Путешественницы могли бы много дольше задержаться в Риме, который необыкновенно впечатлил их, а также в Неаполе и в других городах Италии, но они решили непременно вернуться туда еще раз и провести там более длительное время. Теперь же их путь лежал в Палермо. Дело в том, что мать Фабианы была родом из этого города, и графине непременно хотелось побывать там и осмотреть город, вспоминая рассказы матери о нем, и о ее последних днях, проведенных с мужем в Париже, и о том, как она много скучала в разлуке с родиной. Фабиана предвкушала осветить в памяти приятные и меланхолические воспоминания своей матери о Палермо, где она была счастлива. Для Софьи путешествие на Сицилию было, как и любое другое, новым приятнейшим открытием.
Палермо, наполненный тем, что так характерно для юга Италии, уже жаркий в мае до марева и невозможной синевы моря, встретил их каменными улочками, лавками, синьорами в черных одеждах и платках, шумными мужчинами и детьми. Путешественницы устроились в одной из лучших гостиниц города. Фабиана желала в одиночестве посетить родные места своей почтенной родительницы, а Софья решила осмотреть все возможные местные достопримечательности. После прогулок по улицам в экипаже, посещения монастырей и памятников старины Соня отправилась по рекомендации местного чичероне осмотреть монастырь капуцинов.
— Если синьора хочет узнать дух Сицилии и понять нас, местных уроженцев, — гордо говорил этот почтенный итальянец, — если дух нашей вендетты изумляет вас (как изумляет он прочих иностранцев), то там вы поймете наше презрение к смерти! Там вы увидите, как и чем живет сицилиец — набожный и бесстрашный. Не только мужчины, но и женщины наши полны спокойствия и невозмутимости при словах месть и смерть. Да, гнев и горе побуждают нас мстить, но это только в первый миг. Далее мы долго обдумываем это намерение. И так происходит без конца!
— Без конца… И до той поры, пока в живых не останется ни единого человека, — пробормотала Софья.
— Что? — громко вопросил многословный ее чичероне.
— Однако премилый же обычай! — громко сказала она.
Тот только улыбнулся и препроводил девушку в монастырь капуцинов, о котором он только что так выспренно повествовал.
Что же это был за монастырь? В чем была его примечательность для туристов? Самой главной особенностью сего монастыря были катакомбы, простиравшиеся на тридцать километров под ним и не имевшие точного плана. При них состоял на службе монах-смотритель, который только один и ведал ими. Катакомбы эти были еще и жилищем смерти. Здесь хоронили, а точнее, складывали мертвецов, которых бальзамировали сами здешние монахи. Всякий путешественник считал своим долгом впитать от этих ужасов memento mori[8], о котором так любят упоминать различные писатели, мнящие себя философами.
В сих катакомбах начиная с XVI века от одной из страшных чумных эпидемий хоронили монахов-капуцинов, знать города Палермо, а позднее, и людей всех рангов и даже бедняков. Бедняков подвешивали на крюки в стене. Богатых людей клали в специальные ниши и даже в открытые гробы, выставляя покойников на обозрение оплакивающих их родственников, которые имели возможность созерцать их бесконечно долго, вплоть до собственной кончины, пока они не оказывались рядом с ними. Рассказывали также, что некий отец находился в отъезде, когда скончалась его маленькая дочь. Мать умолила монахов принять к себе труп девочки, подвергнуть его бальзамированию и оставить дожидаться несчастного родителя. Прибыв, отец смог созерцать тело девочки таким, каким было оно при жизни, и проститься с дочерью. Родители имели возможность до конца жизни видеть труп любимой дочери, воображая себе, быть может, что она все еще жива и только спит… Несчастные люди!
Безумные, как подумала Софья, услышав подобный рассказ. Где же тут презрение к смерти? Здесь одно только почтение к ней и желание непрерывно видеть ее рядом с собой и осязать. Страх один! Она бы и рада была уйти отсюда, но… Но природа человеческая такова, что отринуть себя от ужаса, не насытившись им вдоволь, невозможно. Софья невольно воображала себе дам в старинных платьях, таких набожных и экзальтированных, неотрывно смотревших на дорогие черты своих мужей, детей, родителей… Мужчин в бархатных камзолах, не сводивших глаз с милых черт своих безвременно ушедших возлюбленных, быть может, оставивших в залог своей любви малолетних детей… Мурашки пробежали по ее коже!
Странный памятник человеческих чувств и желаний. Погребальный отзвук Средневековья. Скелет-смерть, увлекавшая в последнем танце за собой все сословия и возрасты, до сих пор выводила в этих катакомбах свой нескончаемый танец. И они приходили смотреть на него! Как сильна власть этой хозяйки бренного нашего мира! La morte…[9]
Тургенев прибыл в Палермо, повинуясь смутному слуху о том, что именно сюда отправилась Лидия с самозваным своим графом. Именно в Палермо вел призрачный след его жены. Путешествие по Италии, которую он проехал из конца в конец, оставило самые приятные впечатления в его душе. Конечно, здесь не обходилось без дорожных неудобств, трактирщиков-плутов, разного рода мелких мошенников и прочего. Но чужие красоты прекрасной страны искупали все сполна.
Из Москвы выехал он не сразу. Ему потребно было много времени на сборы, на получение паспорта и другие приготовления. Наконец, в середине октября, по дурным дорогам, он выехал уже из Петербурга и совершил поначалу продолжительную поездку по отчизне по самой осенней распутице, в которую умудрился попасть. Он задержался в Варшаве довольно надолго. Потом грянули морозы, выпал снег, и это позволило добраться почти до самых Альп в самое небольшое время, всего за четырнадцать дней. Далее была переправа через горы, и Тургенев невольно поминал великого соотечественника своего, Александра Васильевича Суворова, который переходил через Альпы с гораздо меньшими удобствами, но сопровождаемый своим войском. Где перевал Сен-Готард, при котором бились русские? Где Чертов мост? Он желал бы угадать те места, но вовсе не мог бы теперь этого сделать. Отец говаривал ему про подвиги русских богатырей и про восхищение всей Европы этим отважным походом.
Затем следовало путешествие по самой прекрасной Италии, занявшее несколько месяцев. Тургенев совершал свой путь через Милан, Пьяченцу и Кремону. Случай занес его в Парму, а после того он, уже без необходимости, но только повинуясь собственной воле, отправился в Рим, желая увидеть собственными глазами и собор Святого Петра, расписанный некогда великим Микеланджело, и прочие красоты вечного города. В разных уголках страны он отдал дань восхищения и славному Палладио[10], и бессмертными итальянскими художниками эпохи Возрождения Тьеполо и Веронезе.
Он видел, как разросшаяся зелень скрывает прелестные линии барочных вилл близ Рима, как барки скользят по Lago Maggiore, как плюш обвивает полуразрушенные каменные мосты и хижины, как перед старинными развалинами расстилается зеленое цветущее поле, не познавшее еще человеческой руки…
Он бы желал еще посетить Неаполь и вернуться непременно в Рим, но теперь путь он держал на Сицилию. И там его ждало такое же прекрасное барокко, затаившееся в изысканных линиях строений и столь не любимое классицистами. Но он с какой-то нежной грустью любовался столь пышной архитектурой, которую нынче не желали понимать.
Прибыв в Палермо, Тургенев битую неделю посвятил поискам Лидии и самозваного графа да Понте. Усилия его, впрочем, были тщетными. И поначалу в Палермо он не мог отыскать их и следа. Однако, поскольку разыскивал он «молодую русскую даму и графа-итальянца», как он всегда пояснял, — полагая, что это сочетание не может быть таким уж частым, — в один из дней ему сообщили, что упомянутую пару недавно видели в городе. И что только нынче утром «молодая русская дама» в одиночестве отправилась в капуцинские катакомбы. Тургенев, не медля ни минуты и предвкушая уже близкое завершение своей миссии, направился к указанному ему монастырю.