Муза, Афоня шли с табором. Когда Бабушкин вскрыл письмо, он узнал: “Они идут…”

Встреча любящих была не за горами.

Кир. Булычев

·

БОГАТЫЙ СТАРИК

Ольга Герасимовна угадывала старика по звуку шагов. Он шел тяжело, медленно, но не шаркал, не волочил ноги, а придавливал землю, и доски тротуара коротко ухали и взвизгивали под его сапогами. Старик подходил к киоску, кланялся и молчал. У него было лицо благородного актера, с крупным носом и глубокими морщинами на щеках. Ольга Герасимовна доставала новый журнал и клала перед стариком. Старик медленно листал его и возвращал. Он никогда ничего не покупал, и Ольге Герасимовне это нравилось, потому что она считала трату денег на журналы неразумной.

— Уже осень, — говорил старик.

— Осень, — соглашалась Ольга Герасимовна.

В словах старика была угроза. Осень казалась стихийным бедствием. Ольга Герасимовна произносила это слово мягко и лирично, успокаивала, что не все еще потеряно, что и в осени есть своя прелесть.

— Картофель не успеют убрать, — говорил старик.

— Может, успеют еще, — говорила Ольга Герасимовна.

Если кто-нибудь подходил, старик замолкал и ждал. Ольга Герасимовна спешила отпустить покупателя.

— Завтра получу “Советский экран”. И “Здоровье”, — говорила Ольга Герасимовна.

— Обязательно зайду, — отвечал старик, словно давно ждал этих журналов. — Вас очки не беспокоят?

У Ольги Герасимовны были новые очки, она как-то пожаловалась, что давят в переносице.

— Спасибо, привыкаю, — отвечала Ольга Герасимовна. — Как ваша работа?

Старик был на пенсии, жил один и сказал как-то Ольге Герасимовне, что производит опыты.

— Спасибо, продвигаются, — говорил старик.

Ольга Герасимовна наклоняла голову и смотрела на старика сбоку, жалела его. Верхняя пуговица на пальто висела на одной ниточке. У старика где-то погиб единственный сын, жена умерла давно, и позаботиться о нем было некому.

— Я пойду, — говорил старик.

— Завтра приходите, — отвечала Ольга Герасимовна.

Ей хотелось еще добавить, чтобы он не забыл надеть кашне, но сказать об этом она не решилась.

Алла спустилась по скрипучей лестнице на первый этаж. Она была недовольна, что посетитель пришел так не вовремя. Завтра должна приехать ревизия из областного музея, а она еще не кончила проверять серебро. И, как назло, директорша уже неделю, как читает лекции в районе.

В первом зале, у витрины с ископаемыми костями и макетом жилища первобытного человека, ее ждал благородного и сурового вида старик в черном пальто и с потертым портфелем в руке.

— Вы будете директор? — спросил старик строго.

— Я замещаю директора, — сказала Алла. — Что вы хотели предложить?

— Имею коллекцию древних монет, — сказал старик. — Не желает ли музей ее приобрести?

— Нет, — сказала Алла. — Мы сейчас не покупаем. Конец года, совсем нет денег.

— Значит, мне обратиться в областной центр? — Старик был разочарован.

— Я посмотрю сначала, — сказала Алла. В небольших провинциальных городах случаются находки, которым может позавидовать столица.

В директорском кабинете старик вытащил из портфеля парусиновый мешочек, развязал его и приподнял за донышко. Монеты хлынули на стол, растекаясь к углам. Подставив ладони, чтобы удержать их, Алла поняла, что это не коллекция, а клад — монеты были одинаковыми, нечищенными и лишь недавно лежали в горшочке. Рука коллекционера к ним не прикасалась.

— Где вы нашли их? — спросила Алла.

— Я не находил, — сказал старик. — Я их собирал. Много лет.

— Я вам не верю, — сказала Алла. — Это не коллекция.

— Как угадали? — Старик был саркастичен.

— Это моя специальность. И поймите, если это клад, то для нас очень важно знать, где он найден, в чем, при каких обстоятельствах…

— И потом вы заберете у меня за спасибо.

— Почему? Вы получите соответствующее вознаграждение.

Старик приподнял мешочек и свободной рукой начал сгребать монеты в кучку.

— Разговор у нас не получится, — сказал он. — Я не хотел признаваться сначала, но теперь вынужден сказать: это коллекция моего покойного сына. Придется везти ее в область.

— Оставьте свой адрес, — сказала Алла, не надеясь на то, что старик ее послушает. Монеты она успела разглядеть. К счастью, это были рубли второй половины XVIII века, большой ценности они не представляли.

— И не подумаю, — сказал старик.

Старик вернулся домой огородами. Эта ворона из музея могла устроить за ним слежку. Старик был собой недоволен. Он даже порой смотрел на себя со стороны и удивлялся тому, как некрасиво и неправильно он живет. Скупость влекла его к необдуманным поступкам. В предвкушении денег он терял осторожность.

На лестнице сидел грузный мужчина, сосед Северов, которого выгоняли курить из дома. Он курил с наслаждением. Старик набрал в легкие воздуха и задержал дыхание, чтобы не отравиться дымом. Старик не любил Северова за вялость мыслей и готовность заранее со всем согласиться. Он сторонился его жены, считавшей весь мир своей собственностью, а Северова — вещью, от которой пользы немного, но выкинуть жалко. Их дочка Светлана в шесть лет была похожа на отца. В ней его раздражала добродушная лень и привязанность к нему, старику, незаслуженная и ненужная.

Старик прошел к себе в комнату, не раздеваясь, бросил мешочек с монетами на стол, монеты звякнули, а Светлана спросила от двери:

— Это столько денег у тебя, дедушка?

Старик прикрыл мешочек ладонью и велел Светлане уходить. Сказал сердито и обидел Светлану. И хотя обида у нее была краткой, на десять минут, она заревела в коридоре, тут же хлопнула дверь, и ее мать спросила деловито:

— Кто обидел?

Старик запер дверь на щеколду.

Потом снял пальто и спрятал мешочек за шкаф. В областной музей он не поедет, потому что женщина из музея могла позвонить туда, предупредить.

Старик шел по улице. Было уже совсем темно и последний фонарь остался позади. Ночь была лунная, но облачная, и свет на дороге обманчивый и неверный. Стены монастыря, частично побеленные реставраторами, светились под луной будто в театре, где играют оперу с ночными встречами героев.

Старик подошел к лесам и осторожно поднялся по лестнице к верху стены. Он двигался медленно, не потому что опасался непрочности лесов, но мог услышать сторож.

Отдышавшись, старик дошел до окна. Сторож читал газету и качал головой, переживая прочитанное. Он был моложе старика, но ему не надо было ночью, словно вор, красться по лесам и пробираться кустами. Старик пожалел собственную неустроенную старость, но тут же забыл об этом, потому что пора было действовать.

В следующем дворе реставраторы уже закончили работу, ко не успели убрать бочки из-под краски и доски. На двери в собор висел большой замок, старик прошел мимо, он знал ход вниз, под зимнюю церковь у трапезной.

В подвале было зябко, под ногами шуршали листья и скрипела кирпичная крошка. Старик сделал три шага вперед и потом зажег фонарик. Низкое помещение тянулось далеко вперед, и на штукатурке какой-то турист уже успел написать квадратными буквами “Костя”. Здесь тоже были могильные плиты, совсем старые.

Раньше старик боялся таких помещений. Если бы его спросили почему, ответил бы, что здесь могут прятаться хулиганы. Хулиганы были ни при чем. Он боялся чего-то потустороннего, в чем сознаваться было стыдно. Теперь потустороннее не пугало, потому что сам старик проник за грань того, что доступно другим людям.

Старик достал из кармана аппарат и повернул свет фонаря так, чтобы видеть деления на циферблате. Потом поддел ногтем и вытянул тонкую антенну.