Стефурак предложил поехать к нему домой и разузнать у жены, где именно находится сейчас Александр Петрович — до Закарпатья ведь рукой подать, можно и съездить, — но Хаблак запротестовал: жена или родственники могут ничего и не сказать, а сами предупредят Волянюка, что им интересуется милиция, и если тот действительно причастен к махинациям, станет заметать следы, предупредит соучастников.

Оказалось, майор был прав, и это выяснилось буквально сразу.

Пока расспрашивали о Манжуле работников гостиницы (там никто не вспомнил его), прошло некоторое время, и в Куты попали во время обеденного перерыва. Правда, в лесхозовском гараже застали механика, но тот на вопрос о Бабидовиче лишь развел руками:

— Пошел обедать. Несколько минут назад. У него машина испортилась, на ремонте, вот он слесарям и помогает, но сейчас обед.

Ждать Бабидовича не хотелось, тем более появился заманчивый предлог побеседовать дома, посмотреть, как живет, и, возможно, выяснить, почему именно им заинтересовался Манжула, и офицеры, узнав адрес Станислава Корнеевича, поехали к нему.

Дом Бабидовича стоял на краю местечка — добротное кирпичное строение с затейливой изгородью из сваренной арматуры. Бабидович сидел возле стола во дворе и причесывался. Видно, только что вымылся: мокрое измятое полотенце лежало на коленях. Жена хозяйничала в летней кухне, разогревая обед.

Увидев незнакомых людей, Бабидович ничуть не заволновался — смотрел выжидающе, а узнав, кто они, так же спокойно предложил сесть к столу.

Но все же Хаблак заметил у него в глазах то ли настороженность, то ли едва ощутимую растерянность, но, в конце концов, это можно было и объяснить: вдруг приходят к тебе два милицейских офицера, один из области, а другой из Киева, невольно забеспокоишься.

Хаблак положил на стол фотографию Манжулы, без всякой просьбы Бабидович взял ее и, не ожидая вопросов, сказал:

— Если относительно этого человека, то впервые вижу.

— Да, относительно этого, — подтвердил Стефурак. — Посмотрите внимательнее.

— У меня хорошая память, — ответил Бабидович. — Если когда и встречались, так, может, случайно, среди моих хороших знакомых такого человека нет. Да и среди недругов тоже.

— А не можете ли объяснить, почему в блокноте у этого человека записан ваш номер телефона?

— Нет, не могу. Скажите хотя бы, кто он?

— Скажем, в свое время мы все вам скажем, Станислав Корнеевич!

Бабидович подумал немного и ответил:

— В ваших словах чувствуется какая-то угроза. Если будете продолжать в таком же тоне, я не стану с вами разговаривать.

Бабидович был прав, и Хаблак решил вмешаться:

— Мы пришли к вам за помощью.

— И угрожаете?

— Честный человек не должен ничего бояться.

— Я не преступник.

— Верим, но в порядочности этого человека, — Хаблак ткнул пальцем в снимок Манжулы, — есть основания сомневаться.

— Я же сказал: не знаю его.

— Мы вам верим. А скажите: Волянюка Александра Петровича знаете?

— Косовского?

— Да, шофера автобазы.

— Все ясно, — сказал Бабидович с облегчением, — честно говоря, ждал этого вопроса и сразу о Волянюке подумал, но, подумал, может, и пустое все это...

— Что пустое? — поспешил уточнить Хаблак.

— Может, пообедаем? — предложил Бабидович.

Хаблак переглянулся со Стефураком: есть хотелось, однако вот так принять предложение человека, все же подозреваемого...

— Нет... — покачал головой майор.

— Да бросьте, — оборвал его хозяин. — Вижу, проголодались, а то, что вы из милиции, ничего не значит, не взятку же предлагаю, а борщ.

В ответ на протестующий жест Стефурака продолжал свой натиск:

— Не волнуйтесь, поешьте, а я тем временем вам все расскажу, ничего не утаю, что знаю — выложу. Давай, жена, наливай всем.

Что оставалось делать? Тем более пахло так вкусно: хозяйка поставила на стол блюдо, полное пампушек в чесночной подливе.

Когда расправились с борщом, Бабидович сказал:

— А теперь, люди, слушайте меня внимательно. Как-то весной мы ночевали с Волянюком в «Беркуте». Может, слышали, гостиница у нас такая на перевале? Возвращался я из Закарпатья, и довелось заночевать. Там с Сашком и встретились, оказались в одном номере. Ну выпили слегка, много нельзя, ведь утром снова за руль, выпили, поужинали, разговорились. Волянюк и говорит: «Вижу, ты, Стась, хлоп что надо, могу предложить хорошее дело». «Какое?» — спрашиваю. «Есть, говорит, люди, которые продают алюминий для кровель. Так им транспорт нужен и сараи, чтобы тот металл прятать. Могу сосватать. Большие деньги платят». Я и подумал: заработать и в самом деле можно, но и сесть тоже. Объясняю ему, а он смеется. «Видишь, говорит, не сижу и отлично себя чувствую, да и вообще, кто не рискует, тот не живет». Записал он мой телефон, на том все и кончилось. Сказал: если те люди новую партию алюминия привезут, позвонят. А я решил отказаться:

— Почему не сообщили в милицию? — спросил Стефурак.

Бабидович ответил, помедлив.

— Неудобно как-то. Человек ко мне с доверием и с душой, а я, выходит, заложу его.

— Спекулянт ваш Волянюк.

— Так не он же продает тот алюминий... Только возит.

— Соучастник и пособник преступников.

— Это я тоже понимаю, — смутившись, сказал Бабидович, — потому и решил отказаться.

— С Волянюком после того встречались?

— Бог миловал.

Стефурак вырвал из блокнота листочек, записал номер телефона райотдела милиции.

— Если вам снова предложат алюминий, позвоните немедленно.

Бабидович взял листок без энтузиазма, однако пообещал:

— Сделаем.

Возвратившись в Косов, Хаблак тут же позвонил Дробахе. Иван Яковлевич выслушал его, хмыкая в трубку и бросая язвительные реплики, Хаблаку показалось, что Дробаха даже посмеивается над ним, и обиженно спросил, какие конкретные замечания у следователя по поводу его действий. Дробаха понял майора сразу и не дал разгуляться амбициям Хаблака:

— Вы, дорогой мой, в бутылку не лезьте. Просто у меня хорошее настроение: вижу, у вас прогресс ощутимей, чем тут, в Киеве. Искомую вишневую «Волгу» будто корова слизнула — инспекция, кажется, все перещупала, а дудки! Это я выход своим эмоциям даю и радуюсь за вас.

Хаблак подумал: можно было бы найти несколько иную форму проявления эмоций, но спорить не стал — все же Дробаха начальство и его следует уважать.

— Нуждаетесь в помощи? — понял его Иван Яковлевич.

— Видите, какие масштабы начинает приобретать дело, и нам без мощной поддержки ОБХСС не обойтись. Когда-то мы неплохо поработали с лейтенантом Коренчуком, если бы он мог приехать сюда...

— Сделаем, — пообещал Дробаха, как показалось Хаблаку, весьма безапелляционно. — Еще?

— Помните, я рассказывал про Инессу?

— Девушка из бара?

— Да. Сообщившая нам о Бублике. Партнере Манжулы. В последнее время тут, согласно сведениям местной милиции, есть факты спекуляции листовым алюминием...

— Полагаете, Бублик?

— Подозреваю. На всякий случай должны иметь его портрет. Воссозданный хотя бы со слов Инессы.

— Завтра днем получите.

Хаблак подумал: одно удовольствие иметь дело с Дробахой. Не дал себе никаких поблажек. А Инессу еще надо найти, допросить, сотрудники научно-технического отдела должны поработать с нею, чтобы превратить впечатления Инессы в совершенно конкретный образ Бублика, потом этот портрет еще следует передать самолетом.

Он закончил разговор с Дробахой, чувствуя уверенность и нетерпение, всегда охватывавшие его, когда верил: идет правильным путем и до окончательной победы осталось лишь несколько шагов. Эти чувства подогрел еще и Стефурак. Пока майор связывался с Киевом, капитан успел переговорить с местными обэхээсовцами. И возвратился он в кабинет начальника райотдела милиции с загадочно-победной улыбкой на лице.

Не ожидая расспросов, Стефурак доложил:

— Такое дело, майор. Местные ребята договорились с одним человеком. Он дом строит, и ему листовой алюминий для кровли должны завезти...