключилось? Хотя, я так понимаю, что на завтра и так все всем известно станет…
— Да, да, конечно, — засуетилась тетка Одарка. — Входите, пан казак.
Она пропустил Небабу вперед, придерживая дверь.
В небольших сенях не было ничего, кроме кадки с водой и развешанной на колышках упряжи. Одна дверь из сеней вела на кухню, другая в горницу. Переступив порог комнаты, Степан повел глазами по стенам и, увидев в правом углу небольшую икону Пречистой Девы, чуть склонил голову. Удерживая девушку на руках, перекреститься он не мог.
У окна стоял широкий стол, возле него у стены, дубовая скамья с перилами, а с другого боку — два резных табурета. В противоположном углу примостилась широкая кровать с аккуратно сложенными подушками и перинами, застеленная куском белого полотна с вышитыми по долу мальвами. Рядом — большой сундук, в котором хранился, наверное, весь домашний скарб вместе с Оксаниным приданым… Слева от двери, из общей с кухней стены, выдавалась печь, а рядом с нею — висело несколько полок с праздничной утварью.
Долго не разглядываясь по светлице, Степан уложил Оксану на сундук.
— Присаживайтесь и вы, пан казак, — пригласила его хозяйка. — Наша девка еще не просватана…
Степан улыбнулся и присел на лавку. Чтоб обозначить, так сказать. Вот ведь бабы!.. Дочь едва живая, а они все об одном заботятся.
— После посижу, а сейчас коня гляну…
— Сама, — метнулась к дверям Одарка, которой непременно нужно было найти себе занятие. Но выйти не успела. Наружная дверь резко отворилась, и густой бас загрохотал на всю хату:
— Ну, где тут больная? Чего у вас приключилось, что старым ногам покоя не даете?
Вслед за этим ливнем слов, послышалось громкое топанье, и в комнату вошел… небольшой, сухонький старичок. Он был такой маленький, что Степан невольно взглянул еще раз на дверь, ожидая, что из них появится настоящий хозяин столь показного, воистину дьяконского голоса.
— А это что за казак на меня глаза таращит, как жаба с болота?! — загудел снова дедусь, подошел к Небабе и очень крепко пожал ему руку. — Жених? Любо, любо!.. Давно, Одарка, пора твоей красавице замуж… Шестнадцатый год уже девчонке, если я со счета не сбился. Совсем заневестилась, — и, не дожидаясь ответа, шагнул к девушке. — Так что там, с тобой, красавица? С милым поругалась, или матушка замуж не велит?
В движениях дедушки было столько молодецкого задора и огня, что Степан и сам невольно почувствовал, как куда-то уходит усталость от долгой дороги, и в тело возвращается сила.
— Угу, понятно… — проворчал старичок недовольно и сунул что-то Оксане под нос.
Девушка не ответила. Да и не могла… Ибо хоть и очнулась, но от всего пережитого у нее все еще дергались губы, и Оксана только со страхом таращилась на знахаря.
— Вот как… — протянул знахарь. — Похоже на сильный испуг. Придется воск выливать… Ты вот что, суженый-ряженый… Или иди во двор покурить, или сядь где-то в уголке и не вертись под ногами! — прикрикнул недовольно на парня, который встал за плечами и глазел, как он достает из наплечной сумки разные непонятные принадлежности.
Здесь были и сальная свеча, и выщербленная миска, странно расписанная по каемке и на донышке. К этому добавились манерка с бесцветной жидкостью и несколько пучков сушеных трав.
Сперва знахарь зажег свечу, налил в миску свяченой воды, всыпал туда немного какой-то травы, дал все это девушке в руки и приказал держать над головой. Позже вытащил из сумки кусок воска, чашку и вышел на кухню. Не было его каких-то пару минут, после чего он вернулся в комнату, быстрым шагом подошел к Оксане и тихо сказал:
— Думай о том, чего ты испугалась, — а сам тихо-тихо и быстро-быстро что-то зашептал и вылил расплавленный воск в воду в миске, которую девушка по-прежнему держала у себя над головой.