Изменить стиль страницы

Долгая Земля 

Схема оригинального «степпера» Уиллиса Линсея, которая была анонимно размещена в Интернете. (Обратите внимание: издатель не несет ответственности за неправильное использование этой схемы или технологии, которую он собой представляет.)

Долгая Земля img_1.jpeg

1

На лесной поляне:

Рядового Перси разбудило пение птиц. Уже долгое время он не слышал их пения из-за шума оружейного огня. Некоторое время он просто продолжал лежать в блаженном умиротворении.

И все же его немного терзала тревожная мысль, почему он лежал на влажной, хотя и ароматной траве, а не на своей скатке. Ах да, там где он только что был не было такого аромата! Кордит, горячее масло, сожженная плоть и вонь немытых тел мужчин, вот среди каких запахов он был раньше.

Может быть, он умер? В конце концов, был страшный обстрел.

Что ж, если он мертв тогда это должно быть рай, после всего того адского шума и криков и грязи. А если это не рай, тогда сержант вскоре отвесит ему пинка, поднимет, осмотрит и пошлет на кухню за чашкой чая и сэндвичем. Но нет, не было никакого сержанта, и никакого шума кроме пения птиц на деревьях.

И, пока предрассветные лучи начинали озарять небо, он задумался: «Какие деревья?

Когда он в последний раз видел дерево, которое хоть отдаленно напоминало его своей формой, не говоря уже о листве, а не было разбито на щепки артобстрелом? И все же здесь были деревья, много деревьев, целый лес.

Рядовой Перси был практичным и рассудительным молодым человеком, а потому решил в этом сне наяву не волноваться о деревьях ибо они никогда не пытались убить его. Он откинулся назад и, похоже, задремал на какое-то время, поскольку, когда он вновь открыл глаза, солнце было уже в зените и его мучила жажда.

Яркий солнечный свет, но где? Ну, разумеется во Франции. Это должна быть по-прежнему Франция. Перси не могло так далеко отбросить взрывом мины, которая вырубила его; и все же он был в лесу, где его никак не могло быть. И здесь отсутствовали привычные звуки, вроде грохота канонады и криков людей.

Все это было какой-то загадкой, но Перси умирал от жажды, чтобы ломать сейчас голову над ней.

Поэтому он упаковал свои беды в то, что осталось от его старого вещевого мешка, в этой неземной тишине, и подумал, что в песне была толика правды: Какой смысл волноваться? Никакого, с учетом того, что ты совсем недавно видел, как люди испаряются точно утренняя роса.

Но поднявшись, он почувствовал знакомую боль глубоко в кости левой ноги. Старая рана, которой было не достаточно, чтобы отослать его домой, и все же она обеспечила ему перевод на более простую службу и потрепанный набор красок в мешке. Стало быть, это никакой не сон, раз его нога все еще болела! Но он точно находится не там, где был.

И пока он продирался между деревьями к просвету вдалеке, внезапная мысль осенила его: Почему мы пели? Мы совсем рехнулись? О чем, черт возьми, мы думали, когда пели? Повсюду руки и ноги, люди запросто превращаются в туман из плоти и крови! А мы пели!

Какими же мы были полными дураками!

Полчаса спустя рядовой Перси спустился по склону к ручью в пологой долине. Вода была несколько солоноватой, но сейчас он готов был пить из корыта лошади, стоя на четвереньках рядом с ней.

Он брел вдоль ручья, пока тот не вошел в реку. Рядовой Перси был деревенским парнем и знал, что на речном берегу всегда найдутся раки. Вскоре он уже радостно готовил их. Никогда в жизни он не видел таких больших! И так много! И таких сочных! Он ел, разрывая их на части руками, помешивая улов веткой на наспех разведенном костре. При этом он размышлял: Возможно, я и правда умер и попал на небеса. И это вполне заслужено, ибо Господь свидетель, я повидал достаточно ада.

Той ночью он лежал на поляне у реки, с мешком вместо подушки. И когда невероятно яркие звезды появились на небе, Перси затянул песню «Упакуй свои беды в старый мешок». Он затих прежде, чем допел песню, и уснул сном праведника.

Когда лучи солнца вновь коснулось лица, Перси проснулся, сел — и замер, неподвижный как статуя. Дюжина парней стоящих в ряд, пристально наблюдала за ним.

Кем они были? Чем они были? Они немного походили на медведей, но не мордами, и немного на обезьян, только толще. И они просто молча смотрели на него. Они ведь не могли быть французами?

И все же он попробовал обратиться к ним по-французски.

- Parley buffon say?1

Они непонимающе уставились на него.

В тишине, чувствуя, что они чего-то ожидают от него, Перси откашлялся и запел «Упакуй свои беды в старый мешок». Парни слушали с пристальным вниманием, пока он не закончил. Затем они переглянулись и, будто достигнув некого соглашения, один из них вышел вперед и почти идеально повторил песню Перси.

Рядовой Перси слушал с искренним удивлением.

Столетие спустя:

Прерия была пологой и густой, с рассеянными тут и там дубами. Небо над головой было идеально голубым, как в рекламных брошюрах. На горизонте возникло движение, словно тень от облаков: огромное стадо животных.

Раздалось подобие вдоха и выдоха. Наблюдатель, стоящий достаточно близко, мог кожей ощутить прикосновение летнего бриза.

И женщина лежала на траве.

Ее звали Мария Валиенте. Она была одета в любимый розовый ангорский свитер. Ей было всего пятнадцать лет, но она была уже беременна, и ребенок появлялся на свет. Боль родовых схваток пульсировала в ее тощем теле. Минуту назад она еще не знала, боялась ли он больше родов, или гнева сестры Стефани, которая забрала ее браслет с обезьяной, единственную вещь, доставшуюся Марии от матери, заявив, что это был греховный символ.

И теперь, это. Открытое небо, вместо запятнанной никотином штукатурки потолка. Трава и деревья, вместо потертого ковра. Все было неправильным. Где она? Был ли это еще Мэдисон? Как она оказалась здесь?

Но это не имело значения. Волна боли снова прокатилась по телу, и она почувствовала, что ребенок выходит. Не было никого, чтобы помочь, даже сестры Стефани. Она закрыла глаза, закричала и натужилась.

Ребенок выскочил на траву. Мария хорошо знала, чего ожидать от родов. Когда все закончилось, между ее ног было теплое месиво, и ребенок, покрытый липким, кровавым материалом. Он открыл рот и издал тонкий вопль.

Вдали раздался громоподобный звук. Рев, похожий на тот, что можно услышать в зоопарке. Напоминающий рык льва.

Лев? Мария снова закричала, на этот раз от страха...

Крик оборвался точно выключателем. Мария потеряла сознание. Ребенок остался один.

Один, за исключением вселенной. Которая окутывала его и говорила с ним бесконечностью голосов. А позади всего этого царила необъятная Тишина.

Его плач сменился всхлипыванием. Тишина успокаивала.

Раздалось подобие вдоха и выдоха. Мария очнулась на зеленом поле, под голубым небом. Она села, и огляделась в панике. Ее лицо побледнело; она потеряла много крови. Но ее ребенок был здесь.

Она схватила ребенка и плаценту - она даже не разорвала пуповину - обернула его в ангорский свитер и закачала на руках. Его личико было странно спокойным. Она уже было решила, что потеряла его.

-Джошуа, — сказала она. - Тебя зовут Джошуа Валиенте.

Мягкий хлопок, и они исчезли.

На равнине не осталось ничего, крове высыхающего месива крови и биологических жидкостей, травы и неба. Хотя вскоре, запах крови привлечет чье-нибудь внимание.

И давным-давно, в мире похожем на тень: