Миклашевский едва успевал уворачиваться, защищаться, отвечая хлесткими встречными ударами, но итальянец, казалось, был к ним не чувствителен, и Игорь никак не мог остановить соперника, сбить бешеный натиск. Миклашевский тяжело дышал и уже подумал о том, что Пончетто не похож на Рыжего Тигра. С тем работать на ринге было легче. Итальянец и по мастерству, и по тренированности, и по опыту явно был выше бельгийца на голову. Профессионал ринга с довоенным стажем. Игорь напрасно ожидал коротких перерывов между бросками, между атаками, когда боксер делает краткую передышку, чтобы набрать в грудь побольше воздуха и снова ринуться вперед. Обычно именно в эти-то мгновения и ловил Миклашевский своих соперников, не давал им передышки и проводил свои сокрушительные серии ударов. Но на сей раз ему попался очень хорошо тренированный профессиональный боец, с отлично отработанным дыханием, сам умеющий подавлять и сокрушать. И поэтому вся надежда у Игоря была на свои ноги. На быстроту передвижения, на их пружинистую силу и выносливость. Отстреливаясь одиночными ударами, думал лишь об одном – дотянуть до конца раунда, вынырнуть из захлестнувшего водоворота атак, отдышаться, а главное, осмотреться, осмыслить весь этот губительный сумбурный натиск и найти против него действенное средство, путь к победе. О поражении он и не помышлял, как бы ему тяжело ни приходилось.

Он просто не имел права проигрывать.

Он должен победить этого итальянца и вообще выиграть весь турнир. Выиграть во что бы то ни стало! Стать бесспорным победителем. Чтобы о нем, о Миклашевском, сообщили газеты. Хоть чуть-чуть, хоть строчку, лишь бы упомянули фамилию. В этом и заключался его шанс, единственный шанс на выход к своим, на установление заново связи с Центром. Дать о себе знать. Так договаривались еще в Москве. И сейчас это было важно. Миклашевский уже несколько месяцев, можно сказать, «без работы». Связь со своими людьми как-то сразу оборвалась. Что произошло с ними, он не знает. Может быть, и самое страшное – провал… Все могло случиться. Война есть война. Может быть, в Центре, в Москве знают. И в Центре по газетам определят, что он, Миклашевский, жив, что он в строю. Миклашевский помнит напутствие полковника Ильинкова: «Наши люди тебя найдут, но и ты сам не теряй времени, дай о себе знать. Через печать. Выступи так, чтобы о тебе появилось хоть несколько строчек в газете». Так что проигрывать поединок Миклашевский не имеет никакого права. Надо выстоять и победить. Разве там, под Сталинградом, его товарищам было легче? А они не только устояли, но и одолели, опрокинули врага. Да так, что эхо прокатилось по всему миру! И в прошлом году летом под Курском… И итальянцев тоже били, от их хваленой «голубой дивизии» летели пух и перья. И от этого Пончетто должны полететь и пух и перья.

«Главное в нашем деле, как говорил Гриша Кульга, не теряться. Безвыходных положений не бывает». Шаг назад – и удар. Еще шаг – и удар. Не нравится? Еще получай!.. Бить надо встречными. Как на тренировке. Раз, два – и отход. Раз, два – и отход. Отходить с умом. Ближе к своему углу. Раунд должен же когда-нибудь кончиться! Еще шаг. Назад и в сторону. Назад и в сторону. И он прозвенел, спасительный гонг. Судья встал между боксерами, энергично разводя руки:

– Брэк!..

Пончетто, чертыхнувшись, направился в свой угол.

Игорь не сел, а плюхнулся на подставленный тренером табурет. Как хорошо, что он в своем углу! Со стороны может показаться, что боксер специально рассчитал время и в самые последние секунды оказался именно в своем углу. Что ж, пусть думают так. Игорь откинулся на жесткие подушки и, расслабившись, положил руки на канаты, хватая воздух широко раскрытым ртом. И чуть было не задохнулся. Карл Бунцоль подсунул ему в лицо полотенце, закрывая рот и нос. Игорь, мысленно ругнув тренера, возмущенно замотал головой, стремясь высвободиться. Но тут же успокоился. Карл знал свое дело. Старый боксерский волк не хотел демонстрировать, что вынужден совать своему подопечному пузырек со спасительным нашатырным спиртом. Бунцоль, едва ударил гонг, полфлакона разбрызгал на влажное полотенце и теперь как бы небрежно обтирал им лицо боксера, суя под нос те части мохнатой материи, которые густо смочены нашатырем.

– Дыши глубже… Дыши глубже… Гут, гут. Все идет хорошо, – в голосе тренера Миклашевский не уловил ноток тревоги, и это отчасти тоже успокаивало боксера.

Карл Бунцоль влажной прохладной губкой водил по затылку, а второй рукой обмахивал полотенцем, нагнетая воздух в легкие, помогая схватить побольше живительного кислорода. И как бы между прочим, как о самом обыденном деле, тренер короткими репликами анализировал ход поединка, оценивал бой.

– Он типичный агрессор, его мощь в напоре и натиске. Не принимай его темпа, не надо, – говорил Карл и тут же советовал: – А ты попробуй сам наступать. Посмотри, как он умеет работать на отходах. Сам атакуй! Не давай ему двигаться вперед. И следи за правой, за ударом снизу. Сам диктуй, будь хозяином ринга. Только вперед!..

Игорь уже иными глазами смотрел на итальянца. Бунцоль прав. Как же он сам не догадался? Задачка не такая уж сложная, вернее, задачка сложная, да решение простое. Агрессивные бойцы часто не такие грозные, когда их самих заставляют двигаться назад, или, как говорят, спиной вперед.

А в противоположном углу Пончетто, вальяжно развалившись на табурете, закинул ногу на ногу и, повернувшись, словно бы он не устал, словно у него за плечами не было трудного раунда, с улыбкою на блестевшем от пота лице о чем-то переговаривался со своим тренером. Тот лениво помахивал полотенцем где-то около головы боксера. На их лицах светилась гордая самоуверенность победителей, словно бой досрочно окончен и осталось только ждать решение судей.

Едва прозвучал гонг, извещающий о начале второго раунда, в темном накуренном зале кто-то удивленно крякнул, кто-то присвистнул, увидев, как русский, который еще минуту назад убегал от наседающего на него итальянца и чуть ли не тонул в вихре его ударов, сам пересек прыжками по диагонали ринг и очутился перед оторопевшим Пончетто, готовый ринуться на противника, ожидая команды судьи, который почему-то медлил и не произносил положенного сигнала. Судья, в свою очередь, не скрывая удивления, взглянул на русского, решительно застывшего в боевой стойке около угла итальянца, и, взмахнув рукой, выдохнул:

– Бокс!

Пончетто и его тренер, естественно, не ожидали таких решительных действий со стороны почти поверженного русского. Они даже и предположить не могли, что тот отважится сам идти на сближение. В глазах итальянского профессионала мелькнуло недоумение. Этот ли русский находился на ринге в первом раунде, или за перерыв его подменили другим? Пончетто узнавал и не узнавал Миклашевского. Что-то здесь неладно. Тренер подтолкнул его в плечо, как бы говоря: ну, что стоишь, работать надо!

Пончетто криво усмехнулся: мол, видали и не таких! Мгновенно сбычился, спрятав подбородок под поднятое угловатое левое плечо, и, выставив вперед левую руку, уверенно пошел на сближение, надеясь, как и в первом раунде, засыпать градом ударов, особенно ударами снизу, заставить русского снова попятиться и вытирать спиной канаты ринга.

Но русский не дрогнул, не попятился. А смело принял вызов. И на вихрь ударов ответил не менее мощным вихрем. Серией на серию, комбинацией на комбинацию. И Пончетто почувствовал, что его перчатки попадают или в воздух, или в стену, а у его соперника под пухлой кожаной перчаткой таятся не просто железные кулаки бойца, а настоящие бронебойные снаряды. Спасаясь, Пончетто рывком отскочил в сторону, стремясь оторваться от наседающего русского. Откуда только немцы его вытащили, где разыскали? У русских же нет профессионального бокса, а этот, судя по всему, из когорты профессионалов, да еще из тех, тертых-перетертых! «Задурил мне голову в первом раунде, а вот сейчас показал свое настоящее лицо. А может быть, все это и не так, может быть, мне только показалось? Чего испугался? Санта Мария, благослови и пошли удачу». Сделав финт, обманное движение корпусом, Пончетто рывком сблизился с Миклашевским и вошел в ближний бой, надеясь на свои апперкоты, мощные удары снизу, не раз приносившие ему успех. Итальянские солдаты дружно поддержали земляка.