— Кто там? — послышался сонный мужской голос, и в окне, за чуть приоткрытой ставней, мелькнул желтой полосой свет лампы.

— Свои. — Человек в кожанке снова, но тихо, одним ногтем пальца, повторил условный стук.

— Сию минуту, сию минуту, пан, — торопливо отозвался мужской голос; лязгнул железный засов, щелкнул замок, и приоткрылась тяжелая входная дверь. — Какая погода?

— В Москве дождь, — шепотом произнес человек в кожанке, не вынимая руки из кармана, грея ладонью рукоятку браунинга.

— Входите, пароль верный, милости просим. С московским?

— Да, прямо с поезда.

— Ждали вас, пан, телеграмма была…

Человек в кожанке подождал, пока хозяин не закрыл дверь на ключ и не задвинул засов.

Из темной прихожей вошли в коридор. Человек в кожанке шел следом за хозяином, не вынимая руки из кармана. Из приоткрытой двери гостиной широкой полосой падал свет настольной лампы, освещая коридор, и доносились женские голоса. Человек в кожанке невольно обратил внимание на грудное, мягкое контральто, которое показалось ему страшно знакомым. Откуда-то издалека, словно из другого мира, нахлынули приятные воспоминания, вызванные этим голосом, и у него потеплело внутри. Впереди двигалась широкая и слегка сутулая спина хозяина.

— Мы для пана отдельную приготовили… Окна во двор, в сад.

— Благодарю, — тихо ответил человек в кожанке, входя в комнату.

Хозяин чиркнул спичкой, зажег керосиновую лампу с зеленым стеклянным абажуром, стоявшую на столе, и в комнате сразу стало светло. Мужчины несколько секунд смотрели друг на друга — пристально, изучающе. Хозяин особняка был полный, слегка сутулый, давно перешагнувший за средний возраст человек, но еще довольно крепкий, с крупной лысой головой, холеным бритым лицом и острым, слегка горбатым носом, похожим на сильный клюв хищной птицы, и темными небольшими, глубоко посаженными глазами, которые смотрели остро и цепко.

— Разрешите представиться. — Лысая голова сделала легкий поклон, полный достоинства. — Болеслав Адамович Кушнирский.

— Рад познакомиться, Арнольд Греднер, — назвал себя тот, кто по мандату значился Звонаревым, пожал короткую руку с мясистыми пальцами. — Мне о вас, Болеслав Адамович, много лестного говорили наши общие знакомые из «Бунда»… — Он назвал несколько влиятельных фамилий. — Настоятельно рекомендовали остановиться у вас.

— Мерси за доверие. Весьма, весьма тронут…

— Называйте меня просто Арнольдом и не обращайте внимания на эту проклятую шкуру. По документам я сотрудник Чека. — Арнольд снял кожаную фуражку и такую же куртку, презрительно скривив губы, швырнул их на кресло, стоявшее в углу комнаты. — Приходится мимикрировать. Такое время… Если позволите, я закурю.

— Будьте как дома, прошу вас. Помыться не желаете? Ванну подготовили с вечера.

— С превеликим удовольствием! В поезде давка, месиво тел, одна вонь и грязь. — Арнольд Греднер вынул из пачки папиросу и стал ее разминать двумя своими сильными, длинными пальцами с чернотой под ногтями.

— Пойду распоряжусь.

— Одну минутку, пан Болеслав. — Греднер приблизился и, глядя хозяину в лицо, быстро спросил: — В доме посторонние есть?

— Никого.

— Прислуга?

— Давно разбежалась! Как ввели равноправие… — Кушнирский вздохнул. — Только один престарелый дворник Матвей остался, бежать некуда. В саду у него конура вонючая, он и не вылазит оттуда по неделям.

— А там кто? — Греднер кивнул головой в сторону гостиной, из которой доносились женские голоса.

— Никого постороннего. Жена Розалия, племянница Сима, она с детства воспитывается у нас в семье, золотые руки у нее, все умеет делать… Рыбу готовит фаршированную и с соусом, пальчики оближешь!.. И еще дальняя родственница Мария Рошаль, она из Петербурга. У нее большое несчастье: парфюмерную фабрику и магазин большевики отобрали и разграбили… Мария еле-еле выбралась из столицы, жила у знакомых в Москве и вот, слава господу, добралась к нам.

— Извините, но… сами понимаете… — Арнольд говорил теплым, как бы извиняющимся тоном.

— Да, да… Конечно, — закивал лысой головой Кушнирский, — предосторожность… Сейчас даже брату родному трудно доверять. Ну я пойду, пошлю племянницу ванну подготовить.

Болеслав Адамович ушел, прикрыв за собой дверь.

Греднер прошелся по комнате, плотнее задернул бархатную штору на окне, заглянул в платяной шкаф, в котором на деревянных плечиках висело несколько дамских платьев и тонкая полотняная ночная сорочка с яркой вышивкой. Судя по размерам этих вещей Арнольд определил, что хозяйка их была женщиной довольно хрупкой. Арнольд провел по розовому шелковому платью длинной ладонью и, полузакрыв глаза, вдыхал чуть слышные запахи, которые всегда остаются на одежде. Греднеру было совершенно безразлично, кому именно принадлежали эти платья: племяннице или дальней родственнице из Петрограда, — он просто истосковался по женщине. И, прикасаясь к шелку, Арнольд представлял под ним упругое тело.

«Только здесь, в Царицыне, еще возможно… Последняя своя пещера, — мелькнула будоражащая мысль. — А там дальше, с завтрашнего дня опять скитания. Надо догнать отряд и терпеть, жить рядом с грязными, месяцами не мытыми и вонючими от пота большевиками, пока не удастся угнать оружие и выкрасть золото… Главное — золото! Наши в Красноводске ждут… Потом путь в Персию. Там я наконец смогу скинуть с себя обе шкуры и — чекиста Ивана Звонарева, и богатого польского еврея Арнольда Греднера, стать самим собой… Стать самим собой — капитаном Бернардом Брисли… Только когда, когда я туда доберусь? Через неделю? Через месяц?»

Он осторожно закрыл дверцу платяного шкафа и, сосредоточенно рассматривая траур под ногтями, заходил неслышными тигриными шагами по комнате, словно по клетке. Капитан вдруг поймал сам себя, обнаружил, что сейчас он даже мыслит по-русски. Этого еще не хватало! Так и язык предков можно забыть. Язык сильной и могучей нации! Язык народа, призванного повелевать и властвовать!..

Он сел на низкую кушетку, застланную ворсистым шерстяным покрывалом, вынул из кармана маленький перочинный ножик и тонким лезвием стал вычищать ногти, выковыривая тщательно черноту. Под ногтями была не просто грязь, а грязь, смешанная с застывшей кровью. Кровью человека, за которым он охотился от самой Москвы. Кровь настоящего Ивана Звонарева, сотрудника Чрезвычайной комиссии, бывшего балтийского моряка, который вез секретный пакет правительству Советского Туркестана. Два дня назад в поезде, в темном тамбуре, моряка без особого труда он отправил к праотцам. А мандат на имя Ивана Звонарева и секретный пакет, лежавший в кармане кожанки, теперь послужат новому владельцу.

Глава одиннадцатая

1

Часа через полтора приезжих пригласили в вагон к Сталину. К тому времени Джангильдинов и Колотубин плотно подзакусили и, довольные и сытые, охотно распивали настоящий китайский чай, а не кипяток с заваркой из сушеной тыквы или моркови, вели душевный разговор с начальником охраны поезда. Человеком он оказался разговорчивым, поведал о том, как «турнули от Царицына казачишков белых» и как трудно приходится «самому наркому», потому что все к нему лезут со всякими мелочными делами и вздорными предложениями, и что он, начальник охраны, находится всегда меж двух огней. Ибо, с одной стороны, обязан выполнить точно приказ и без пропуска и разрешения никого не допускать к «хозяину», а в то же время бывает, что домогается встречи свой брат, красный командир или красноармеец. А ты ему и рад бы со всей душою пойти навстречу, да без бумаги все же не пускаешь, он тебя и честит на чем свет стоит. Исповедь начальника охраны была длинной, и дослушать ее до конца не удалось. Но, судя по сытому лицу и добротному обмундированию, сшитому из тонкого офицерского сукна, и новым хромовым сапогам, жизнь у наркомовского стража была не такой уж паскудной.

— Товарищ Сталин ждет, — коротко сказал вошедший военный, невысокий брюнет с черными усиками на круглом самодовольном лице, и добавил тоном приказа: — Идемте!