То же самое случится и с большими «обеднями с певчими», то есть с регулярными переговорами по поводу цен и зарплат: они будут отменены. Так как и цены, и зарплаты были постепенно освобождены, то переговоры стали проводиться по отраслям промышленности, а затем и по отдельным предприятиям. Прошло время крупных раундов переговоров, широко освещавшихся в средствах массовой информации, на которых профсоюзные лидеры выступали почти как заместители министров, ощущая поддержку улицы.

После углубленного изучения результатов социологических опросов Маргарет сделала выбор и предпочла опираться на общественное мнение и на мнение рядовых членов профсоюзов, уставших от повторяющихся забастовок, блокирующих страну и пожирающих их зарплаты. За исключением нескольких политизированных подстрекателей люди хотели получить «новый, более высокий уровень жизни и работу получше», именно это и отмечает в своих записях премьер-министр. Первые, кто несет наказание за забастовки, — это забастовщики, ибо они первыми от них и страдают. Такой фильм, как «Виртуозы», превосходно показывает, что когда профсоюзы кашляют, в дом без приглашения входит нищета. В своей довольно язвительной и резкой речи, произнесенной в Блэкпуле 12 октября 1979 года, Маргарет напомнила о том, что «дни, когда от забастовок страдали только хозяева, миновали; сегодня забастовки затрагивают членов профсоюзов и их детей так же, как и нас».

Главным же «козырем» премьер-министра был Джеймс Прайор. Если Маргарет его и не любила, даже откровенно презирала, говоря о нем, что это «расчетливый политик, который полагает, будто миссия консерваторов состоит в том, чтобы отступить, сохранив порядок в своих рядах, перед неизбежным триумфом левых», все же она сознавала, что именно ему обязана тем, что принятие первого закона о профсоюзах после ее избрания не вывело страну на улицу, ведь законодательная система это позволяла.

Разумеется, первые предлагаемые меры были очень ограниченны. Закон, предложенный к рассмотрению в декабре 1979 года, «довольствовался» тем, что запрещал забастовочные пикеты и забастовки солидарности, а также предписывал возмещение ущерба работникам, уволенным или не нанятым на предприятие по причине проведения политики «закрытого предприятия». В законе, кроме того, предусматривалось финансирование из государственной казны голосований, организованных через почту, перед началом забастовки. Но дальше закон «не шел». Для Маргарет и наиболее консервативной части партии закон был шокирующим, поскольку сохранял в силе принцип «закрытого предприятия»[141] и провозглашал признание принципа отсутствия ответственности профсоюзов в случае незаконных действий одного из его членов[142].

Страна в тот момент была возбуждена нашумевшим делом, получившим название «Дело „Дейли экспресс“ против Мака Шейна». По случаю забастовки лондонских журналистов провинциальные газеты перепечатывали официальные сообщения «Пресс Ассошиэйшн» (частного информационного агентства. — Пер.). Национальный профсоюз журналистов оказал давление на своих членов, чтобы они прекратили сотрудничать с «Пресс Ассошиэйшн» и бойкотировали сообщения агентства. Само же агентство добилось того, что суд вынес профсоюзу предупреждение, предписывающее прекратить недопустимый нажим на своих членов, не имевших прямой связи с изначальным конфликтом. Когда профсоюз обратился с кассационной жалобой в палату лордов, избрав ее в качестве судьи, палата признала правоту профсоюза по той причине, что «подобные действия только способствуют расширению профсоюзного конфликта». Это означало признание полнейшего иммунитета профсоюзов перед тем побочным ущербом, который они могли причинить своими действиями. Маргарет в свою очередь оказала давление на Джеймса Прайора, чтобы он включил в проект закона статью об иммунитете профсоюзов, гарантированном уже упоминавшимся законом от 1906 года. Он отказался и положил на чашу весов прошение об отставке. Около сотни заднескамеечников подписали петицию с просьбой о том, чтобы закон был более суров. Маргарет отказалась одержать верх такой ценой. Ее сторонники были в ярости. Началась фронда среди тех, кого она считала своими. Хоскинс, Гардинер, Шерман предостерегали ее от подобного отступления, говоря, что оно напоминает «увертки и уловки Тэда Хита». В «Дейли экспресс» написали: «Если вы не предпримете действий сейчас, этот закон станет надгробным камнем правительства тори». Но все было напрасно. Маргарет Тэтчер оставалось только склонить голову перед Джеймсом Прайором. Так впервые она оказалась в кабинете министров в меньшинстве. Весной 1980 года ей еще недоставало силы, чтобы вступить в схватку со «слонами» или «тяжеловесами» партии консерваторов. К великому гневу министра по вопросам занятости, она заявила в палате депутатов, что это «всего лишь первый этап длительного процесса реформирования законодательства». То же она повторила и на телевидении в ходе передачи «Панорама»: «Это часть пути <…>. Надо многое сделать, чтобы идти дальше».

И Маргарет была совершенно права. Законодательство, касающееся профсоюзов, будет впоследствии постепенно отменено или реформировано, «распущено петелька за петелькой», но не Джеймсом Прайором, а другими. В тот момент предложенный им закон, очень умеренный, обладал двумя достоинствами: он затормозил чрезмерный рост власти профсоюзов и не позволил никого вывести на улицу (только несколько тысяч ярых «синдикалистов», то есть членов профсоюзов, помахали красными флагами около Трафальгар-сквера). Этот закон стал свидетельством того, что «развод» между профсоюзами и общественным мнением возможен и с каждым днем трещина между ними углубляется.

Кстати, всё сложилось достаточно удачно для Маргарет, так как теперь она могла управлять решением довольно скользкого вопроса о национализированных предприятиях и бесчисленных «хромых утках» из их числа, чей дефицит в 1979 году поглощал до 5 процентов государственного бюджета. Приватизация национализированных предприятий являлась центральным пунктом тэтчеровского проекта. Но невозможно было выставить на продажу на рынке предприятия, которые год за годом несли огромный ущерб, за исключением нескольких еще рентабельных компаний, совсем недавно национализированных лейбористами.

Так что задача Кита Джозефа, которую ему предстояло решать в министерстве промышленности, была необычайно трудной. Теперь ему, убежденному стороннику приватизации, предстояло превратиться в управляющего государственными предприятиями, на которых была занята, напомним, треть британской рабочей силы. Конкретно это означало, что он должен научиться лучше ориентироваться в невероятно непрозрачной и противоречивой среде государственного холдинга, что представляла собой организация под названием Национальное управление по предпринимательству, которая распоряжалась всеми сделками в столь различных областях промышленности, как производство автобусов, компьютеров, авиастроительства или кораблестроения. Следовало сделать конкурентоспособными и рентабельными национализированных монстров, которых гангрена разъела до костей в результате бюрократических приемов и наличия чрезмерно раздутых штатов. Это будет задачей тем более трудной, что в отличие от частных предприятий в данном случае государство окажется на переговорах с профсоюзами обязательно в первом ряду.

Заниматься вопросами оздоровления государственного сектора гораздо легче, когда находишься в оппозиции, чем когда занимаешь министерский пост. Кит Джозеф был зажат между противоречившими друг другу императивами: требовалось управлять доставшимся наследством, избежать социального взрыва, противостоять требованиям повышения заработной платы, сделать производство более рациональным и экономичным, финансировать необходимые инвестиции и не увеличивать государственные расходы. По последнему пункту у Кита Джозефа был провал, по крайней мере, сначала. В 1979 году национализированные предприятия обходились британскому налогоплательщику в 2,2 миллиарда фунтов, а в 1980 году эти расходы составили 3,4 миллиарда.