Дубинский так рванул танк, что эсэсовец испуганно отскочил. Цимбалюк нырнул в люк и закрыл его, чтобы взрывная волна не пошла вверх.
Танк медленно двигался вслед за колонной грузовиков с автоматчиками в касках и черных мундирах — переправлялась эсэсовская часть. Вот и деревянный настил — Дубинский почувствовал, как под тяжестью «тигра» заиграли доски и бревна. Внимательно считал перекладины на перилах — одиннадцатая как раз над средним быком. Девятая, десятая… Проехав ее, Дубинский переключил скорость и бросил стальную машину вперед, зацепив гусеницей грузовик с эсэсовцами и круто развернул танк, поставив его поперек движения.
Грузовик, подбитый «тигром», перевернулся, раскрошив перила, и свалился в реку. Но Дубинский уже не видел этого. Выключил мотор и открыл нижний люк. Выбросил ящик со взрывчаткой и выскользнул сам. Должен был сразу прыгать с моста в реку, но задержался, помогая Цимбалюку под танком.
Шнур уже горел, текли последние секунды…
Дубинский выскочил из–под «тигра», но вдруг остановился, будто натолкнулся на что–то: эсэсовцы осветили мост прожектором. Видел, что кто–то бежал к танку, размахивая руками и ругаясь, но не мог сдвинуться с места, пока сзади не налетел на него Цимбалюк, подтолкнул — и Дубинский неудобно, боком упал с моста. Успел увидеть черный водоворот воды под собой, врезался плечом в холодную упругость, опомнился и долго не выныривал, стараясь как можно дальше отплыть от моста. Когда вынырнул, с ужасом увидел метрах в тридцати от себя освещенный прожектором совсем целый мост. Успел подумать: что же случилось, ведь все было рассчитано до секунды, неужели где–то ошиблись? Вдруг над рекой поднялся столб огня, и Дубинский, глотнув воздуха, снова глубоко нырнул, чтобы какое–нибудь бревно от разрушенной переправы не угодило в него.
На этот раз продержался под водой меньше, вероятно, секунд пятнадцать — двадцать. Когда вынырнул — увидел провал посредине моста и яркое пламя, которое отражалось в воде. Какой–то человек барахтался в реке поблизости от него. Дубинский подумал, что это Цимбалюк, и хотел окликнуть его, по в этот момент кто–то совсем рядом неистово заорал по–немецки: «Спасите!» «Эсэсовец со сбитого грузовика», — понял Пашка и еще сильнее принялся грести. Комбинезон намок, и даже такому хорошему пловцу, как он, приходилось тяжело.
Сзади послышались выстрелы, по реке резанули из пулеметов, но голубой безжалостный свет уже не заливал ее, — значит, прожектор раскрошило или порвало провода. В конце концов, прожектор теперь не заботил Дубинского, река круто поворачивала, и он уже выплывал из опасной зоны. Но тяжелая одежда и сапоги тянули на дно. Пашка сразу понял, что может не выплыть, но из последних сил все–таки добрался до берега. Стоя по горло в воде, разрезал на себе комбинезон, пустил его по течению, стащил сапоги и, держа их за ушки, осторожно поплыл вниз по течению.
Высокий камыш теперь закрывал пылающий мост, только небо светилось и отблески пламени переливались на воде. Дубинский чувствовал себя неуютно в этих отблесках — казалось, его уже увидели и взяли на мушку, — держался ближе к заросшему камышом берегу и часто погружался в воду.
Он, должно быть, проскочил бы условленное место, но вдруг услышал утиное кряканье, ответил тем же и подплыл к берегу.
— Жив? — услышал из камышей.
Цимбалюк протянул ему руку, помогая вылезть. Тут сразу начинались заросли ивняка, и они полезли через них. Пашка даже не успел обуться, так и шел, прижимая сапоги к груди и не оглядываясь на освещенный красным пламенем горизонт.
Скоро они углубились в густой подлесок. Цимбалюк остановился и начал стаскивать с себя комбинезон.
— Теперь они всех танкистов переберут… — злорадно засмеялся он. — Ну как мы их, а!
Дубинский натянул сапоги, выжал мундир. Счастливо улыбнулся.
— А ты видел, как они резанули из пулемета по своим? — спросил, словно это было самое главное, а мост — так, нечто второстепенное.
Быстро выкопали ножами в мягкой лесной почве яму, завалили землей комбинезон Цимбалюка и присыпали листвой. Цимбалюк сверился по компасу, и они пошли напрямик, через лес к озеру, где их должен ждать лейтенант Дорош.
Перейдя мост, Дорош с Котлубаем и Сугубчиком залегли в кустах неподалеку от шоссе, откуда просматривалась вся переправа. Рвануло так, что взрывная волна докатилась и до них. Уверившись, что средняя часть моста разрушена, Дорош поднял группу. Остановили на шоссе грузовик и через четверть часа добрались до нужной развилки. Тут, за переправой, на дороге, не было таких пробок, как по ту сторону реки.
За развилкой начинался лес, он тянулся до села возле озера — места их встречи с Дубинский и Цимбалюком.
«Если они живы…» — подумал Дорош, но сразу же отогнал мрачные мысли — не потому, что верил в счастливую звезду товарищей, и не потому, что был лишен элементарных опасений, — просто не было времени: надо было немедленно составить и зашифровать донесение, которого уже давно ждали в штабе фронта.
Дождь утих, но с деревьев все еще капало. Дорош, шедший впереди, старался не прикасаться к молодым деревьям и кустам, но все же несколько раз не уберегся и стряхнул на себя чуть не ведро дождевой воды. Она затекла за воротник, неприятно холодила спину, но он пытался не обращать на это внимания — шел и обдумывал текст донесения: как уложить в короткие строчки шифровки все, о чем должен информировать командование?
В километре от развилки разведчики набрели на овражек. Котлубай, поручив Сугубчику забросить на дерево антенну, засуетился у рации.
Дорош сделал из дождевиков нечто похожее на шалаш, зажег там фонарик и быстро набросал текст донесения. Уступил место старшине, и тот отстучал шифровку. Перешел на прием. Лейтенант нетерпеливо просунул голову под плащи, смотрел, как Котлубай сосредоточенно шевелит губами, записывая цифры.
Наконец старшина выключил рацию. Штаб армии подтверждал прием донесения, выносил благодарность всем участникам разведывательно–диверсионной группы и приказывал перейти к выполнению второй половины задания — установлению дислокации танкового корпуса фон Зальца, а также разведке недавно сооруженной линии обороны гитлеровцев.
Сугубчик снимал антенну, Котлубай уже сложил рацию и торопливо затягивался сигаретой под шалашом, а Дорош ориентировался по компасу. Каждый делал свое будничное дело, и все вместе даже не могли представить себе, чего стоят переданные ими короткие строчки шифровки и какие силы они привели в движение…
Командующий армией стоял у карты. Он водил по ней карандашом и говорил молодому высокому генералу:
— Мы оставляем дивизии Орлова и Шуйского добивать гитлеровцев, в конце концов они окружат врага: через болотистую пойму гитлеровская техника, пока не наведут мост, не пройдет, да и пехоте придется тяжеловато. Важно знать, где гитлеровцы строят новые оборонительные рубежи. Думаю, что здесь. — Командующий провел по карте жирную линию. — Сам бог велел им тут закрепляться. Начинаются высоты, они контролируют окружающую местность, немцы будут простреливать чуть ли не каждый квадратный метр, и мы, атакуя в лоб, потеряем много людей и техники. Генерал Блейхер попытается задержать нас в районе озер и болот, кроме того, тут совсем мало дорог, я уже не говорю о переправах. Мы спутаем ему карты: твоя дивизия выходит в тыл гитлеровцев на линию железной дороги, ты занимаешь узловую станцию и угрожаешь им с правого фланга. Танковый корпус Рубцова уже форсировал реку и завтра должен перерезать южное шоссе. Теперь генералу Блейхеру ничего не останется, как снова оттянуться на запад…
Командующий продолжал развивать свои планы, а в это время уже вступал в силу его приказ. По радио и полевым рациям велись сотни разговоров, разные «ромашки», «кукушки», «орлы» и «медведи» слушали или, наоборот, передавали распоряжения. Танки уже начинали движение по дорогам и бездорожью, за ними продвигались многочисленные службы снабжения — шли машины и бронетранспортеры с техобслугой, бензовозы, грузовики со снарядами, продовольствием, а дальше — передвижные госпитали, полевая почта, пекарни…